CC BY
20
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПОС*Ш6ЯМНН«*Ш6УКАМ
И »4К1НМ« мя«
ж
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 11
СОЦИОЛОГИЯ
1
издается с 1991 г. выходит 4 раза а год индекс РЖ 2 индекс серии 2,11 рефераты 95.01.001-95.01.035
МОСКВА 1995
ровать (если не невозможно) оздоровляющее и губительное действие рекомендуемых лекарств. Нет ли общего основания у точек зрения, положительно оценивающих различия и враждебных им — ксенофобией или расизмом? И существует ли противоядие против ядовитого эффекта последних (с. 248)?
Сообщество социологов чувствует себя виновным за помощь порочным практикам национальных государств, но увлечение общинной модой может со временем вновь оказаться пустым шансом и вызвать огонь новых обвинений.
Л. В. Гйрко
95.01.003. СЭВИДЖ М., УОРДЕ А. СОЦИОЛОГИЯ ГОРОДА, КАПИТАЛИЗМ И МОДЕРН.
SAVAGE М., WARDE A. Urban sociology, capitalism and modernity.— L., Basingstoke: Macmillan, 1993 .— VIII, 221 p. \
Майк Сэвидж (университет Киле, Великобритания) и Элан Уор-де (Ланкасторский университет, Великобритания) предлагают анализ современных проблем социологии города, как в контексте ее истории, так и социальной теории в целом. За основу берется проект рассмотрения большого города как "лаборатории", в рамках которой можно детально исследовать социальные изменения (включая экономические, культурные и политические).
Авторы исходят из убеждения, что не существует точного определения понятия "городской", а термин "социология города" используется главным образом для удобства. Однако в социологической традиции есть ряд постоянных тем, связанных со специфическими процессами, характерными для городов. Эти темы, изучаемые в рамках социологии города, представляют предмет исследований данной книги: 1. Что чувствует человек, жцвя в современном крупном городе, и существует ли единый, или универсальный, "урбанистический" опыт? Характерные черты этого опыта: анонимность; неопределенность и непредсказуемость событий в урбанистической среде; чувства перспективы и . опасности, вызываемые городом. 2. Имеют ли отдельные места специфические особенности, что способствует привязанности к конкретным районам или городам? 3. Как на городскую жизнь влияют характерные черты локальной социальной структуры (классовое положение, пол, этнические группы, жилищная ситуация и т. д.)? 4. Как развиваются неформальные социальные связи и в. какой степени природа эмоциональных отношений определяется внешним социальным контекстом и окружением; порождают ли различные типы поселений сопутствующие типы социальных связей? 5. Как объяснить историю урбанизации и концентрации населения в малых и больших городах? б. Каковы
основные черты пространственной структуры крупных городов, порождают ли различные пространственные расположения разные способы взаимодействия7 7. Какова природа урбанистических проблем, таких как перенаселенность, загрязнение среды, нищета, бродяжничество и уличная преступность, каковы их решения? 8. Как осуществляется урбанистическая политика и какое влияние оказывают местные власти на повседневную жизнь (с. 2-3)?
Авторы исходят из предпосылки, что социология города должна включать в себя рассмотрение двух аналитически различных понятий: "капитализм" и "модерн". Необходимо синтезировать важнейшие элементы политэкономии капитализма с культурным анализом модерна и определить механизмы и^с взаимодействия.
Свои исследования Сэвидж и Уорде начинают с краткого обзора истории социологии города, разрабатываемой главным образом в США и Великобритании. "Золотой век" дисциплины приходится на период между 1910-1930 гг, когда она занимала центральное место в развитии социологии в целом. Социология возникла в начале XX в. как дисциплина, исследующая прежде всего природу городской жизни и "урбанистические проблемы", — безработицу, бедность, социальные беспорядки, перенаселенность и т. д Таким образом, социология города доминировала в социологических исследованиях как Великобритании, так и США, доказывая особую важность изучения социальных отношений в индивидуализированном и фрагментарном обществе. Особенно важную роль в ее формировании играла Чикагская школа, которая развивала два независимых направления исследований: одно связано с экономической картографией так называемых "естественных зон" Чикаго, другое — с серией этнографических исследований различных социальных групп города Можно выделить три ключевые темы, разрабатываемые в рамках Чикагской школы и не утратившие актуальности по сей день, социация (природа и модели социального взаимодействия и процессов установления социальных связей); способы ее изменения в рамках модерна (имеется в виду Америка начала XX в ), социальная реформа.
Несмотря на множество эмпирических исследований, Чикагская школа, однако, не имела четко выраженный теоретической ориентации Обычно она проявлялась в поддержке "экологии человека" и попытках применить биологические идеи к изучению городов В то же время чикагские исследователи не равделяли позиций биологического редукционизма Наиболее ценными из наследия Чикагской школы авторам представляются концепция социологии как науки, занимаюшей-ся формами взаимодействия в современном городе, и представление о социолог как "стимуляторе" социальных отношений Они были аналитиками "модерна" — специфического опьпа. жи-ши в современном
мире, из которого исчезали основные социальные традиции и ценности. Главный вклад Чикагской школы в развитие социологии состоит в "изучении современной природы социального взаимодействия в контексте широкого круг.£ реформистских политических проблем" (с 18) После второй мировой войны урбанистический акцент смещается на периферию социологических исследований и заменяется контекстуальной логикой науки, которая развивается вокруг ряда теоретических проблем (например, концепция социального порядка Т. Парсонса) Теоретическое значение и актуальность социологии города были утеряны, и хотя она никогда не прекращала своего существования в США, ее исследования приобрели позитивистский характер и сводились к городскому планированию.
Тем не менее социология города выжила, ее работы носили главным образом характер статистических описаний условий городской жизни, рассматривали вопросы роста городов и сопоставления городской и сельской жизни. Спокойное существование дисциплины было нарушено серией принципиальных критических выступлений относительно ее теоретических оснований. Наиболее знаменитой была работа Мануэля Кастеллза "Городской вопрос" (1977), подвергнувшая критике традиционную социологию города с эпистемологической точки зрения. Исходным моментом явился аргумент, что научная дисциплина должна иметь собственный теоретический объект. Кастеллз пытался реконструировать социологию города путем интеграции ее с собственным анализом противоречий капиталистического общества. Города позднего капитализма, по его убеждению, играют особую роль не в процессе производства, а как центры "коллективного потребления", которое и выступает в качестве искомого теоретического объекта. Концепция "коллективного потребления" Кастеллза оказалась наиболее популярной в Великобритании среди немарксистских авторов Она сознательно отвергала интеллектуальные традиции социологии города, которые содержали больше ценного, чем принято было думать. И Чикагская школа, и британские социологи начального периода поставили ряд социальных и политических вопросов о природе современной социальной жизни
Критику, на которой выросла "новая социология города", авторы считают и справедливой, и в то же время ошибочной Социология города действительно не имеет четкого теоретического объекта, во всяком случае им не может быть просто изучение городов, понимаемых как физические единицы с большим населением Скорее "его следует понимать как широкое исследование природы современных социальных отношений в их контекстуальном оформлении" (с 31) Ритм развития социоло1 ии города как субдисциплины определяется интересами социальной теории, особенно попытками понять природу современно-
го, как индивидуального, так и коллективного, опыта. Она последовательно реагирует на тенденции развития социальной теории. Именно в этом смысле можно рассматривать город как социологическую лабораторию, в частности, для решения вопросов, связанных с опытом модерна Кроме того, социология города всегда реагировала на изменение политических ситуаций и приоритетов. Так, новая социология города 1970-х годов установила умиротворяющее влияние роста благосостояния, ослабление разногласий и упадок классовой борьбы.
Область политических программ и обязательств ставит вопрос об отношении социологии города и урбанистических исследований. Последние представляют собой разрозненные междисциплинарные исследования различных аспектов организации города и связаны с институциональной структурой местного управления. Социология города пытается внести некоторые теоретические основания под социальную и политическую практику городской жизни, ее детерминанты и последствия Она играет обобщающую роль, выступая посредником между социальной теорией и проблемой урбанизации.
Урбанистические исследования в рамках социологии города должны проводиться, по мнению авторов, в более широком контексте мировой капиталистической системы. Такая контекстуализация дает возможность выявить отношения между экономическими системами и урбанистическим развитием, понять специфику городов и их особую роль в мировом экономическом развитии. В этой связи рассматриваются экономические теории развития и упадка городов. В отличие от эволюционистских теорий урбанизации, когда акцент делается на временах характеристиках и признается единый тип развития урбанизации, которому следуют города любой культуры, тем самым игнорируя их разнообразие и специфику (А. Вебер, Ж. Якобе, П. Холл), представители урбанистической географии делают акцент на неравномерном развитии и анализе дифференциации городов в различных частях земного шара, в зависимости от их места в мировой капитал листической системе. Авторы выделяют четыре характерных подхода к анализу этой дифференциации: 1. "Теория нового международного разделения труда" — наиболее значительное применение теории мир-системного анализа Валлерстайна. Однако она страдает аисто-ризмом, недостаточным вниманием к значению социального конфликта в неравномерном развитии и тенденцией игнорировать динамику и изменение форм неравномерного развития. 2. Марксистский подход, связанный с ранними работами Дэвида Харвея, который анализировал историческую специфику различных процессов (или "циклов") накопления капитала и значение социальной борьбы. 3. Позиция Дорина Массея выдвигает на первый план индустриальную реконструкцию и предлагает документальный анализ современных урбанистических
изменений в Великобритании и других развитых странах. 4. "Школа регуляции" ("Regulation echool") — неомарксистский подход к исследованию специфики городов. Она разработала ряд теоретических понятий — режим накопления, способ регуляции, фордизм — для объяснения отношений между капиталом, трудом и государством. Исходным пунктом этого направления является аргумент, что национальные государства играют решающую роль в регулировании процессов накопления капитала, а различные способы этого регулирования выступают исторически специфичными "режимами накопления".
Примененные к сфере урбанистических исследований, эти теории обеспечивают более строгий и детальный анализ экономической основы урбанизированных систем. Однако теории неравномерного развития имеют ряд проблем. 1. Пространственный анализ неравномерного развития может быть неисторичным, т. е. не учитывающим исторически специфические формы. 2. Эти теории чаще всего представляют статические подходы, поэтому трудно объяснить, почему вопреки неблагоприятным условиям некоторые районы способны изменить свое экономическое положение. 3. Они не учитывают влияние человеческого фактора на процессы иеравномерного развития, в частности значение социального конфликта. 4. Для этих теорий характерен чрезмерный детерминизм.
В последнее время, однако, эти проблемы начинают осознаваться и самими теоретиками неравномерного развития. Они обнаружили непостоянство судеб различных городов, а также причины их подъеме» и упадков. Эти причины включают в себя динамику мировой капитаг лис-гической экономики, которая обеспечивает перемещение промышленности по всему земному шару, циклы инвестирования и изъятия капиталовложений в строительство инфраструктуры, формы корпоративной перестройки, динамику инноваций. В итоге отдельные города уже не могут считаться образцами социальной организации (как Чикаго выступал символом индустриального капитализма). Следует признать внутреннее непостоянство экономических оснований городов и многообразие их ролей в мировой экономике.
Однако эти теории не объясняли источники социального изменения внутри городов. Хотя Харвей пытался подчеркнуть важность социального конфликта для развития города, Массей — показать, как экономическая перестройка соотносится с локальными социально-политическим изменениями, а Скотт ("Школа регуляции") — продемонстрировать, как посредством размещения промышленности формируются целые районы, их решения в лучшем случае неполны. С точки зрения авторов, теории неравномерного развития следует дополнить более глубоким анализом социальных, культурных и политических процессов, которые формируют города и, в.свою очередь, сами форми-
руюгся городами Важно объединить некоторые аспекты классической социологии города с пониманием пространственного развития капитализма, выявить специфику отношений между динамикой капитализма и социальными условиями модерна.
Большое воздействие на пространственную и социальную организацию городов оказывает присущее капитализму неравенство, порождаемое механизмами накопления и образующее опыт модерна. Социальное неравенство применительно к урбанизации выражается в сегрегации городского пространства ("пространственное проявление неравенства"): это наличие пригородов, гетто, престижных анклавов (джентрификация). Процесс сегрегации земли ведет к сегрегации социальных групп, которые в своей повседневной деятельности приобретают характерные культурные черты, что, в свою очередь, ведет к репродукции социальной идентичности и в равной степени к социальной солидарности. Социальный характер отдельных городских районов формируется из структурного неравенства и выступает как тип субкультурного самовыражения. Основываясь на позициях марксизма и веберианства, авторы показывают, что субурбанизацию и джентри-фикацию нельзя объяснить только с точки зрения экономического производства, они тесно связаны с классовым разделением и половыми различиями. Создание этих новых социальных зон в городах образуют новые культуры.
Надо иметь в виду, что модели сегрегации динамичны: городское развитие постоянно реорганизует социально-пространственную мозаг ику неравенства, связанного с местом жительства. Поэтому вряд ли вообще можно найти универсальные модели неравенства в рамках городов. Детерминанты повседневной жизни субкультурных групп, которые возникают на основе материального неравенства, остаются размытыми. Сохраняется необходимость постоянных этнографических исследований, которые могут прояснить характер изменений повседневной жизни. Авторы настаивают на важности учитывать диалектические отношения между механизмом капиталистического производства и опытом модерна. Модели социации (воаа^оп) — взаимодействие, праздники, солидарность, конкуренция и конфликт, — которые регулярно возникают внутри и между районами и субкультурными группами, остаются главными в опыте городской жизни. В последнее время эти вопросы решались отдельно от проблем неравенства.
На раннем этапе развития социология города, особенно Чикагская школа, заимствовав понятие социации у Зиммеля, изучала неформальные социальные отношения, которые существовали в различных частях города и которые выступали фундаментом повседневной жизни для различных социальных групп и процессов социальной организации. Однако оказалось трудно использовать эти исследования для
позднейшей социологии города. Эмпирические исследования показали, что городскую культуру едва ли можно четко отделить от сельской культуры. В связи с этим М. Кастеллз в 1977 г. отверг изучение городской культуры как идеологическое, не способное к строгому теоретическому определению. Другие авторы в начале 80-х годов также отрицали возможность отдельно изучать городскую культуру. Однако в последнее десятилетие происходит активное возрождение культурологических исследований города, особенно в связи с дискуссией, посвященной модерну и постмодерну.
Существуют два противоположных подхода к изучению городской культуры. Первый представляет собой некоторого рода попытку общего определения, когда теоретики выявляют некоторые общие черты, которые присущи всем городам. Этот подход обычно пытается определить границы именно городского способа жизни. Второй подход отвергает поиски единой формы городской культуры и полагаетгчто каждый город имеет свою специфическую культуру, свое собственное значение. Задача исследователя в данном случае состоит в идентификации процессов, которые придают городам эти особые значения.
Поиски общего определения городской культуры как таковой имеют, в свою очередь, двехлассические альтернативные попытки. Первая была предпринята Льюсом Виртом в статье "Урбанизм как способ жизни" (1938), который определял различие между городами и сельскими поселениями, определяя тем самым городскую культуру с пространственной точки зрения. Вторая попытка была представлена Зиммелем (эссэ "Метрополия и духовная жизнь"), который определял природу современной городской культуры с точки зрения времени, в соотношении с предыдущими социальными формами. Бели Вирт противопоставляет город и сельскую местность, то Зиммель противопоставляет современного городского жителя сельскому жителю и жителю малых городков более ранней эпохи. В целом обобщенные опреде-4 ления городской культуры представляют собой ограниченный подход, так как не учитывают разнообразия значений, связанных с городами. Так, например, работу Зиммеля авторы оценивают как верное нача-• ло.анализа современных городских культур, однако последователи его оказались не способными развить выдвинутые Зиммелем общие посылки, отчасти из-за недостатка внимания к дифференциации городского опыта и значения (это положение иллюстрируется анализом основных предложенный Зиммелем тем исследования: визуальная культура, модернистская эстетика, сексуальная идентичность и природа уличной жизни).
Ограниченность этих подходов обусловлена тем, что мало что можно сказать в общих терминах о значении городской жизни в современном мире. Культура модерна, которая во времена Зиммеля находи-
3-4186
ла свое выражение в городской жизни, теперь пронизывает развитые страны насквозь и уже не может быть связана исключительно с категорией "городская культура". Возникли культурные различия между городами и внутри городов: отдельные города и кварталы предлагают альтернативные модели культурного существования. До некоторой степени именно уникальная комбинация атрибутов отличает места друг от друга. Более аналитический подход, по мнению авторов, состоит в рассмотрении городов как индивидуальных текстов и в выяснении, как эти тексты конструируются и прочитываются.
Толкование города к&к текста, по аналогии с романом или фильмом, предполагает авторство текста, конструирование его специфическим способом с помощью различных процедур и методов, ряд воплощенных в нем значений и подчинение формам прочтения. Все это может помочь понять, как города приобретают свое специфическое значение. Впрочем, достоинства текстуального анализа тоже оспариваются. В некоторых формах он близко связан с постструктурализмом, утверждающим, что тексты имеют свое собственное значение, которое не может быть сведено к их авторам или источникам, и, следовательно, "нет ничего вне текста" (Деррида) (с. 122). Согласно этому подходу, тексты могут быть изъяты из своего контекста, а текстуальный анализ становится "способом читающих "чистых" интерпретаций данного куска работы" (с. 122). В результате становится неуместным вопрос, "правильным" или "ошибочным" является прочтение текста, а сам культурный анализ оказывается описательным и в конечном счете релятивистским. Однако анализ, согласно авторам, вовсе не обязательно подразумевает "деконтекстуализацию" текстов, напротив, он может показать, как они конструируются и как разные аудитории могут прочитать различные значения в одном и том же тексте. Метод, которым при этом пользуются Сэвидж и Уорде, схож с методом Стюарта Холла, когда значения "кодируются" и "декодируются". Под кодированием подразумевается процесс, с помощью которого значения размещаются в тексте автором в зашифрованной, опосредованной форме, в то время как декодирование представляет собой обнаружение этих значений читателем.
Существуют три стратегии понимания конструкции городской культуры. Наиболее традиционный — архитектурный подход, когда многообразие городских значений приписывается их различным архитектурным формам. Анализ городской культуры как продукт архитектурного текста слишком большой акцент, однако, делает на значения, которые придают городам их основатели и застройщики, таким образом, интерпретация строительных форм в значительной мере подвержена двусмысленности. При этом упускается особенность интерпретации людьми городской формы на основе их собственного индивидуального опыта.
Альтернативная попытка объяснить значение города принадлежит Генри Лефевру, который рассматривает пространство как социально конструируемое. Местам придаются определенные значения исходя из социальных и культурных процессов, назависимо от реальной архитектурной формы города. Такой подход признает пластичность значения города и культурную переоценку конкретных мест. Недостаток его состоит в том, что он склонен описывать явления, а не объяснять их, и не может соотнести значение города с индивидуальным опытом.
Третий подход связывается с марксистским культуркритицизмом, в частности с именем У. Бенджамина. Взгляды Бенджамина обычно не упоминались в связи с социологией города, однако, считают авторы, они имеют отношение к изучению городской культуры. Под значением города он понимал столкновение между личной памятью и опытом, с одной стороны, и исторической конструкцией господствующих значений и ценностей — с другой. Город — это место, где лучше всего обнаруживаются культурные противоречия и наиболее сильно критикуются господствующие культуры.
С точки зрения самих авторов, адекватное понимание городской культуры невозможно, если не принимать всерьез личный, уникальный опыт городской, жизни, а этот опыт осуществляется в контексте более широких культурных сил. Именно для такого подхода наиболее ценными представляются работы Бенджамина, которые показывают несостоятельность модного заявления, что наступила эра постмодерна.
Обращаясь к дискуссии по поводу постмодернизма, Сэвидж и Уорде оставляют в стороне ее эпистемологический аспект, сосредоточившись на оценке идеи возникновения "состояния постмодернизма" (с. 138), которую они рассматривают как претензию на онтологическое объяснение того, как изменяется в настоящее время социальный мир. Признавая важность возникновения новых форм урбанистического развития (многозначность в архитектуре, эстетические заимствования из различных архитектурных стилей разных исторических эпох, возникновение районов престижных офисов, торговых центров и пр.), авторы тем не менее скептически относятся к заявлениям о постмодернистском городе. Их позиция ближе к точке зрения Гидденса, который наг стаивает на продолжении эпохи модерна. Город играет важную (юль в системе Гидденса и, особенно, в его концепции модерна. Он понял, что "жизнь переживается не как "структура", а как длительность повседневного существования", которая представляет собой не "непосредственно мотивированный" феномен, а обеспечивается "рутинизацией практик" (с. 145). Традиция теряет свою способность рутинизйровать практику по трем причинам: превращение труда в товар; "трансформация пространственно-временных траекторий дня"; коммодификация
городской земли, которая ведет к "искусственному пространству", заг водским пейзажам современного мира. В таких обществах рутиниза-ция повседневной практики больше не ограничивается традицией и не регулируется нормативно. Современное состояние личного беспокойства и неуверенности происходит от дефицита легитимности, который проявляется как нормативная неопределенность. Это состояние явилось результатом нормативного расшатывания рутинной практики, а не контроля над трудом или материальными аспектами коммодифи-кации. Для Гидденса города — это не продукты капиталистических экономических сил, а скорее результат поисков значения.
Таким образом, вместо поиска неких универсальных культурных характеристик города все эти подходы предполагают изменения знаг чений разных групп городов и существование разнообразных интерпретаций символов и визуальных образов в городах. Города и районы оцениваются с точки зрения их уникальности и исключительности, а не общих черт. Тем не менее значения должны конструироваться и поддерживаться.'Радиальное сомнение, характерное для модерна, вызывает постоянную переоценку истинности и адекватности коллективного восприятия пространства. В этом смысле утверждение Бенджамина, что личный опыт и господствующие значения действуют друг на друга раздражающе, образует стержень для оценки роли символического в социальном конфликте города.
Образ создается, и им можно манипулировать. Многие заинтересованные лица представляют определенные места в наиболее благоприятном свете. Местные власти стремятся представить свой район привлекательным, иногда для туристов, иногда для богатых домовладельцев, потому что выгодна репутация своеобразия и качества. Стратегии местных властей подчинены экономической жизни даже в сфере памяти и воображения. Как заметил Лефевр, значение города есть политический инструмент. "Современная городская политика вливается в презентацию и репрезентацию чувства места людей" (с. 146).
Локальные или региональные политические власти с территориальной юрисдикцией повсеместны в западных обществах, хотя их формы в значительной степени различаются. Городская и региональная политика быстро меняется, и социология города реагирует на это, пересматривая свой анализ в свете новой политической практики. В последнее время анализ городской политики и концептуализация местной политической практики развивались-скорее по механическому пути, пытаясь главным образом выявить функции и цели местного управления Можно выделить четыре точки зрения на местную власть: как обеспечивающую благосостояние; как регулятор местной экономики; как посредник в формировании коллективной идентичности; как принудительная сила в обеспечении социального порядка и дисциплины
(с. 148). Обычно они рассматриваются отдельно. Авторы считают, что возможен и интегрированный подход, если рассматривать их не как альтернативные теоретические позиции, а как систематические и неожиданные результаты противоречий, присущие капиталистическим экономическим механизмам и состоянию модерна. Каждая из этих позиций относительно местной власти содержит внутренние неувязки, которые приводят к политической дилемме. Роли регулятора экономики и благосостояния возникают из проблем управления капиталистическим развитием; функции по обеспечению идентичности и порядка скорее относятся к проблемам последствий модерна. Противоречивые требования, предъявляемые к местным властям с позиций этих конфликтующих ролей, создают постоянные колебания в природе политических проблем и соответствующих решений. Например, финансовый кризис (начиная с 70-х годов) явился результатом противоречивого требования примирить политику экономического роста с политической социальной поддержки.
Дилемма, присущая модерну, возникает из парадоксальной природы его опыта. Модерн обнаруживает парадокс саморазвития, когда потенциал изменения одновременно приветствуют как возбуждение и избегают как угрозу. Люди модерна желают ц свободы, и безопасности, которые не могут одновременно быть увеличены до предела. Модерн внутренне беспорядочен, потому что он заставляет индивида экспериментировать, надеяться, рисковать и быть честолюбивым. Его социальной жизни не хватает предсказуемости и определенности, которые характерны для традиционных обществ.
Политическое поведение обусловлено коллективными действиями, а политические требования основываются на социальных категориях (граждане, бизнес, налогоплательщики и пр.). Оценка же парадоксов модерна чрезмерно сконцентрирована на индивидуальной самоидентичности и пренебрегает пониманием оснований коллективной идентичности в современном мире. Модерн делает коллективную идентичность проблематичной: он разъедает коллективную идентичность в той же степени, в какой усиливает индивидуальный выбор. Привлечь людей к коллективности, организовать их становиться центральной задачей.
Попытки анализировать отдельную функцию городской политики, касается ли она потребления, социальной поддержки или социального контроля, не способствуют признанию динамики и реактивного характера городской политики. Противоречия капитализма и модерна препятствуют политическому стазису (stasis). Тем не менее можно сделать некоторые выводы относительно изменения природы городской политики в развитых капиталистических странах после 60-х годов.Эра государства всеобщего благосостояния поддерживалась городской по-
литикой коллективного потребления. Достижение общего благосостояния рассматривалось как конечный продукт исторической классовой борьбы рабочих движений, феминисток и других социальных групп, направленных на достижение определенного уровня обеспечения в рамках капитализма. Однако в течение 70-х и в 80-е годы эта политическая доктрина была разрушена в ходе массовых экономических преобразований, а государственная политика столкнулась с финансовым дефицитом в результате поддержки народного капитализма.
Политика социальной поддержки города сопутствует глобализации экономики и ведет к необходимости политического вмешательства в свободные инвестирования. Вместе с тем такая политика означает возвращение к более старым политическим формациям, где важную роль играют местные элиты. Наряду с сокращением расходов и экономической перестройкой политическое регулирование стало более локализированным.
Ошибочно оценивать настоящее время как триумф "рынка" над "государством". Государство продолжает играть центральную роль в городской политике "как организатор новых форм инвестирования, рыночного регулирования, новых форм контроля и обеспечения порядка и как дезорганизатор старых форм обеспечения всеобщего благосостояния и социальной коллективности" (с. 187). Государство не может разрешить проблемы капитализма и модерна. Поворот от государства всеобщего благосостояния к рыночному обеспечению был реакцией на финансовый кризис и растущие требования льгот и ресурсов, предъявляемые/к государству. Однако, вероятнее рсего, этот поворот к рыночному обеспечению создаст новые проблемы, связанные с социальной справедливостью и поддержкой законопо-рядка.
До сих пор западная социальная мысль развивалась главным образом под крылом модернистского рационализма, хотя всегда существовала и философская оппозиция ему. Сегодня оппозиция — в большинстве. Мы живем в век радикального сомнения. Это состояние сказывается и на социологии города, которая всегда характеризовалась непоследовательностью и неопределенностью. В этой связи авторы ставят вопрос, что образует социологию города как субдисциплину. Они исходят из убеждения, что не может быть удовлетворительного определения понятия "городской" .
В этом смысле "социология города" представляется достаточно условным названием. Тем не менее она имеет особый круг интересов, а представители ее развивают специализированный корпус знания. Историческое ядро социологии города наиболее адекватно можно определить "как контекстуализированное исследование капиталистического модерна" (с. 189).
Исторически внимание социологии города было обращено на модерн, в то время как ее капиталистический аспект выступал вторичной Темой, за исключением 70-х годов. Наиболее ценные работы были связаны с интерпретаторскими, а часто и импрессионистскими попытками анализировать "опыт модерна". Это этнографические исследования природы социального порядка в индустриальном городе Чикагской школы, зиммелевский анализ культуры, сопровождаемый экономикой финансов, изучение отношений между традицией, опытом и модерном у Бенджамина. Каждая из них рассматривала текстуру коллективного опыта, личную идентичность и социальные отношения в беспорядочном и расчлененном мире. Отличительные черты повседневного существования оказались идентифицированы как характерные признаки городской жизни. Столичные города рассматривались как средоточие мимолетных, скоротечных и случайных восприятий и отношений; как центры моды, зрелищ и новшеств, как места, где возникают новые уровни личного беспокойства, неопределенности, анонимности и дислокации. Эти же характеристики теперь воспринимаются и как черты модерна. >
В начале XX в. двусмысленный опыт модерна еще конкурировал с традиционными формами социального порядка. Поэтому был смысл изучать большие города как места наиболее явного выражения культуры модерна и использовать их в качестве лаборатории. Теперь, видимо, стоит выделять последний период "позднего", или "высокого", модерна, так как на земном шаре осталось мало районов, не охваченных целиком капиталистическим модерном. Жители больших городов все еще остаются авангардом социального изменения, поэтому крупные города по-прежнему можно использовать в качестве лабораторий для социологического наблюдения, но они уже не являются привилегированными местами.
Несмотря на то что существует некоторое сходство между условиями капиталистической экономики и опытом модерна, они не сводимы друг к другу. Социологическая теория колеблется между проблемами социального неравенства и социальной дизорганизации. Источники социального неравенства лежат преимущественно в различных возможностях доступа к материальным ресурсам. Социология города документально исследовала и объяснила это неравенство на локальном уровне: социальная сегрегация, анализ частного и социального потребления, рост политических союзов —• все это важные элементы понимания неравенства и его влияния на повседневную жизнь. Специфическая оболочка модерна капиталистических отношений образует второй ряд политических и культурных проблем, которые авторы называют социальной дезорганизацией. Они не сводятся к проблемам материального неравенства. Эти основные проблемы города конца XX в. —
окружающая среда, перенаселенность, преступность и т. д. — легче понять как следствие опыта модерна. В культурном мире, где поиски возбуждения, власти, веселья и самотрансформации (вместо согласия, безопасности, возможности воспроизводства и самоутверждения) являются главными легальными устремлениями индивида, гармоничное социальное воспроизводство неизбежно становится проблематичным.
Социальное неравенство капитализма и социальная дизорганиза-ция модерна симбиотичны. Один из парадоксов модерна состоит в том, что он постоянно сталкивает людей с необходимостью выбора между возможностью и безопасностью. В современном мире существует беспрецедентная свобода изменения и развития, так как по сравнению с другими временами юридические, социальные и личностные связи в значительной степени ослаблены. В то же время такое изменение и развитие грозит устранить гарантии безопасности, достигаемые через участие в рутинной практике и отношениях. Отсутствие безопасности и определенности есть результат наших собственных действий. В обществе социального неравенства отсутствие безопасности и свобода воспринимаются по-разному в зависимости от занимаемого в материальной иерархии места.
Многие так называемые городские проблемы возникают из факта одновременности возможности и безопасности. Хотя не существует общего теоретического применения понятия "городской", тем не менее имеются весьма важные описательные и практические измерения, выступающие основой для междисциплинарных исследований города (управление, информация, планирование, политика, регулирование^
Социология города является в некоторой степени фрагментарной и нестабильной субдисциплиной, потому что многие из ключевых практик повседневной жизни контекстуальны и конфигуративны. Именно контекст — социальные взаимодействия индивидов и групп — есть фон деятельности. Ранее контекст сводился к пространственным измерениям. Один из аспектов временного опыта модерна состоит в том, что быстрые изменения социального контекста стали нормой. Многие аспекты опыта модерна нельзя понять, используя статистические методы. "Скорее симпатическая (связанная г сочувствием) реконструкция повседневной жизни, сопровождаемая изучением малых групп, субкультур', районов, сообществ и местдрстей, дает возможность идентифицировать социальную организацию в современных ситуациях" (с. 193).
И. В. Пурина
