CC BY
31
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ ^
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 3
ФИЛОСОФИЯ
3
издается с 1991 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2,3 рефераты 96.03.001-96.03.031
МОСКВА 1996
ЛОГИКА И ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ
, >
96.03.013. ПАТНЭМ X. СМЫСЛ, БЕССМЫСЛИЦА И ЧУВСТВА: Исследование способностей человеческого разума.
PUTNAM Н. Sense, nonsense, and the senses: An inquiry into the powers of the human mind // J. of philosophy.— Lancaster, 1994 . — Vol. 91, № 9 .— P. 445-5.17.
В реферате отражено содержание трех лекций, прочитанных видным американским аналитическим философом Хиллари Патнэмом в Колумбийском университете в 1994 г. в рамках "Чтений имени Дьюи". В первой лекции формулируются основные трудности, связанные с проблемой реализма, и определяется подход к их решению. При этом Патнэм отмечает изменение своей позиции к этой проблеме. Вторая лекция посвящена оценке вклада Дж. Остина в исследование проблемы реализма. В ней обосновывается необходимость новой альтернативы для традиционного представления о реализме. В третьей лекции доказываются преимущества защищаемой автором концепции "естественного реализма обыкновенного человека" и ее связь с точкой зрения Витгенштейна.
Современные дискуссии о реализме представляют собой арену борьбы крайних точек зрения. "Сегодня наблюдается невиданная ранее поляризация: большая часть "новой волны" мыслителей с литературных факультетов воспевают деконструкцию, марксизм, феминизм... большинство аналитических философов превозносят материализм, когнитивную науку и ... метафизические мистерии" (с. 446). Одной из причин поляризации Патнэм считает сложившуюся "модель" философского исследования, которая состоит в том, что философы "шарахаются" из одной крайности в другую. Так, философы, не принявшие версии метафизического реализма, оказываются на позициях антиреализма, который, в свою очередь, ведет к релятивизму (например, М. Даммит). Те же философы, которые не принимают релятивизма, используют такие таинственные понятия, как "абсолютная концепция мира".
Возможность преодолеть эту "модель" Патнэм видит в том, чтобы вернуться к наработанным в прошлом учениям, в частности к учению
б) J Г
Аристотеля. "Заканчивается век, явивший много новых философских концепций, но одновременно приведший к беспрецендентному забвению опыта предшествующих столетий и тысячелетий" (с. 446). Но возвращение не должно быть полным, поскольку невозможно игнорировать справедливую критику последних поколений философов. "В действительности, — пишет X. Патнэм, — я мог бы предпослать этим лекциям заголовок "Аристотелевский реализм без аристотелевской метафизики". Но в равной степени я мог бы озаглавить их "Реализм Дьюи", поскольку Дьюи, как я его пониманию, старался показать, что мы в состоянии сохранить дух Аристотеля, чтобы защитить мир здравого смысла от крайностей как метафизики, так и софистики, не навязывая при этом самим себе какого бы то ни было варианта выдвинутого Аристотелем метафизического эссенциализма. Я даю эти лекции под рубрикой "Чтения имени Дьюи", ибо я убежден, что моя цель в этих лекциях — поиск равнодействующей между реакционной метафизикой и безответственным релятивизмом — являлась также одной из целей Дьюи" (с. 447).
Традиционный вид реализма связан с рядом проблем. Одной из них является наивное понимание смысла слова как свойства (или совокупности свойств), присущих всем вещам, обозначаемым этим словом. На самом деле можно привести целый ряд слов, не выполняющих это требование. Л. Витгенштейн приводит в качестве такого примера слово "игра"; В этом случае нет ни одного свойства, общего всем вещам, к которым оно корректно применяется.
Другой проблемой становится определение "объекта" слова. По Д. Дэвидсону, события являются объектами, хотя не все традиционные метафизики включили бы события в понятие объекта. Остается открытым вопрос, могут ли зеркальные отражения быть объектами, можно ли говорить об "интенциональных объектах" и т. д. Некоторые могут сказать, что эти вещи реально не существуют, имея в виду, что все значимые для науки объекты могут быть идентифицированы с совокупностями элементарных частиц. Однако они, с точки зрения Патн-эма, забывают, что в современной физике существует расширенное понятие объекта, согласно которому элементарные частицы не являются объектами в традиционном смысле. Логические свойства квантово-ме-ханических "полей" еще более причудливы. "Квантовая механика дает пример того, как с развитием знания меняется наше представление о том, что можно считать объектом, свойством, утверждением" (с. 452).
Традиционный метафизик совершенно прав, настаивая на независимости реальности от нашей познавательной деятельности, но он совершенно теряет из виду, что наши "описания" никогда не были простыми копиями, что мы постоянно дополняем средства, с помощью которых язык связывается с реальностью. Именно в этом смысле
У. Джеймс говорил о "конструировании" мира, и его идеи не следует отбрасывать. Таким образом, "источник.проблемы находится в распространенном ошибочном философском предположении, что термин "реальность" должен относится к единой сверхвещи, вместо того чтобы рассмотреть, как по мере развития языка и жизни, не прекращая ни на время, мы договариваемся заново (и вынуждены договариваться заново) о нашем понимании реальности" (с. 453).
Почему точка зрения здравого смысла (мир существует независимо от познания его человеком) сегодня воспринимается как проблема? Начиная с XVII в. философы (как идеалисты, так и их оппоненты, материалисты) полагали, что человек непосредственно может воспринимать только внутренние "впечатления", т. е. непосредственными объектами восприятия являются ментальные, а не физические объекты. И в современной когнитивной науке модной является гипотеза о существовании "репрезентантов" (представителей) физических вещей в мозговом компьютере.
В 1991 г. Джон Макдауэлл убедительно, с точки зрения Патнэма, доказал, что такая картина гибельна для метафизики. Гибельно именно предположение, что между нашими когнитивными способностями и внешним миром должен существовать посредник, что наши познавательные способности не в состоянии сами достигнуть объекта.
Концепцию, отвергающую это предположение, принято называть "прямым реализмом". С точки зрения Патнэма, это не совсем удачное название, поскольку оно относится к различным версиям, и он вводит свое название — "естественный реализм" (с. 454). В отличие от "прямого реалиста", который скажет, что внешние предметы обусловливают то, что мы имеем некоторый субъективный опыт, "естественный реалист" скажет, что восприятие есть именно видение, слышание и т. д. предмета.
В 30-е годы концепция "прямого реализма" была подвергнута язвительной критике Дж. Остином, Дж. Райлом и ушла на второй план, а с 50-х годов она вообще перестала интересовать "континентальных" философов. Сегодня вместо вопроса "как восприятие связано с миром?" стоит вопрос "как язык связан с миром?" Но и он вызывает затруднения, проблема зашла в тупик. "Удивительно ли, что никто не понимает, как мышление и язык связаны с миром, если никто не упоминает восприятие?" (с. 454).
X. Патнэм отмечает, что первые 25 лет своей философской деятельности он разделял точку зрения современников относительно того, что философия восприятия не имеет значения для метафизики и эпистемологии. В середине 70-х годов он не считал, что проблема реализма тесно связана с вопросами восприятия или с особым набором предположений о способности человеческого разума. Он считал тогда, что
паше понимание языка обязательно должно состоять в нашей способности его использовать, и оно описывалось в терминах компьютерных программ в мозгу. Изменение точки зрения касается того, что понимать под "использованием".
Последние 15 лет работы подвели Патнэма к признанию, что использование слова должно включать восприятие. Именно такую трактовку "использования" Патнэм находит у позднего Витгенштейна. "Сциентистское содержание лозунга "значение есть использование" резко отличается от того, что делает Витгенштейн" (с. 458). Сциентистский лозунг полиостью соответствует декартовской модели: использование языка есть нечто, что может быть выражено в терминах диспозиций по отношению к "ментальным репрезентациям". Отсюда и проблемы: каким образом мы способны ссылаться на вещи вне нашего тела? Каким образом мы их можем познавать? Эти проблемы с помощью вышеупомянутого "использования" решить нельзя. Лозунг Витгенштейна должен звучать, с точки зрения Патнэма, так: "Понимание есть наличие способностей, которые применяются в процессе использования языка" (с. 459).
Метафизика реализма традиционно включала идею, что существуют определенные универсумы всех "объектов" и всех "свойств". Общее имя относится к объектам, имеющим некоторые общие свойства. Сегодня эту точку зрения разделяют Джерри Фодор, Дэвид Льюис. Эпистемология, исходящая из этой картины, включает в себя каузальную теорию восприятия. Согласно этой теории, объекты, воспринимаемые нами, порождают цепочки "событий", включающие возбуждения наших органов чувств, а в конце цепочки — "чувственные данные" в наших мыслях.
Каузальная теория восприятия имеет две версии: материалистическую и нематериалистическую. В первой версии предполагается идентичность (тождественность) "чувственных данных" и "физических процессов в нашем мозгу". В последних вариациях на эту тему говорится, что таковые процессы составляют подмножество "ментальных репрезентаций" или являются продуктом определенных "модулей" (Дж. Фодор).
Однако до XVII в. господствовал аристотелевский взгляд на восприятие (в интерпретации Фомы Аквинского). Этот взгляд содержал элементы прямого реализма. Так, форма или свойство воспринимаемого может быть воспринимаемым свойством (например, "горячий"). Современный человек не понимает, в каком смысле можно сказать, что мысль становится горячей при ощущении чего-то горячего. "Но основа доктрины Аристотеля ясна: то, что воспринимаем, есть внешняя теплота, внешняя форма и т. д." (с. 467). Идея, согласно которой мы воспринимаем только события внутри нас, была чужда аристоте-
невскому стилю мышления. Только после Беркли и Юма этот новый стиль мышления стал казаться единственно возможным.
Почему это произошло? Ответ на этот вопрос довольно сложный. Возможно, сыграла свою роль новая психология, основанная на идее ассоциативности; для Р. Декарта это была реакция против аристотелевской традиции, его идеал состоял в том, чтобы сократить роль восприятия в познании. Но самым важным фактором в изменении стиля мышления является "математизация природы".
Начиная с XVII в. природа представляется как область действия математических законов, выразимых сначала геометрически, а затем в терминах алгебры и исчислений. Тепло, цвет и т. д., казалось, не имели места в такой концепции природы, и они были представлены как субъективные свойства мысли (в трактовке Ламетри, Гоббса). "Идея, что описание природы в терминах математических формул не оставляет нам иной возможности, кроме той, чтобы сказать, что наше обычное описание вещей неприменимо к вещам "как они есть сами по себе", вскоре стала казаться неизбежной" (с. 468).
Среди тех, кто видит прогресс в философии через восстановление "естественного реализма обыкновенного человека", Патнэм называет У. Джеймса, Э. Гуссерля, Л. Витгенштейна и Дж. Остина. Последний наиболее полно отвечает на каждый из аргументов против "наивного реализма" (как был назван "прямой реализм" его противниками).
Как указал Дж. Остин, стратегия эпистемологов начала XVII в. была перенесена в наш век Б. Расселом, А. Айером и X. Прайсом и начиналась с установления примеров "опыта" (зрительного, слухового и т. д.), которые не соответствуют действительности. Для Декарта наиболее ярким таким примером были сны.
Эпистемология "чувственных данных" также рассматривает сны в качестве аргумента Для обоснования того, что ощущаемый объект, по крайней мере во время сна, является ментальным, мысленным. Дж. Остин показывает ошибки этого "аргумента". Во-первых, ничем не обосновано предположение, что спящий человек воспринимает что-либо. Во-вторых, неочевидно предположение, что ощущения во время сна и во время бодрствования "качественно неразличимы". В-третьих, если даже принять эти предположения, остается ничем не подкрепленным утверждение, что объекты принципиально разной "природы" не могут казаться одинаковыми. Во всяком случае не приводятся аргументы в пользу того, что объектом истинного восприятия не может быть сам существующий объект (объект как таковой).
Можно ли найти в доктрине "чувственных данных" объяснение явлений обычного опыта ощущений? Если сказать, что человек имеет качественно одинаковые чувственные данные в случае сна и в случае бодрствования, то это будет простой перефразировкой утверждения,
65
96 03 013
что в обоих случаях человек видит одно и то же. А перефразировка, простой пересказ факта на специальном жаргоне не может быть объяснением этого факта (с. 475).
Хотя доктрина "чувственных данных" подвергается критике, предположения, лежащие в ее основе, остаются очень популярными. К их числу относятся: существует самостоятельная область психических явлений, которые происходят в мыслях (мозге); восприятия устанавливают специальную познавательную связь с этим "внутренним опытом" ; существуют "каузальные цепи соответствующего вида", которые связывают "внутренний опыт" с "внешними объектами".
Материалистическая версия современной метафизики реализма и эпистемологии возникла давно (ее возводят "к Д. Дидро и Ламетри). Но только во второй половине XX в. "теория тождественности" утверждающая, что ощущения и мысли — это всего лишь процессы в мозгу, стала главным предметом обсуждения.
Избегает ли "теория тождественности" тех возражений, которые были приведены ранее? Отвечает ли она на вопрос, как материальные события в мозгу могут вызвать нематериальные события в мыслях? Или на вопрос: как чувственные данные могут быть осознаны?
Существуют два наиболее популярных способа придания смысла понятию "тождества", требуемого теорией, отождествляющей мысленный опыт и процессы в мозгу: 1) тождество в смысле теоретического отождествления и 2) тождество аномальных знаков.
Первый вариант допускает два толкования — в зависимости от того, как интерпретируется выражение "чувственные данные". Согласно функциональному толкованию, например, выражение "иметь синие чувственные данные" означает иметь такие чувственные данные, какие бывают при созерцании чего-либо синего. Согласно качественному толкованию это выражение означает иметь качество, которое я лично (и никто другой) ассоциирую со словом "синий". Ранее Патнэм придерживался мнения, что чувственные данные — это состояния мозга. Данный вариант предполагает, что термин "чувственные данные" относится к научным теориям, которые могут быть редуцированы к физике или физике вместе с компьютерной наукой. "Было бы не совсем правильно называть это теорией "чувственных данных" (с. 478). Но если все-таки сделать предположение, что такая теория существует, можно ли придать смысл предполагаемому "тождеству" с помощью теоретической идентификации?
Сегодня ясно, что перевести формальные свойства психических состояний в формализм вычислительных теорий (например, в теорию автоматов или машину Тьюринга) невозможно. Дело в том, что формализм теории вычислений фиксирует одновременно все множество вычислительных состояний, и именно это позволяет индивидуалиэиро-
9-2114
вать каждое состояние в смысле отличимости от остальных состояний. Но никакая психологическая теория не "определяет" свои состояния в таком смысле. "Сегодня ни у кого нет ни малейшей идеи, как можно было бы построить такую теорию. Никто не знает, на что она должна быть похожа... Нельзя придать точный смысл необъясненному понятию "тождественности" "чувственных данных" и "функционально характеризуемых состояний мозга" с помощью понятия редукции одной теории к другой, не имея никаких идей о природе теории, к которой собираешься редуцировать, а только имея сомнительную идею о редуцируемой теории" (с. 481). >
Что можно сказать о "качественном" смысле, в котором чувственные данные предполагаются характеризуемыми прямо физически? В этом случае мы знаем, к какой теории следует редуцировать. Вопрос состоит в том, какую теорию мы собираемся редуцировать? Если речь идет о соотношении между цветами (в случае зрительных чувственных данных), то это можно сделать многими способами. Однако мы не можем отождествить чувственные данные с процессами глаза просто потому, что человек, лишившийся зрения, может испытывать ощущения цвета. Это значит, что в "редукцию" довольно быть вовлечено сознание, которое не может быть сведено к физике или химии мозга по разным причинам. Одной из причин является зависимость нашего понимания от того, что находится вне организма. Таким образом, понятия "редукция теории" и "теоретическое отождествление" не имеют смысла в данном контексте (с. 482).
Толкование тождественности в смысле "тождества аномальных знаков" было предложено Д. Дэвидсоном. Согласно Дэвидсону, два события одинаковы, если они имеют одни и те же причины и следствия. Однако, как указал У. Куайн, этот критерий включает "порочный круг", поскольку сказать, что два события имеют одинаковые следствия, можно только зная заранее, что они тождественны.
Несмотря на многочисленные трудности, теория "тождества" продолжает привлекать внимание. Объясняется это "страхом прийти к противоположному варианту дилеммы: или мы должны выбрать какую-либо форму теории тождества или мы вернемся во тьму дуализма" (с. 483). Однако эта дилемма только кажется правдоподобной. Способ избежать ее состоит в том, чтобы признать, что восприятие не является пассивным воздействием на объект, именуемый "сознанием". "Я не говорю о сознании как о нашей нематериальной части, а скорее предлагаю новый способ описания развития определенных способностей, которыми мы обладаем, которые проявляются в результате активности нашего мозга, в результате различных наших взаимодействий с окружающим миром, но которые не могут быть объяснены на языке физики, биологии или даже компьютерной науки" (с. 483).
67
96 03 013
Угроза "потери" мира, которая сопровождает принятие метафизики Нового времени, не будет устранена до тех пор, пока мы не примем реализм здравого смысла. При истолковании восприятия. Для этого необходимо обратиться к пути, проложенному Витгенштейном, хотя при этом приходится идти против мощного течения интерпретаций Витгенштейна, которое представляет его отцом нового антиреализма (Крипке, Даммит, Рорти, фон Вригт).
С точки зрения Патнэма, известное обсуждение Витгенштейном рисунка "уткокролика" направлено против концепции опосредованного взаимодействия языка и реальности. Витгенштейн обращает наше внимание на то, что, когда некто видит рисунок, он видит его как рисунок утки или как рисунок кролика, но не как оба вместе. Это говорит о том, что "зрительные опыты" отличаются по своим свойствам от физических картин. Но то же самое можно сказать и относительно "мысленных образов", которые мы можем формировать, когда вспоминаем или обдумываем нечто: они не похожи на физические картины. "Мы не должны думать о зрительном опыте рисунка уткокролика так, как если бы это был второй рисунок уткокролика, оказавшийся "мысленным" вместо физического" (с. 491).
Похожее замечание Витгенштейн делает о роли слов и предложений в мышлении. Когда мы слышим предложение на языке, который понимаем, мы не связываем смысл со энакообозначением. Мы воспринимаем смысл в знакообозначении. Это происходит не потому, что "меткам и шумам" (по Рорти), которые мы видим или слышим, внутренне присущи те значения, которые они имеют, а потому, что предложения не есть всего лишь букет "меток и шумов".
Суть рассуждений Витгенштейна о "следовании правилу" состоит, по мнению Патнэма, в предупреждении от "соблазнов платонизма", т. е. точки зрения, что мышление может быть свободностоящей деятельностью, не поддерживаемой языковой или внеязыковой деятельностью. Но отказ от такого рода платонизма не означает отказа от идеи, что мы можем представить себе событие прошлого. Витгенштейн использовал пример размышлений о своем брате, который находится в Америке. Он показал, что есть мысль о его брате в Америке, потому что существует определенная "техника употребления" слов.
Многие интерпретаторы Витгенштейна думают о мысли как об объекте, которому добавляется интерпретация "условиями подтвер-ждаемости". Такие интерпретаторы, по мнению Патнэма, отождествляют технику употребления с условиями подтверждаемости. "Однако их анализ не оставляет места для простой мысли о том, что одно из употреблений предложения (например, "Мой брат дает концерт в Нью-Йорке") — это рассказ о том, что делает чей-то брат в Америке.
Как только исключена эта мысль, нельзя удержаться от прочтения Витгенштейна как определенного рода антиреалиста" (с. 492).
Наши высокоразвитые способности думать о ситуациях, которых мы не наблюдаем, являются усовершенствованиями возможностей, разделяемых нами с другими животными. Но в то же время не следует делать ошибку, полагая, что язык — просто код, используемый нами для переложения мыслей, которые мы прекрасно могли бы иметь и без кода. Это ошибочно не только потому, что самая простая мысль изменяется, будучи выраженной в языке, но и потому, что язык изменяет область опытов, которые мы можем иметь
Итак, чтобы не утратить понимание источников сегодняшних трудностей в философии, необходимо видеть, как философия сознания связана с философией языка, эпистемологией, теорией ценностей и даже метафизикой. В начале лекций речь шла о том, что философы склонны "шарахаться" из одной крайности в другую. "Теперь можно назвать две важнейшие причины этой склонности. Первая из них состоит в склонности к редукционизму, который делает возможным видеть взаимосвязь понятий (в данном случае таких, как восприятие, понимание, подтверждение, истина). Вторая из этих причин состоит в том, что философы склонны преувеличивать жесткость выбора между философскими вариантами позиций" (с. 516).
96.03.014. БЕХТЕЛ У. В ЗАЩИТУ КОННЕКЦИОНИЗМА. BECHTEL W. The case for connectionism // Philos. studies.— Dordrecht, 1993 .— Vol. 71, № 2 — P. 119-154.
Уильям Бехтел (отделение ^философии университета штата Джорджия, университет Плаза, Атланта, США) отмечает, что искусственный интеллект (ИИ) возник в качестве объекта научных исследований в середине XX в. Как отметил С. Паперт, в разработках ИИ с 60-х годов конкурировали два "родственных" подхода — "естественный" и "искусственный". Сторонники первого пытались создать сети простых нейроподобных устройств, способных решать когнитивные задачи. "Термин коннекционистский был применен к этим сетям для подчеркивания того факта, что их поведение является результатом деятельности не столько отдельных элементов, которые проявляют значительную когнитивную активность независимо от других, сколько множества связанных простых элементов" (с. 119). Сторонники второго подхода занимались составлением специальных компьютерных программ, манипулирующих символическими представлениями, вследствие чего этот подход часто называют подходом символьно-
' /
Л. А. Боброва
