CC BY
33
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ
ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 7
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
2
издается с 1973 г.
•ыходит 4 раза в год индекс РЖ 1 индекс серии 1,7 рефераты 96.02.001-96.02.019
МОСКВА 1996
ЛИТЕРАТУРА XIX В.
Русская литература
96.02.012. КАСАТКИНА В. Н. "ЗДЕСЬ СЕРДЦУ БУДЕТ ПРИЯТНО. ПОЭЗИЯ В А. ЖУКОВСКОГО.—М.: Община, 1995 184 с.
В книге доктора филол. наук, проф. В. Н. Касаткиной не поставлена цель всестороннего освещения всего созданного В. А. Жуковским, выдающимся писателем первой половины XIX в., а выдвинута задача изучения ведущей тенденции его творчества — “поиска синтеза поэзии и нравственности”. В. Жуковский — поэт-моралист в самом высоком смысле слова. Он любил слово “моралист”, которое никогда не отделялось им от понятия “нравственности”. “Оба они подвержены времени, но устойчивы, восходя к постоянным религиозным нормам” (с. 4). В. Жуковский нашел в художественной практике единство эстетического и нравственного на новом этапе развития русской культуры, продолжив национальные традиции. В работе и изучается это единство: названия глав обозначили ведущие жанрово-эстетические пути творчества, подзаголовки — сквозные этические мотивы, звучащие в его художественном мире.
“На рубеже двух веков. Юность” — первая глава работы. Образ юности у В. Жуковского отражает ранний этап жизни, предшествующий периоду скептецизма. '‘Героини его поэзии — юные создания, ассоциированные с майскими днями, с цветком, минутной красой полей; столь же молод и элегический юноша” (с. 8). Рубеж столетий ознаменовался у В. Жуковского стихотворениями о социально-исторической проблематикой в основном одического жанра. “Стихи на новый, 1800 год”, “К Тибуллу На прошедший век”, “Мир”, “Герой”. Эти почти самые ранние из опубликованных стихотворений говорят о формирующемся чувстве истории. Он не уходил от острых социальных коллизий, а давал на них страстный ответ, причем начало его творчества готовило будущие достижения.
В ранней публицистике поэта концентрируются главные идейнохудожественные мотивы его лирики: элегический, кладбищенский мотив жизни и смерти, добродетели и порока, преступления и наказания, мотивы вечной природы, моря жизни, гибнущего непорочного младенца и порочной греховной старости. Дружелюбный В. Жуковский, член “Дружеского литературного общества”, затем “Арзамаса”, много и в общем охотно (хотя он и делал разные оговорки и ссылался на лень) писал письма друзьям и знакомым. Многозначный жанр в творчестве В. Жуковского — послания. Часто именно они были оригинальными, непереводными произведениями; в этом жанре поэт говорил со своими друзьями и уважаемыми лицами, жанр демонстрирует круг общения,
основные потоки взаимовлияний. Но эти стихотворения были и школой мастерства, своего рода “системой технических упражнений в разных стилевых тональностях, так как с каждым поэт разговаривал в особом стиле отношений с другом, с учетом его миросозерцания и особенностей речи” (послание “К Плещееву”, 1812; “К Воейкову”, 1814; многолетняя стихотворная переписка с П. А. Вяземским, отразившая отношения в “Арзамасе” и другие) (с. 22-23). Послание по своей природе полифонично. Главный признак жанра — наличие адресата, диктующего стипь произведения.
В. Касаткина высказывает мнение, что послания В. Жуковского в царский дом нельзя считать только лишь верноподданическими, они содержали идеи уважения человеческого достоинства гражданина, народной свободы, правда, не конкретизированные, осуждения деспотического правления, которому противопоставлялось единство самодержавия и народности. Учитывая авторитетное для нас мнение Пушкина, следует заключить, что такая позиция, близкая к Карамзину, содержала в себе социально прогрессивные тенденции. “В дальнейшем развитии общественно-политической русской мысли она будет приемлема и для теоретиков “официальной народности”, провозгласивших триединство “самодержавия, православия и народности” (с. 22). “Поэт остается самим собой, и его общение индивидуально, как неповторимы его личность и личность друга, отсюда стилевая тональность варьируется, стремясь быть адекватной стилю индивидуальных взаимоотношений” (с. 23). С точки зрения исследователя, романтическая природа жанра именно в этом и состоит — в тенденции к индивидуализации взаимоотношений, в стремлении найти в стихотворении такие слова, которые проникали бы в глубину сердца, ума друга, адресата послания. Романтическим оставался и настрой автора. Но поэтика стихотворения, его краски, приемы речи могли быть весьма разнообразными, сближающимися то с реализмом и сетиментализмом, то с классицизмом, с разными жанрами — одой, элегией, эпиграммой, басней. Сущность же оставалась единой — индивидуально-задушевное общение с другом. Общение с даровитыми друзьями, переписка в стихах и в прозе содействовали формированию философских взглядов, этических принципов, эстетических вкусов. ‘‘Послания сопутствовали творчеству молодого поэта, с годами они были оттеснены на второй план другими жанрами” (там же).
Тема второй главы работы — “Жуковский о соотношении морали и поэзии. Семья”. Традиция XVIII в. просветительской, классицистической эстетики предварительного теоретического осмысления художественной практики живет в наследии В. Жуковского. Но уже в ранних теоретических работах обнаруживается своеобразие подходов к решению занимавшей его проблемы нравственного совершенствования лю-
дей через изящную словесность (например, статьи “Письмо из уезда к издателю” (1808), “О критике” (1809), “О нравственной пользе поэзии” (1809). Художник слова по-своему находит путь к писательскому счастью и творческой результативности, при этом самым “благодетельным” условием, с его точки зрения, является семья. С помощью этого понятия он решает проблему социальной роли изящной словест-ности. Мысли В. Жуковского об образе идеальной семьи оригинальны: такая постановка вопроса не встречается в русской литературной критике предшествующего и последующего времени.
Доказав необходимость для писателей нравственного климата, содействующего “не только творческому подъему, но и моральной насыщенности произведений, Жуковский совсем не склонен отождествлять мораль и поэзию. Он создал романтическую теорию искусства” (с. 42). Постоянно осознавая связь искусства с моральной философией, писа-тель-поэт-критик тем не менее четко разграничивает их, находя преимущества художественной литературы.
Теоретику принадлежит статья “О нравственной пользе поэзии”, опубликованная в “Вестнике Европы” в 1809 г., представляющая перевод труда ученого И. Я. Энгеля. В. Жуковский обнародовал то, что было по существу близко ему: мыли немецкого автора разделяет переводчик. Связи поэзии и морали не прямые и обнаженные, а опосредованные, скрытые. Истина требует от поэта только того, чтобы он “не оскорблял непосредственного чувства морального”, ибо морально-изящное “один из главных источников красоты стихотворческой” (В. А. Жуковский) (с. 43). Эту мысль можно считать программной для всей эстетики этого художника слова. Высказанному принципу он никогда не изменял, лишь совершенствуя его, реализуя в своем художественном творчестве. Между тем статья заканчивалась рассуждением установления неразрывной связи нравственности и поэзии вместе с ее теорией.
Дальнейшие статьи В. Жуковского, оригинальные и переводные, чаще всего сохраняют проблему соотношения морали и поэзии (например, статья “О поэзии древних и новых” (1811), где обращает на себя внимание применение исторического подхода к изучению искусства). Основные принципы романтического творчества осмыслены пока еще объективно, без субъективного пафоса, полного утверждения новых принципов, что обнаруживается в более поздней работе поэта: фрагмент письма В. Жуковского под условным названием “Рафаэлова Мадонна” (1821) может быть рассмотрен как манифест его романтического творчества” (с. 46).
В своем философском цикле 1840-х годов, который вопреки названию “Отрывки” содержит тенденцию к систематизации философских размышлений, художник в качестве исходного пункта рассужде-
ний обозначает поиск истины. “Он в духе устанавливаемой традиции русского философствования видит преимущества не индивидуального постижения истины, а “родом человеческим”, “взятым вместе”, так как вера дана всем, а не приобретается каждым. Она переходит от отца к сыну, как предание”, -— таковы размышления автора монографии (с. 48).
Идея единства истины, добра и красоты — любимая у В. Жуковского, составляющая ценность наследия романтизма. Человека художник мыслил как члена гражданского коллектива, он хорошо понимал общественную природу личности. Нарисованный идеал государства-семьи был утопическим, и социальные мечты В. Жуковского были разновидностью русских утопических теорий 30-40-х годов, времени романтического идеализма.
Говоря о переводах художника слова, В. Касаткина замечает: “Он, заимствуя у других вымыслы” (по-видимому, Жуковский имел ввиду сюжетную канву), не заимствовал прелести слога, чувств, мыслей, картин, характера простоты (с. 51). Чужой текст, лежащий почти всегда в основе собственного, придавал его лирическим произведениям особую окраску. Он переводил поэтические произведения многих авторов- Гомера, Овидия, Лафонтена, А. Шенье, П. Мериме, Гете, Шиллера, Грея, Байрона, Вальтера Скотта и многих других. В.'Жуковский сочинял по мотивам литератур разных народов, обычно обращаясь не к первоисточнику, а продолжал преромантические и романтические традиции. Ему были близки представления немецких романтиков о культурных достижениях наций: имелись в виду не только народы Западной Европы, но и Древнего Востока, Ирана, Индии. Опираясь на разные источники, часто произведения немецких и английских романтиков, В. Жуковский как бы сближался с людьми разных национальностей. Он искал чувствительные сердца, губительные страсти, нравоучительные коллизии и романтику во всех концах мира. Древнюю Грецию читатель находил в балладах “Ивиковы журавли”, “Ахилл”, “Кассандра”, “Уллин и его дочь”, “Элевеинский праздник” и в других его произведениях, а в итоге — в полностью переведенной им “Одиссее” Гомера. В. Жуковский-романтик донес до русских людей высокие нравственные идеалы Индии в поэме “Нал и Дамаянти”; древ-нетаджиксхий эпос ожил в поэме “Рустам и Зораб”; средневековая Франция — в балладах о Карле Великом, о Роланде и других произведениях. Древнерусские мотивы зазвучали в его сказках, балладах “Людмила”, “Двенадцать спящих дев”, в переложении “Слова о полку Игорев©”, в песнях с русскими фольклорными элементами. “Романтический колорит места и времени, романтические характеры были в его творчестве призваны передать общечеловеческие переживания, нравственные и безнравственные побуждения и поступки людей разных
рас, национальностей и эпох, выявить глобальные, всемирно-исторические, вековые, как казалось романтику, этические закономерности бытия”, — делает вывод В. Касаткина (с. 52).
“Элегии. Дружба” у В. Жуковского — третья глава работы Одическая почва лирики — показатель широких общественных, философских интересов молодого автора, славящего благоденствие России, просвещение, и более всего — добродетели. Между тем В. Жуковский рано отходит от одического жанра в сторону элегии. Уже в начале 1800-х годов жанр элегии в творчестве поэта включал в себя обширное лирическое повествование, оформленное в протяжные шестистопные ямбы, протяженность которых усиливается женской рифмой, правда чередующейся с мужской (например, стихотворения “Миф” (1800), “Человек” (1811) и другие). “Элегия — обязательно медитативное произведение с этической проблематикой, в которой выделяется общечеловеческий вопрос о месте человека в мире, в природе” (с. 55). Элегические раздумье всегда грустно, меланхолично, но не трагедийно, без буйства страстей. В элегии — разрушение диссонансов скорби в душевном просветлении. В письмах и стихах В. Жуковского проявляются особенности романтического диалога, при этом эпистолярное и поэтическое общение приобретало внутреннюю напряженность и серьезность, обогащаясь философскими раздумьями, включающими рефлексию и драматизм. По мнению художника, главное звено человеческого общежития, делающее человека истинным Человеком, — дружба, его способность служить другому. Яркие примеры стихотворений о дружбе — “Вечер” (1806), “К Филарету” (1808), “Теон и Эхин” (1814) и другие.
Элегическая личность чаще всего — совсем юный человек, он “едва расцвел — и жизнь уж разлюбил”. “Особенность центрального элегического образа Жуковского в том, что поэт разрушил грани между жизнью и смертью своего героя, его бытием и небытием” (с. 71). Яркий пример — “Сельское кладбище” (1802). Сентиментальная чувствительность, культ ощущений в его творчестве начинает уступать место романтическим предчувствиям, интуициям, морально-философским раздумьям. В мечтах элегического героя В. Жуковского выявляется глубокая сущность его натуры (“Мечта”, 1818).
Элегическое творчество художника слова создало своеобразный эстетический мир, главный отличительный признак которого - меланхолия. “Анализируя механизм этого переживания, поэт вскрывает его противоречивую природу: в нем нет завершенности, определенности, оно состоит из нюансов, противоположной эмоциональной тональности” (с. 80).
Элегии В. Жуковского наполнены не только чувством меланхоли, но и красоты, в его стихотворениях часто встречаются слова синонимичные слову “очарование”. Романтическое мироощущение поэта в
общем и выражается в его элегиях в этом очаровании. Другие свойства романтического войдут в его баллады. “Элегическая личность отделена от повседневности состоянием очарования, которое вызывают и природа, и собственные воспоминания, мечты, безотчетное стремление” (с. 83).
Внимание В. Касаткиной в четвертой главе работы привлекают “Песни. Любовь” в творческой судьбе В. Жуковского. Начиная рассмотрение самих песен и внутренне связанных с ними романсов, следует сказать о их главном образе — “любимой”, присутствующей в них явно или в подтексте. Личное отношение в песнях поэта часто запрятаны в текст, они хранятся в тайниках сюжета, образного слова и в ритмике. Свое субъективное чувство автор порой передоверяет девушке, и его лирическая героиня чувствует подобно самому автору.
Исследователь предпринимает попытку выделить четыре главных песенных “цикла” в литературном наследии В. Жуковского, правда, не вычлененные самим поэтом. Между тем стихотворения каждого из “циклов” имеют внутреннюю связь, написаны на одной эмоциональной волне, определяемой в основном перипетиями отношений с Машей Протасовой и ее матерью. В 1805 г. зародилась любовь в его сердце. С 1807-1808 гг. созревали решения, касающиеся будущего семейного счастья. В 1812 г. В. Жуковский посватался и получил отказ. В 1814 г. повторил просьбу, и снова последовал отказ, и в 1815 г. поэт сохранял надежду, поддерживаемую, по его мнению, Машей. В 1817 г. она вышла замуж и надежды рухнули. В 1823 г. она умерла. Четыре песенных “цикла” — это песни юных надежд 1808-1809 гг., песни любовных признаний 1811 г., песни “блаженных снов” 1815 г., песни утрат и лишь счастливых сновидений 1816-1817 гг.
Живое чувство к юной девушке, отягченное предчувствиями невозможности личного счастья с ней, хотя и озарялось кратковременной вспышкой светлых надежд, но “скоро совсем освободилось от телесной оболочки и все больше превращалось в неизменного сердечного спутника, отождествленного с верой в высшее благо. Любовь стала верой в конечную Истину человеческой жизни” (с. 107).
Романтическая символика песенного мира В. Жуковского, романтическая музыкальность хорошо уживается с нравоучительными афоризмами, поэтическими наставлениями.
“В песнях Жуковского примирились традиции классицизма с новыми, романтическими принципами. Он в основном отошел от жанра стилизованных под простонародность песен, хотя умеренно использовал фольклорные приемы” (с. 112). Романтизируя жанр, он делал его психологизм утонченным, но и философскую этическую тенденцию акцентировал все сильнее. Психологически-этическая емкость характер-
на для его песен, музыкальных, изящных, устремленность к “очарованному там”.
Конечно нельзя сказать, что указанный в названии пятой главы подзаголовок “Грех” объединяет все баллады В. Жуковского, их проблематика при конкретном рассмотрении довольна широка. Между тем особенно важным оказывается звучание идеи губительной греховности человека, предупреждение против нее, стремление обезопасить личность, наглядно показав страшные последствия нравственного падения. Баллады В. Жуковского — оригинальные для того времени романтические произведения. Несмотря на то, собственные они или в основе переводные, баллады отражали мировоззрение поэта, его этические убеждения, эстетическое восприятие человека в общении с близкими. Гуманизм художника слова подразумевал высокие нравственные требования к личности и суровость наказания и самонаказания за проступки. В. Жуковский предвосхищал Достоевского, показал в балладах, как истребляет себя личность, совершившая преступления. Праведники в его стихах продолжили традицию и в то же время подготовили дальнейшее литературное изображение положительно-прекрасного человека. Для поэта-романтика важнейшим показателем положительной цатуры оказывается любовь. В его балладах много подвижников любви.
Художник слова оживил поэтические возможности, заложенные в старинный жанр. Его баллады не только лиро-эпические произведения, но поэта занимают их острый пластически-музыкальный драматизм, движение человека в малом пространстве. Психологический анализ отличается в балладах внешней выразительностью, “невыразимое” выражено “языком тела” (с. 141). Лирико-романтична философия балладных имен, выражающих человеческие характеры, отношения: имя начинает приобретать в балладах символический смысл. В балладном мире сердечные союзы закреплены самой судьбой в созвучных именах, и появились любящие пары: Алина и Альсим, Эльвина и Эдвин, Минвана и Арминий, Изолина и Алонзо. “Имена, их звучания становятся определенными сигналами-указаниями” (с. 126). Например, у В. Жуковского Эдвин появляется в трех балладах и каждый раз оказывается жертвой. “М” особенно, но и “Л” тоже — женственные звуки для поэта, и они повторяются: Леонора, Людмила, Лора.
“Эпическое начало в жанре —- художественные описания — декорации, живописные, проникнутые духом старины, античности или средневековья” (с. 142). И эпическое слито с лиризмом: лаконичное повествование о событиях оттеснено субъективными переживаниями, да и художественное время в балладе знает свои измерения. В ней порой час более значителен, чем год, мгновение перевешивает временную протяженность. Своеобразные измерения времени и простран-
с'1 на вошли в баллады, придав им остро романтический вид. Никто из современников, художников последующих десятилетий не превзошел В. Жуковского в этом жанре, он так и остался поэтом-балладником, говорящим чудесными, фантастическими, ужасными и прекрасными образами “грациозно музыкальным языком большие истины об этике человека” (с. 142).
Стихотворная повесть и проблема совести в творчестве В. Жуковского — в центре шестой главы работы. Лироэпический род в поэтическом наследии говорит о разносторонности его творческого дарования, об особом созвучии современности. Поэт способствовал долголетию романтической поэмы, стихотворной повести, подготовив почву для шедевров этого жанра М. Ю. Лермонтова, пишет В. Касаткина. “Большие лироэпические произведения Жуковского раскрывали широкую панораму духовного бытия людей, ищущих добра, милосердия, любви и верности: его “повести”, “были”, поэмы, эпопеи в конечном итоге — это истории, ведущие свое начало с древнейших времен и доходящее до нового времени, отношений человека со своей совестью” (с. 173).
В заключении монографии В. Касаткина рассматривает “школу” В. Жуковского.
Е. Ю. Лукина
96.02.013. СМИРНОВ А. А. РОМАНТИЧЕСКАЯ ЛИРИКА А. С. ПУШКИНА / МГУ.— М.: Изд-во МГУ, 1994 .— 189 с.
В центре внимания кандидатафилол. наук, доцента МГУ А. А. Смирнова — проблема становления и утверждения нового романтического содержания в лирике Пушкина. Предпринята попытка проследить путь становления романтического идеала в его поэзии, показав переход от предромантических деклараций второй половины 10-х годов XIX в. к художественно многоплановым творениям 20-х годов. Творчество Пушкина-романтика изучается в связи с поэтическими исканиями ранних русских романтиков — Жуковского и Батюшкова, с их поэзией в целом и со специальными темами их творчества.
В романтизме Пушкина присутствует разветвленная и сложная система образов, идей об окружающем мире и представлениях о нем, настолько многогранная, что возникает необходимость ограничить рамки этой системы и остановиться на изучении тех моментов в лирике поэта, где она проявилась наиболее отчетливо и непротиворечиво. Это, как полагает А. Смирнов, “романтический идеал и его главные составляющие: принцип универсального отношения к миру; новые критерии ценностей в отношении к изображаемому человеку, а также возвышенные представления о самоценности внутренней, душевной субъ-
