CC BY
219
ФИЛОСОФИЯ: ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ
94.04.001. ИЛЬИН И.П. ПОСТМОДЕРНИЗМ. ОТ ИСТОКОВ ДО КОНЦА СТОЛЕТИЯ. ЭВОЛЮЦИЯ НАУЧНОГО МИФА. - М. : Интрада, 1998. - 255 с.
Реферируемая книга - продолжение изданной в 1996 г. работы автора "Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм" (реферат последней см. в предыдущем номере настоящего РЖ) -обращена в первую очередь к анализу литературного процесса, который вместе с тем рассматривается на широкой мировоззренческой основе и в контексте общего гуманитарного знания. Книга начинается характеристикой постмодернизма (далее - ПМ) как «химеры постсовременного общества», выражающейся в том, что в ПМ, как "в сновидении, сосуществует несоединимое: бессознательное стремление, пусть и в парадоксальной форме, к целостному и мировоззренчески-эстетическому постижению жизни, но в то же время ясное сознание изначальной фрагментарности, принципиально несинтезируемой раздробленности человеческого опыта в конце XX века" (с.5). Подобно древней химере ПМ "грозно рычит на растиражированные шаблоны высокого модернизма, бодает идею реалистического мимезиса и своим ядовитым хвостом злобно жалит жанровые штампы развлекательного чтива и других форм индустрии развлечений" (там же).
Возникнув как рефлексия новых явлений в сфере искусства, ПМ превратился в специфическую философию культурного сознания современности и в поисках теоретической основы обратился к постструктурализму (ПС), который (имеется в виду концепция деконструктивизма, подробно рассмотренная автором в его предыдущей книге. - Реф.) существенно повлиял на весь облик ПМ.
Первый (вводный) раздел книги содержит характеристику теоретических предпосылок и этапов вызревания ПМ на почве ПС в лице его видных представителей (Ж.Лакан, Ж.Деррида, М.Фуко, Ж.-
Ф.Лиотар). ПС сформировался во Франции в 60-70-е годы, а в конце 70-х годов превратился в факт общемирового значения, породив феномен американского деконстурктивизма, английского ПС и многих других европейских философско-эстетических концепций.
В ПС большое значение имела критика понятия универсализма как обобщающей теории, претендующей на логическое обоснование мира на принципах причинности, идентичности, истины и т.п., которая определялась как "маска догматизма", как проявление метафизики. Равным образом отвергались идеи роста и прогресса, а сам принцип рациональности объявлялся проявлением "империализма рассудка", ограничивающего спонтанность мысли и воображения. ПС - "выражение философского релятивизма и скептицизма, эпистемологического сомнения как теоретической реакции на позитивистские представления о природе человеческого знания" (с.14).
Благодаря ПС вся западная новейшая философия переживает своеобразный "поворот к языку", поэтому и критика метафизики принимает в нем форму критики ее дискурса или "дискурсивных практик" (Фуко). Вслед за Фуко постструктуралисты видят в современном обществе прежде всего борьбу за "власть интерпретации" различных идеологических систем. В этом плане критика языка предстает как критика культуры и цивилизации. "Liquor ergo sum" -"Говорю, следовательно, существую" - постулат тождества языкового оформления сознания с самим сознанием, а дальнейшей ступенью в развитии языкового сознания было отождествление его не с устной речью, а с письменным текстом как единственным возможным средством его фиксации более или менее достоверным способом. Рассматривая мир как феномен письменной культуры, как порождение Гутенберговой цивилизации, постструктуралисты уподобляют самосознание личности некоей сумме текстов в массе текстов различного характера, которые составляют мир культуры. "Ничего не существует вне текста" (Ж.Деррида), мир - бесконечный, безграничный текст, "космическая библиотека" (В.Лейч), "словарь" или "энциклопедия" (У.Эко).
Внимание к языку, апелляция не к строго логически формализованному понятийному аппарату, а к языку интуитивно-метафорических и поэтически многозначных понятий потребовали от постструктуралистов обращения в первую очередь к художественной литературе как испытательному полигону для разного рода концепций, а это, в свою очередь, не только вызвало большой интерес литературоведов, но и превратилось в своеобразный способ
современного философствования. Отсюда - специфика новейшей постмодернистской трактовки языкового сознания, признающей первичной способность человека к нарративу, т.е. умение описать себя и свой жизненный опыт в виде связного повествования.
Только через призму осознания мира как феномена письменной культуры постструктуралисты готовы уподобить самосознание личности некоей сумме текстов в той массе текстов различного характера, которая представляется как мир культуры. Отсюда их критика суверенной субъективности личности, отсюда многочисленные концепции "смерти субъекта", через которого "говорит язык" (М.Фуко), "смерти автора" (Р.Барт), а в конечном счете и "смерти читателя" с его "текстом-сознанием", растворенном во всеобщем интертексте культурной традиции.
Автор характеризует ПС и выросший из него ПМ как феномены маргинальности, специфические признаки современных самоощущения и модуса мышления у творческой интеллигенции конца ХХ в. В отличие от прежних времен, когда понятием «маргинальность» определялись второстепенные концепции, побочные для доминирующих в обществе взглядов, в ПС и особенно в ПМ маргинальность приобрела статус центральной идеи, претендующей на выражение духа времени. Как сознательная установка на периферийность по отношению к обществу в целом, в том числе и к его морали, она порождает пристальный интерес к "пограничной нравственности" (с.22). Например, переосмысленный ПС феномен де Сада определяется как жажда эксперимента, как искус любопытства и познания и тем самым получает теоретическое оправдание.
Особая роль в становлении ПМ принадлежит Лакану, общепризнанному "отцу структурализма", который одним из первых выступил с критикой соссюровской модели знака и общей структуралистской теории коммуникации. У Ф. де Соссюра означающее, хотя и имело произвольный характер, тем не менее было крепко связано со своим обозначаемым: способность знака адекватно обозначать объект не ставилась под сомнение. Но у него же можно найти и указание на специфическую способность коннотации нарушать естественный ход обозначения, что ставило под сомнение нерасторжимость связи означающего с означаемым. Лакан развил потенции, ведущие как раз к отрыву означающего от означаемого.
Лакан деконструировал также фрейдовскую структуру личности, поставив под вопрос и саму идею структуры. Он был профессиональным
психоаналитиком, преданным фрейдизму, но в то же время и "вероотступником", сочетавшим "нерасторжимым браком психоанализ и лингвистику, создав тот лингво-ориентированный вариант неофрейдизма, который и поныне властвует над умами западных гуманитариев" (с.59). Он отождествил бессознательное со структурой языка, подчеркнув при этом, что "работа сновидений следует законам означающего... Поэтому сон уже есть текст... а сновидение подобно игре в шарады, в которой зрителям предлагается догадаться о значении слова или выражения на основе разыгрываемой немой сцены" (цит. по: с.61).
Вслед за Фрейдом Лакан выделил в бессознательном два основных процесса - конденсацию и замещение, - причем при конденсации одни означающие накладываются на другие, полем чего служит метафора; поэтому самый простой образ получают множественные значения. Замещение же ассоциируется Лаканом со средством для обмана бессознательным личностной самоцензуры. В структуре психики он выделил три составляющие: воображаемое (доэдипова стадия), символическое (связь с Эдиповым комплексом: Другой выступает как "отец" со своими социальными требованиями и нормами) и реальное. Первое - воображаемые представления человека о самом себе в ходе психической самозащиты; символическое - сфера социальных норм и представлений, усваиваемых бессознательно; реальное же - это сфера биологически порождаемых и психически сублимируемых потребностей и импульсов, которые не даны рационалистически: «Сфера недифференцированной потребности, нуждающейся в удовлетворении, но никогда не могущей быть удовлетворенной до конца, и есть реальное" (цит. по: с.72).
Отмечается также символический характер желания. Его удовлетворение возможно лишь путем разрушения или трансформации желаемого объекта; так, чтобы удовлетворить голод, надо "уничтожить" пищу. А любовь в таком понимании становится формой самоубийства.
Лакан дебиологизировал фрейдизм, утверждая, что поскольку для сознания тело не существует до и прежде языка, постольку все учение о бессознательном следует строить не на биологическом, а на символическом уровне. Он определял проявление символа как "убийство вещи", поскольку символ условным образом замещает вешь. Эта его идея получила широкое распространение и была впоследствии развита Ж. Деррида и Ю.Кристевой, акцентировавшими тезис о том, что знак есть прежде всего отсутствие объекта, "наличие, сотворенное из отсутствия" (с.64).
Личность, Я человека, которое находится всегда в поисках себя самого, репрезентируется только через Другого (образ собственного бессознательного) и в отношениях с другими людьми; поэтому Я никогда нельзя определить. Только через Другого осуществляется встреча с культурой как социальным, языковым институтом человеческого существования: "Символический процесс означивания носит социальный, а не нарциссический характер. Именно Эдипов комплекс отмечает вхождение ребенка в мир символического. Законы языка и общества начинают укореняться в нем по мере того, как он принимает отцовское имя и отцовское "нет" (цит. по: с.30). Таким образом, Лакан выводит Эдипов комплекс за пределы фрейдовского психосексуализма и переводит его в область языка, подчеркивая, что символ имени отца приобретает значение закона, поскольку при усвоении имени у ребенка кончается период неуверенности в личности своего отца. Табу, накладываемые на инцест, закреплено и, соответственно, выражено только через лингвистические категории "отец" и "мать". В конечном итоге аксиома "Именно мир слов создает мир вещей" воспринята и развита в ПМ.
В связи с панъязыковой постановкой вопроса о человеке особое значение у Лакана приобретает понятие фаллоса (как аналога индийского понятия "линг"), заменяющее анатомическое понятие пениса, на котором Фрейд выстраивал теорию психологической дифференциации разных полов. Лакан интерпретирует это понятие как атрибут власти, недоступной во всей своей полноте ни мужчине, ни женщине, ибо фаллос - означающее той целостности, которой могут быть лишены люди; это -символическая репрезентация изначального желания, жажды гармонического союза, полного слияния с Другим, имеющая «диалоговый» характер.
На Лакана повлиял не только фрейдизм (З.Фрейд, Э.Фромм), но и экзистенциализм (Сартр, Хайдеггер). Идеи самого Лакана повлияли на постмодернистское преобразование многих положений ПС в работах Ю.Кристевой, англо-американского ПС, феминистской критики в лоне ПС. Идеи Ж.Деррида развивались параллельно лакановским, но он подвергал Лакана существенной критике. Так, он подчеркивал, что понятие фаллоса у Лакана превратилось из означающего в трансцендентально означаемое, что за ним скрывается фаллологоцентризм (как "фаллоцентризм"), т.е. оправдание патриархального общества.
Понимание сознания как текста, структурированного по законам языка, привело к тому, что личность приобрела те же характеристики литературной условности, вымышленности и кажимости, что и любой текст, в том числе и произведение художественной литературы, которое связано с действительностью весьма опосредованно, а поэтому не может претендовать на реально достоверное, верифицированное изображение и воспроизведение любого феномена действительности, в данном случае действительности любого индивидуального сознания. Автор приходит к следующему выводу: "Даже если допустить, что личность конструируется по законам реалистического нарратива, то и тогда... она будет создана на ложных посылках и неверных заключениях, что ни в коей мере не может привести к истине. Но, очевидно, это и требовалось доказать, ибо ПМ всегда нацелен на доказательство непознаваемости мира" (с .100).
ПМ, распространившийся на Западе как литературное течение, генетически связан с массовым искусством и массовой "тривиальной литературой". То, что раньше "стыдливо пряталось на задворках большой литературы, сегодня заявляет о себе во всеуслышание, а по своей массовости и воздействию на формирование вкусов широкой публики с ее явной или неявной установкой на развлекательность зачастую превосходит влияние проблемного искусства..." (с.156). Легче всего ПМ выделяется как специфическая стилистическая манера письма, оформившаяся под воздействием эпистемологического разрыва с модернистскими мировоззренческими концепциями, следы которого некоторыми исследователями обнаруживаются уже в "Поминках по Финнегану" Джойса (1939).
По мнению голландского ученого Д.Фоккемы, ПМ - это особый взгляд на мир, "продукт долгого процесса секуляризации и дегуманизации" (цит. по: с.158), вызванный к жизни резко усложнившимися трудностями зашиты мировоззренческой установки на понимание человека как центра Космоса. ПМ считает бессмысленной любую попытку сконструировать модель мира, найти в нем иерархический порядок или какие-либо приоритеты.
ПМ критически направлен против модернизма. Его семантические поля (ассимиляция, умножение и пермутация, чувственная перцепция, движение, механистичность) имеют целью утвердить принципы всеобщей равнозначности любых явлений и любых сторон жизни, насильственной ассимиляции человека внешним миром. В частности, в механистическом поле описывается подчинение
индивидуального сознания современным технологиям
индустриализованного и автоматизированного мира, который выступает как некое продолжение "технологического сознания" (И.Хассан).
Для постмодернистских текстов характерны внутренняя хаотичность содержания и внешняя неорганизованность формы (фрагментарный дискурс), что вынуждает его приверженцев прибегать в первую очередь к массовой литературе, построенной по принципу схематизации некогда сделанных открытий большой литературы и доведения их до уровня формального приема. Отсюда сочетание в текстах реалистических, традиционных и модернистских тенденций. Маска автора в условиях хаотичности ПМ стала средством поддержания и сохранения процесса коммуникации, смысловым центром постмодернистского дискурса.
В 80-е годы постмодернистское мироощущение достигло пика, агрессивно распространившись во многие сферы знания. При этом выяснилось, что постмодернистская парадигма способна лишь к нигилистической критике и не имеет никаких позитивных ответов на вызов времени. К.Видаль считает, что "в 80-е годы смысл утрачен и мы играем с означающими. Объекты, включая человека, существуют только как знаки. Стремление к бесконечности. Бессмысленная свобода. Эстетика исчезновения. Социальное дезертирство. Деидеологизация. Общественная сфера стала пустыней, где трансполитический характер, бесчеловечность нашего асоциального и поверхностного мира превратилась в экстатическую критику культуры" (цит. по: с.171).
Культура перестала быть сферой должного и идеального, областью незыблемого господства нетленных канонов красоты, изящества и совершенства. Изучение культуры приобрело "археологический" привкус: появился особый интерес к материальной, предметной культуре. Внимание культурологов привлекают ныне явления, казалось бы, несовместимые с исконным предназначением данной сферы знания, например, семиотическая проблема мусора (как знаковой системы девальвированных культурных ценностей) или туризма (как культурного консенсуса, создающего скорее враждебность, нежели общность между людьми).
История высказываний великих людей впервые уже в школе "Анналов" была потеснена историей их потаенных мыслительных структур, общих всем людям и коренящихся в расплывчатых комплексах "коллективного неосознанного". Ныне выявлением бессознательных механизмов, обусловливающих мысли и поведение людей, занята
"многочисленная рать зарубежных и отечественных деконструктивистов, подчеркивающих бессознательный, алогичный характер культурного бессознательного" (с.174). Так, Фуко и П. де Ман выясняли роль исторического культурного бессознательного, Ж.Деррида ищет в сегодняшней духовности "детерминацию невысказанного". Деконструкция выступает в этой связи как попытка "объяснить гетерогенное множество нелогичных противоречий и иного рода дискурсивных возможностей, которые продолжают довлеть над философской аргументацией даже при устранении логических противоречий" (М.Рыклин; цит. по: с.174).
Наука постмодернистской ориентации испытала на себе последствия утраты рациональности, строгости логической аргументации. Отказ от понятия прогресса и принятие концепции Фуко о скачкообразном чередовании эпистем привели к утрате в теории исторической перспективы исследований. В результате некоторые из критиков ПМ называют современное видение социума "обществом спектакля", где истина, подлинность и реальность больше не существуют, а вместо них "господствуют шоу-политика и шоу-правосудие" (Ги Дебор; цит. по: с.176), которые приводят к "шоу-власти", ярко выраженной ныне в американизации мира, к устранению исторического сознания.
Испанский философ Х. де Вентос называет современный мир эпохой "необарокко", признаком которой является склонность к дробному и фрагментированному восприятию, к многополярности и фрагментации, к пантеизму и динамике, т.е. к таким "морфологическим парам", которые в свое время выделялись для характеристики эпохи барокко. Символическое определение эпохи выражено Ж.Делёзом в метафизическом понятии "складка" (изгиб, искривление пространства), которое в свое время рассматривалось в работах М.Мерло-Понти, в понятии наличного бытия у Хайдеггера, у Деррида в работе о Малларме: мир устроен подобно пчелиному улью с нерегулярными проходами, в которых процесс осуществляется не путем сжатия или разжатия, свертывания или развертывания, сокращения или расширения, а скорее как деградация и развитие. В этом случае "складка" находится всегда между другими, не соотносится с иными координатами, она всегда "между", всегда "то и другое", это - представление о всеобщей культурной и политической дезорганизации мира, где царит пустота, в которой "ничего не решается, где лишь ризомы и парадоксы, разрушающие здравый смысл при определении четких границ личности...
Существуют одни лишь фрагменты, хаос, отсутствие гармонии, нелепость, симуляция, триумф видимостей и легкомыслие" (К.Видаль, цит. по: с.179).
"Весь мир - театр", зрелищность, в которой выдвигается на первый план кокетство собственным мнением. Игровой принцип в рассмотрении любого вопроса высвечивает в теоретической деятельности обязательное подспудное или явное присутствие "человека играющего" в духе Хейзинги, который предстает в обличии "играющего теоретика". ПМ не сдает позиций, он не завершился, и, быть может, ему еще предстоит проявлять себя и сохранять влияние в будущем. Выделяются три варианта возможного постмодернистского облика будущего.
1. "Мягкий", или "короткий", ПМ, предложенный французским философом Ж.Липовецким: безболезненность переживания современным человеком своего постмодернистского удела, привыкание к нему, защита индивидуальных ценностей частной жизни, автономности, счастья при условии, что будут выбираться модели поведения, учитывающие не только собственные интересы, но и - в межчеловеческих отношениях -этические идеалы равенства прав личности. Здесь выражена тенденция социально-идеологического примирения с реалиями постбуржуазного общества.
2. "Культурный номадизм" Ж.Делёза и Ф.Гваттари, утверждающий будущее за маргинальными группами, "племенами" с их "племенной психологией", т.е. обретение на новом уровне так называемой "групповой солидарности", отличающейся от представлений о целостности социума в учениях о линейном развитии истории. Они называли такую солидарность "полифоническим витализмом".
3. Вариант, который Ж.Бодрийар называет "после оргии". Оргия - взрывной момент современности, освобождение во всех областях -реальной, рациональной, сексуальной, сферах производительных и разрушительных сил, экономического роста и кризиса, критики и антикритики, бессознательных импульсов, женщины, ребенка, искусства и пр. "Сегодня все свободно, ставки сделаны, и мы все вместе оказались перед роковым вопросом: "Что делать после оргии?" (цит. по: с.205). Прямого ответа нет, но Бодрийар считает бессмысленной борьбу против глобального отчуждения, в котором оказался теперь человек. Чтобы избежать этого вечного воспроизводства ситуации оргии, надо принять как факт свою постоянную инаковость (или чуждость) по отношению к самому себе и постараться стать в себе самом Другим. Может быть,
заключает автор, Бодрийар и прав: "Что ж, попробуем стать другими, если, конечно, это нам удастся" (с.205).
И. С.Андреева
