CC BY
71
История права и государства
УДК 82(929)
М.В. Ашик*
60 послевоенных лет Воспоминания
Михаил Владимирович Ашик родился в 1925 г. в Ленинграде. После начала войны активно участвовал в создании оборонительных укреплений в блокадном Ленинграде. В марте 1942 г. вместе с семьей был эвакуирован на Северный Кавказ. 2 февраля 1943 г. добровольно ушел на фронт. Участвовал в боях на 2-м и 3-м Украинских фронтах, в освобождении от фашистов Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии, Австрии, Чехословакии. Был трижды ранен. Награжден орденами Красной Звезды, Богдана Хмельницкого и боевыми медалями. В послевоенное время удостоен второго ордена Красной Звезды, ордена «За службу Родине», Отечественной войны 1-й степени, а также венгерского ордена «Звезда Республики» и многих медалей.
За героизм и мужество, проявленные в боях с фашистами Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 г. Михаилу Владимировичу Ашику было присвоено звание Героя Советского Союза.
В послевоенные годы М.В. Ашик окончил Ленинградскую офицерскую школу МВД СССР, Военный институт КГБ им. Ф.Э. Дзержинского. 30 лет прослужил во внутренних войсках. С 1970 по 1979 гг. являлся заместителем начальника Высшего политического училища МВД СССР. После увольнения из армейских рядов 20 лет работал на Кировском заводе ведущим инженером конструкторского бюро. В настоящее время, находясь на заслуженном отдыхе, Михаил Владимирович активно участвует в воспитании подрастающего поколения.
Воспоминания М.В.Ашика включают главы «Офицерская школа», «23-я дивизия», «Магадан», «Военный институт», «На штабной работе», «Командир полка», «В штабе дивизии», «Высшее политическое училище МВД СССР».
Офицерская школа МВД, учебе в которой посвящена первая глава, в последующей жизни стала Средней школой милиции сперва в Стрельне, а затем в Петродворце. В настоящее время это учебное заведение, отметившее свое 90-летие, является факультетом Санкт-Петербургского университете МВД России
M.V. Ashik *
60 post-war years. Memoirs
Mikhail Ashik was bom in 1925 in Leningrad. After the war, was actively involved in setting up defensive fortifications in blockaded Leningrad. In March 1942, together with his family was evacuated to the North Caucasus. 2 Feb, 1943 voluntarily went to the front. He participated in battles at the 2-nd and 3rd Ukrainian fronts, in the liberation of the Nazi Romania, Bulgaria, Yugoslavia, Hungary, Austria and Czechoslovakia. He was wounded three times. Awarded the Order of Red Star, Bohdan Khmelnytsky, and combat medals. In the post-war period was awarded the Second Order of the Red Star, the Order «For Service to the Motherland», World War II 1-st degree, as well as the Hungarian Order of «Star of the Republic», and many medals.
* Ашик, Михаил Владимирович, ветеран Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза, полковник в отставке.
* Veteran of the Great Patriotic War, Hero of the Soviet Union, a retired colonel.
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 1 (41) 2009
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 1 (41) 2009
For heroism and courage displayed in the battles with the Nazis decree of the Presidium of the Supreme Soviet of the USSR from May 15, 1946 Mikhail Vladimirovich Ashik was awarded the title Hero of the Soviet Union.
After the war, M.V. Ashik graduated from the Leningrad School Officers USSR Ministry of Internal Affairs, Military Institute of the KGB name of F.E. Dzerzhinsky. Served for 30 years in the Interior Troops. From 1970 to 1979. Deputy Head of the Higher Political School of the USSR Ministry of Internal Affairs. After retirement from the army ranks 20 years worked at the Kirov plant engineer leading design bureau. Currently, in the deserved rest, Mikhail is actively involved in educating the younger generation.
Memoirs of M.V. Ashik include chapters «Sam school», «23-rd Division», «Magadan», «Military Institute», «On the staff work», «The commander of the regiment», «At the headquarters of the division», «Higher Political School USSR Ministry of Internal Affairs ».
Sam School of Interior Ministry, which is devoted to studying the first chapter, in later life became a secondary school in Strelna police first, and then in Petrodvorets. At present, this institution, celebrated its 90 th anniversary, is the faculty of Saint Petersburg University MIA Russia
Офицерская школа
На чекистскую работу я пришел в первом послевоенном 1946-м году демобилизованным из Красной Армии лейтенантом. За плечами у меня был фронт и более трех лет военной службы, а возраст - двадцать один год. Ни специальности, ни опыта какой-либо работы в гражданской жизни я не имел. Война застала меня в положении школьника восьмого класса. Почти сразу же случилась ленинградская блокада, голод, эвакуация. А потом пришлось воевать. О продолжении школьной учебы даже речи быть не могло. И случилось так, что во взрослую жизнь я явился без среднего образования. Да, и военного образования у меня фактически не было: офицерские погоны я получил на краткосрочных фронтовых курсах. После Победы в 1945 году наша армия спешила избавляться от офицеров военного времени, то есть тех, кто не обучался в военном училище. За знания и опыт, приобретенные в боях и походах, дипломов, как известно, не полагалось.
В августе 1946-го я приехал в родной Ленинград. Незадолго до этого в город вернулись из эвакуации мои родители. Они поселились в своей прежней, но опустошенной в их отсутствие квартире и как многие разоренные войной семьи, нуждались абсолютно во всем - от койки с табуреткой до обыкновенной кастрюли. О какой-либо учебе для меня и речи быть не могло. Буквально на следующий день после моего возвращения встал вопрос о заработке и связанной с ним продовольственной карточке. Никаких пособий демобилизованным не полагалось. Не жить же фронтовику на иждивении родителей! И я принялся искать работу.
Безработицы, по большому счету, не наблюдалось, но найти заработок оказалось не просто. Различные начальники и работники отделов кадров, к которым я обращался, словно сговорившись, спрашивали о специальности, о стаже работы... Услышав, что перед войной проситель был обычным школьником, отвечали немедленным отказом. Все кадровики резонно ссылались на полное отсутствие у меня какой-либо профессии, стажа или опыта работы. К тому же я не понимал тогда, что там, куда я обращался, встречали меня по известной поговорке: по одежке. За неимением гражданской одежды я, как и большинство демобилизованных, носил гимнастерку без погон, но с орденами. (Награды тогда носили повседневно). На просьбы принять на завод, на стройку хотя бы учеником, всюду говорили: мол, офицера на такую роль взять не могут. Скорее всего, те люди просто не хотели возиться с незнакомым им человеком с военными наградами на груди, да еще и Героем Советского Союза.
К этому стоит добавить, что всех возвращавшихся к мирному труду воевавших, в основном двадцатилетних парней, нелепо было называть «ветеранами». За ними закрепилось тогда другое слово - «вояки». На заводах и в учреждениях их встречали не очень-то приветливо. Дело в том, что по закону о демобилизации вернувшемуся с фронта «вояке» обязаны были предоставлять ту же должность, которую он занимал до войны. Нетрудно догадаться, что, претендовавших на такую привилегию мало где принимали с распростертыми объятиями. Ведь пока шла война, на его месте кто-то трудился, и теперь тому нужно было потесниться. Впрочем, это положение закона на меня, понятно, не распространялось, но неприветливое, а то и негативное отношение к вернувшимся с войны фронтовикам и я ощущал на себе очень явственно.
По совету кого-то из более опытных сунулся я в райком комсомола. Там, взглянув на мой комсомольский билет, заявили, что его хозяин давно уже «механически» выбыл из комсомола, так как более трех месяцев не платил членские взносы. И действительно, в войсках тогда происходили бесконечные послевоенные переформирования, и комсомольские взносы принимали от случая к случаю. К тому же в Центральной группе оккупационных войск, где я служил в первый послевоенный год, зарплату выдавали венгерскими пенгами, а они для оплаты комсомольских взносов не годились. Но ленинградский комсомол ничего этого знать не хотел.
К тому же комсомольский билет побывал со мной в дунайских десантах, не раз был подмочен и, просушенный прямо в нагрудном кармане гимнастерки, неоспоримо свидетельствовал, что владелец хранил его не так как надо. Словом, в райкоме развели руками и, пристыдив за ненадлежащее хранение документа, попросили удалиться.
Полное безденежье и с десяток неудач при попытках найти хоть какую-нибудь работу быстро сбили всякую спесь, если она и была, у воина-победителя. Даже при посещении родной школы учителя не узнавали, не помнили. Единственная уборщица (в то время мы называли их «нянечками»), заметив такой прием, сказала: «А я тебя помню, это ты разбил стекло в дверях кабинета завуча!». Вот радость! Хоть одна живая душа признала своим. Действительно, в школьном коридоре была какая-то возня-потасовка, и меня толкнули на стеклянную дверь кабинета. Да так сильно, что я вместе со стеклами ввалился в этот кабинет. Было, естественно, разбирательство с головомойкой, и уборщице это запомнилось.
Учителя меня забыли, но помнили и узнавали соученики-одноклассники. Встречались на улице. Приходили навестить. Почти все они учились в вузах. Никто по-настоящему не воевал. Близкий друг Сергей Пылков окончил школу авиационных механиков и теперь поступал в Академию имени Можайского. Другой - Эрик Баудэр, служил в годы войны матросом на катерах, базировавшихся на Неве, и поступал в военно-морское училище имени М.В. Фрунзе. Поскольку, как и я, он школу не окончил, то учился в подготовительных классах, организованных прямо в стенах училища. Там собирали и учили по школьной программе юношей похожей с нами судьбы. Позднее я узнал, что в этих подготовительных классах тогда же учились будущие писатели Виктор Конецкий и Валентин Пикуль. Но в то время они были просто курсантами, такими же, как Эрик Баудэр, самоотверженно бросившийся помогать мне поступить туда же. Нас обоих принял капитан 1-го ранга. С нескрываемой неприязнью он оглядел мои ордена и сказал, что рядового или сержанта он принял бы, но офицера, да еще награжденного «полководческим» орденом, понизить до положения курсанта он не может. (На свою «беду» я имел орден Богдана Хмельницкого).
Отказ следовал за отказом, неудача за неудачей. Безденежье угнетало меня, оказавшегося за бортом жизни, и никому, кроме родных, не нужного. Более опытный в таких делах отец тоже искал пути устройства меня хоть на какую-нибудь работу. В этих усилиях принимали участие и его друзья. Один из них - Павел Васильевич Кузьменков, в юные годы учившийся с отцом в дореволюционной гимназии, теперь работал заместителем начальника Ленинградского управления внутренних дел. Узнав о моих напрасных хлопотах, он пригласил нас с отцом к себе домой. Поговорили, и Павел Васильевич, знавший меня еще ребенком, сказал, что в Ленинграде впервые в истории их министерства будет открыта Офицерская школа для подготовки оперативных работников. В эту школу будут приниматься демобилизованные молодые офицеры со средним образованием, которого, я, к сожалению, не имел. Но, если прилично выдержать вступительный экзамен, могут принять в порядке исключения.
На период подготовки к экзаменам подполковник Кузьменков принял меня в свой кадровый аппарат на должность инспектора. С этой должности в сентябре 1946 г. началась моя служба в качестве офицера МВД. Меня тут же сняли с воинского учета, забрав в военкомате мое личное дело, и восстановили воинское звание «лейтенант». Полностью обмундировали, стали выдавать офицерский паек, что при существовавшей тогда карточной системе было жизненно важно. В Управлении МВД меня приняли на комсомольский учет, не обращая внимания, на то, что я якобы «механически» выбывал из-за неуплаты в срок членских взносов. Таким образом, у меня появилась возможность снова встать в строй, работать и продуктивно готовиться к вступительным экзаменам.
Рассказывая об организуемой в Ленинграде Офицерской школе, подполковник Кузьменков подчеркивал, что школа двухгодичная. Дело в том, что в системе МВД до тех пор не существовало двухгодичных школ подготовки офицерского состава. Были школы шестимесячные, восьмимесячные, но со сроком обучения два года организовывались впервые. В те годы военные училища летчиков, танкистов, пехотинцев давно уже были двухгодичные. Теперь и МВД переходило на такую же систему. Думается, что по тем временам то было большим достижением ленинградских чекистов, и подполковник П.В. Кузьменков явно этим гордился. Не исключено, что это была его инициатива -он же был заместителем начальника Управления МВД по кадрам. Во всяком случае, он немало сил приложил к организации такой школы. Её открывали на базе Ленинградской оперативной школы НКВД СССР под новым именем - Ленинградская офицерская школа МВД.
Собранные для поступления в школу офицеры сдавали вступительные экзамены по истории СССР, географии, русскому языку и литературе в обьеме программы средней школы-десятилетки, в старших классах которой мне не довелось учиться. Но отобранным для поступления в Офицерскую школу сотрудникам МВД предоставлялся оплаченный месячный отпуск для подготовки к экзаменам, и у меня появилась возможность основательно подготовиться и успешно сдать вступительные экзамены.
На первый курс было зачислено сто фронтовиков-офицеров в воинских званиях от младшего лейтенанта до майора, воевавших во всех родах войск. Я, например, служил в морской пехоте, старший лейтенант А.М. Сигаев и капитан И.Н. Михайлов на фронте командовали артиллерийскими батареями, капитан А.И. Сидоркин был комиссаром танковой роты, капитан В.К. Ядрихинский - офицер штаба армии, старший лейтенант К. А. Ксенофонтов работал в лагерях военнопленных, лейтенант В.И. Иванов был оружейным техником, а младший лейтенант И.М. Петров служил в пограничных войсках. Все немало повоевали, каждый носил на груди ордена, медали. Бывший войсковой разведчик майор Ю.Л. Гун, например, был награжден двумя орденами Боевого Красного Знамени. Кроме меня, звание Героя Советского Союза носил младший лейтенант Б.Е. Шмелев, бывший механик-водитель тяжелого
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 1 (41) 2009
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 1 (41) 2009
танка. О службе в МВД-МГБ (тогда часто эти службы обьединялись-разьединялись) принятые на учебу офицеры, имели, как и я, весьма смутное представление. Лишь немногие после армии успели поработать в различных отделах и службах, но очень короткое время. Лейтенант А. Швидкой, например, пришел из Отдела борьбы с бандитизмом, лейтенант В.В. Федоров - из особой инспекции, а я - из отдела кадров.
Всем зачисленным на учебу сохранялся должностной оклад, получаемый по последнему месту службы, оклад за звание и бесплатное питание в прекрасной офицерской столовой, функционировавшей при школе. Позаботились и о внешнем виде учащихся - всем выдали новое офицерское обмундирование независимо от прежнего срока получения. Несмотря на то, что учащиеся имели офицерские звания, официально нас именовали курсантами, а не слушателями, и жили все на казарменном положении, получая увольнение в город только по выходным дням. Но это никого особенно не тяготило. Офицеры военного времени, познавшие походную, окопную, фронтовую жизнь, размещение в просторных спальнях, на панцирных койках с тумбочкой на двоих и баней на улице Чайковского, куда их водили строем по ночам, свое новое положение считали верхом бытовых удобств и о лучшем не мечтали.
Офицерская школа размещалась в историческом центре Ленинграда, на набережной реки Мойки, в доме № 45. Дом этот входит в комплекс старинных капитальных зданий, окружающих Дворцовую площадь с восточной стороны. До революции в них размещались различные министерства Российской Империи, а в сороковых годах XX века весь восточный массив этого комплекса принадлежал Министерству внутренних дел. Там размещались Управление милиции, центральные службы ГАИ, поликлиника МВД, Музей уголовного розыска и другие службы. Одно из лучших помещений было отведено нашей школе. (Теперь там находится лекторий Эрмитажа). Как и у многих зданий в том квартале, при школе не было никакой площадки, что для школы с военным уклоном было не очень удобно. Для выхода на утреннюю физзарядку курсанты строились прямо на набережной реки Мойки, а физзарядку проводили на Дворцовой площади, благо она была всего двухстах метрах от подьезда школы и в утренние часы пустовала.
В дореволюционное время здание школы принадлежало Министерству финансов. В некоторых кабинетах еще сохранялась старая мебель дореволюционных времен, висели картины в золоченных рамах, на лестнице - зеркала. В бывшей министерской библиотеке, полной старинных книг, имелись прижизненные издания произведений великих русских писателей, на полках стояли мемуары деятелей прежней России. Стоит вспомнить, что в 20-е годы у нас свободно издавались книги белогвардейских генералов П. Краснова, А. Деникина и немало другой подобной литературы. В магазинах их уже не продавали, но в библиотеках они еще встречались. Имелись там дореволюционные энциклопедии и словари, которые редко можно было найти в обычных библиотеках. Имелись прижизненные издания Л.Н. Толстого, А.С. Пушкина, А.П. Чехова. Все это богатство в любое время было доступно учащимся, и я провел немало часов у полок школьной библиотеки, которой заведовала преданная своему делу библиотекарша по фамилии Остапенко. Её сын, почти мальчик, только что окончивший десятый класс, был принят на учебу одновременно с нами - офицерами. Он единственный на курсе носил курсантские погоны, и единственный из нашего выпуска работал потом в школе на преподавательской работе. Забегая вперед, скажу, что он, преподавая криминалистику, служил в школе около сорока лет и оставил о себе добрую память. К сожалению полковника Э.Г. Остапенко давно уже нет в живых...
Пока в Ленинградской офицерской школе второго курса еще не было, свободные помещения занимал тоже первый курс другой офицерской школы МВД, называвшейся Знаменской. Для неё в полуразрушенном пригороде Новознаменка, расположенном на дороге в Петергоф, переименованный из-за нелюбви к немецким названиям в Петродворец, готовили небольшой военный городок. В той местности без малого три военных года недвижно стояли позиции немецкого переднего края, охватывавшие блокированный Ленинград. Окрестности были насыщены минами, которые ставили и наши, и немцы, на Петергофском шоссе встречались окопы, подбитые танки, всюду - воронки от бомб и снарядов, следы наших и немецких солдатских могил. Первый курс Знаменской школы, также как и наш, сформировали из офицеров-фронтовиков. Второго курса и у них еще не было, так что в здании на Мойке, 45, жили курсанты первых двух курсов разных офицерских школ. Жили дружно единым коллективом, не отделяя резко одной школы от другой. Курсанты Знаменской школы, как и мы, в любую погоду в белых нательных рубашках выбегали по утрам на Дворцовую площадь, проводили там весь комплекс физических упражнений и бегом наперегонки возвращались на мансардный этаж, приспособленный под спальные помещения. Там окна выходили прямо на крышу, и в хорошую погоду мы умудрялись немного позагорать на солнышке. Этажом ниже находились классы, для каждой группы - свой, а еще ниже - библиотека, столовая, кинозал, санчасть, в которой имелся даже зубоврачебный кабинет. Обстановка в школе, несмотря на обычный казарменный быт, была довольно вольной, раскованной. После обеда по распорядку дня полагался «мертвый час», как тогда называли послеобеденный отдых. Этот час требовалось проводить в кроватях. Некоторые лежа читали, но многие спали.
После завершения учебы на первом курсе курсанты Знаменской офицерской школы переехали в свою Новознаменку (теперь это Сосновая Поляна). За год совместной учебы мы, конечно, перезнакомились. Еще со времени вступительных экзаменов я знал лейтенанта Ивана Агапова,
носившего на груди редкую для лейтенантов награду - орден Красного Знамени. Боевое прошлое основано на честной дружбе и доверии, оно, думаю, и сближало нас. В короткие часы общения мы часто с ним беседовали на интересующие обоих темы, не зная еще, что грядущая наша судьба будет на удивление похожей. Иван Петрович Агапов, как и я, служил в штабах внутренних войск, оба мы потом учились в высших учебных заведениях: он в Военно-педагогическом, я - в Военном институте КГБ. Оба мы потом командовали полками, а в конце службы вместе работали в Высшем политическом училище в Сосновой Поляне. Теперь полковника И.П. Агапова я вижу лишь на ветеранских встречах. Он мало изменился, идеологическая закалка, полученная нами в офицерских школах МВД, с годами не поблекла.
К учебе курсанты-офицеры относились очень добросовестно. Многие засиживались за учебными столами допоздна. В те годы пребывание курсантов в классах после отбоя не выходило за рамки обычаев послевоенного времени, тем более, что в системе МВД рабочий день официально продолжался до 12 часов ночи. Да, что там «в органах», многие тогда работали ночами: в окнах обкомов, райкомов, исполкомов и других учреждений допоздна горел свет. Работать ночами считалось в порядке вещей: руководители партийных, советских и многих прочих учреждений не убрали еще из кабинетов простенькие койки, застеленные солдатскими одеялами. Многие все еще считали себя «на казарменном положении». Думаю, что результатом такого отношения к труду явилось восстановление к 1950 г. разрушенного войной хозяйства громадной страны.
Первым начальником Ленинградской офицерской школы был полковник Д.И. Просвирин, потом его сменил подполковник Подольский. Нужно сказать, что ни тот, ни другой в памяти курсантов особого следа не оставили. С нами они фактически не общались. И первый и второй, словно затворники, безвылазно сидели в своих кабинетах. Ни разу не видел я их на каких-либо занятиях, не слышал, чтобы кто-либо из курсантов беседовал с ними о чем-нибудь. Не показывались они и перед строем. Даже по большим праздникам, когда школа выстраивалась на набережной Мойки, а затем в полном составе под командой начальника курса следовала на обеспечение демонстрации на Дворцовой площади, руководителей школы я не видел. Зачисленные в резерв, ничем не вооруженные, мы располагалась в Александровском садике, официально называвшимся тогда Сад трудящихся. Там мы свободно разбредались по дорожкам, сидели на скамейках, балагурили, фотографировались.
Кроме столь неактивного участия в охране порядка во время демонстрации на Дворцовой площади школу ни разу, ни к какой службе не привлекали, и мы могли полностью отдаваться занятиям. Честно сказать, многие из курсантов, да и я в том числе, не обладали достаточной грамотностью. Поэтому в учебную программу ввели изучение русского языка. Начинали с азов, буквально с первых страниц учебника Бархударова: что такое существительное, прилагательное, разбор предложения, где подлежащее, сказуемое и так далее. Как нам говорил начальник курса капитан Духов, отвечавший, понятно, не за нашу грамотность, а за строевую подтянутость, учебные часы, отданные русскому языку, взяли за счет строевой подготовки. Такое смелое решение принял начальник школы полковник Д.И. Просвирин после того как ознакомился с нашими сочинениями на вступительных экзаменах. Великая благодарность ему за такое решение, ибо к концу учебы, благодаря предельно требовательной преподавательнице по фамилии Дибцева, привлеченной из обычной школы, выпускники научились вполне прилично строить свою речь, а главное - писать без ошибок.
Заметно отстававших в учебе среди курсантов фактически не наблюдалось, а желание учиться было огромным. И преподаватели, замечая отменное рвение, душу вкладывали в порученное им дело. Для чтения лекций по сложным темам юридических и специальных дисциплин приглашались профессора Ленинградского университета. Большое впечатление на меня в те годы произвел лектор по истории государства и права профессор Давидович. Он еще был крупным специалистом по военной истории. В те годы весьма популярный писатель Ираклий Андроников выступал с эстрады как артист со своими рассказами. Приглашали его и в клуб нашей школы. В одном из выступлений он поведал курсантам, как один профессор помог ему по деталям гусарского мундира на картине узнать, что неизвестный доселе офицер, изображенный на портрете, не кто иной, как поэт М.Ю. Лермонтов. Какова же была наша радость и удивление, когда мы узнали, из дальнейшего рассказа писателя, что профессор - знаток отечественной военной истории - и есть наш лектор Давидович. Этот примечательный случай, рассказанный Ираклием Андрониковым, сделал особо привлекательной личность профессора, а лекции, прочитанные им, воспринимались с возросшим вниманием.
И другие лекторы были очень не просты. Уголовное право нам читал подполковник Ярошевский, автор целого ряда учебных пособий, среди которых выделялся «Альбом Ярошевского». В альбомных схемах, раскрывавших многие коллизии уголовного права и процесса, можно было проследить весь теоретический курс этого непростого предмета. Ярошевский и внешне был примечательной личностью. Обычно преподаватели снимали пальто в лекционном зале, т.к. в школе почему-то не было гардероба. Так этот Ярошевский, холенный, упитанный подполковник, не входил, а врывался в зал, бросал на вешалку шинель, на трибуну - кожаные перчатки и, не пользуясь никакими записями, начинал лекцию по своему боевому предмету, иллюстрируя её любопытнейшими историями и казусами из уголовной практики. Рассказывал он эти случаи с неподражаемой мимикой и жестами. И получалось все это у него похлеще, чем у знаменитого ныне Михаила Жванецкого. Звонок об окончании лекций Ярошевского курсанты воспринимали обычно с досадой.
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 1 (41) 2009
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 1 (41) 2009
Государственное право преподавал не менее интересный лектор подполковник П.А. Глухих. Во время лекции он любил поговорить о государственных наградах. Понятно, что после большой войны награды имелись у многих особенно в Ленинграде. И это легко объяснить: всего два-три года прошло с тех пор, как город перенес 900-дневную блокаду, и не удивительно, что награжденные встречались на каждом шагу. Им полагались кое-какие льготы. Например, бесплатный проезд на трамвае. Однако в автобусе-троллейбусе орденоносцы должны были платить. Наш лектор объяснял это тем, что положение о наградах разрабатывалось в 20-е годы, когда ни автобусов, ни троллейбусов в общественном транспорте не встречалось. О метро для Ленинграда даже разговоров я не слышал. Существовали и денежные выплаты. Например, награжденный орденом «Красной Звезды» получал 15 рублей, награжденный орденом «Красного Знамени» - 20 рублей ежемесячно. По ценам тех лет это были приличные деньги: редкая книга стоила более трех-пяти рублей. Рассказывая об особенностях советской наградной системы, наш лектор объяснял установленный порядок, преподнося его как одно из преимуществ советского государственного строя, подчеркивая, что это - тема его диссертации. Только подполковник Глухих исследовал и обосновал все это, как в декабре 1947 г. «по просьбам награжденных» все льготы по наградам отменили. Безо всякой компенсации, естественно. Но наш лектор не растерялся. Нисколько не смущаясь, он стал доказывать, что это прекрасно, когда в демократическом обществе все равны, и нет ни льгот, ни привилегий... Диссертацию свою, надо полагать, он защитил успешно.
Гражданское право вел молодой доцент университета Иоффе. Проблемы своего ужасно скучного предмета он излагал с массой иллюстрирующих примеров, отчего теория становилась понятнее и усваивалась легче. С курсантами Иоффе общался запросто. Это ему легко удавалось, так как сам он ходил в гимнастерке со следами недавно снятых погон. Да и по возрасту он был почти наравне с некоторыми нашими офицерам-курсантам. К тому же во время службы в армии он работал в контрразведке «СМЕРШ» - почти коллега. В общей курилке с ним можно было потолковать по разным вопросам, не всегда касавшимся перипетий гражданского права. Доцент Иоффе многим нравился своим оригинальным умом, едким и нешаблонным юмором. А в отношении меня он однажды довольно нелепо пошутил. На одном из зачетов, хорошо зная ответы на вопросы своего билета, я бодро вышел к доске. Иоффе с иронией оглядел мою грудь, украшенную орденами и Золотой Звездой, а потом сказал: «Ну, герой наш все знает...» - и, не давая мне даже рта раскрыть, поставил пять в зачетку. А затем, несмотря на мои уверения, что готов отвечать, выпроводил из аудитории.
Когда курс гражданского права закончился, благодарные курсанты купили в комиссионном магазине для Иоффе в складчину серебряный портсигар и украсили его гравированной надписью с благодарностью за блестяще прочитанный курс. А мне поручили вручить этот портсигар нашему лектору, что я с удовольствием и сделал, посетив Иоффе в домашней обстановке. Впоследствии наш лектор стал крупным ученым Ленинградского университета, доктором наук. Я слышал об его успехах, но никогда больше не встречался с ним.
Историю Коммунистической партии, марксистско-ленинскую философию, считавшиеся основой идеологического воспитания в те годы преподавал капитан Хаскин - пламенный пропагандист своего предмета. Образно, красочно, со множеством примеров излагал он суть революционных событий. Основных деятелей революции, которые тогда были живы и продолжали руководить нашим государством, он характеризовал, конечно же, комплиментарно, а оппортунистов и контрреволюционеров не жаловал. Особенно доставалось Троцкому. Однажды на семинаре кто-то из курсантов по ходу занятий спросил: правда ли, что Троцкий был хорошим оратором? Бедный Хаскин, не желавший, видимо, врать, не нашелся сразу, что сказать, кроме растерянных слов: мол, это не наши разговоры. Остряки подхватили формулировку и фраза «Это не наши разговоры» стала на курсе чуть ли ни крылатой. Любители поострить приводили её к месту и не к месту.
Многих преподавателей, мы очень уважали и даже любили. Да и как не любить такого человека, как Хаскин, демонстрировавшего на своих лекциях искреннюю, беззаветную преданность своему предмету. Неподдельную веру в правоту социалистических идей и необходимость борьбы за них он небезуспешно стремился привить и нам, армейским офицерам, не очень-то искушенным в общественных науках. Изучая историю Коммунистической партии с преподавателем Хаскиным, я вспоминал как сам проводил политзанятия со своим взводом после первой демобилизации 1945 г., когда из армии ушли лишь те, кому было за сорок. В строю оставались довольно зрелые по возрасту люди, воевавшие четыре года, а я, двадцатилетний лейтенант с семиклассным образованием, как умел проводил с ними политзанятия. Одна из изучаемых тем звучала примерно так: «Как жили и боролись рабочие и крестьяне царской России». После моих объяснений солдаты обобщали: «Жили плохо - боролись хорошо». У Хаскина преподавание, естественно, шло на ином уровне, но и тут бросались в глаза бесконечные темы «борьбы». Борьба Ленина с народниками, борьба Ленина с экономистами, с отзовистами и даже с какими-то богоискателями. Особенно нарастал накал борьбы, когда речь пошла о меньшевиках, эсерах, анархистах. Получалось, что революционеры беспрерывно боролись друг с другом. А когда революция все-таки победила, пошла не менее жестокая борьба с троцкистами, зиновьевицами, бухаринцами и прочими вчерашними однопартийцами, ставшими теперь оппозиционерами. Удивляло, а, может быть, и возмущало, что в той непрекращающейся борьбе революционеры довольно успешно истребляли друг друга. Но тему репрессий Хаскин как-то обходил, старался не заострять. Во всяком случае никакого трагизма не ощущалось, ибо борьба рисовалась
с вполне реальными врагами. К тому же наше знание недавней войны необходимость этой борьбы подтверждало. Кто не видел пресловутых власовцев, схваченных диверсантов и явных шпионов, не слышал о зверствах полицаев в каждой оккупированной деревне? Так что необходимость борьбы не только с иноземными, но и с доморощенными врагами сомнений у нас не вызывала.
Специальные предметы, называвшиеся под номерами «Дисциплина № 1», «Дисциплина № 2» вели практические работники. Несколько лекций по Дисциплине № 3 прочитал знаменитый в те годы чекист Д.Н. Медведев, в прошлом командир разведотряда, действовавшего в тылах врага. В послевоенные годы он стал автором весьма популярных в те годы книг. Это в его отряде служил герой-разведчик Николай Кузнецов, под видом немецкого офицера выполнявший специальные задания на оккупированной территории. Полковник Д.Н. Медведев - красивый человек с Золотой Звездой и четырьмя орденами Ленина на ярко-красных муаровых лентах. Обычными для того времени медалями он свои четыре высоких ордена не дополнял, и тем был оригинален, во всяком случае, в наших глазах. Материал своих лекций он выстраивал как-то по-особому занимательно, и обрывал лекцию на таком интересном месте, что слушатели не могли дождаться следующего его урока. Написанные им книги - «Это было под Ровно», «Сильные духом» и другие - я потом читал с особым интересом и с горечью воспринимал незаслуженную, несправедливую критику, по сути, травлю его в тогдашней печати.
Нужно сказать, что профессиональные литераторы в то время очень ревниво относились к попыткам участников отгремевшей войны писать о пережитом. Авторов первых военных мемуаров часто обвиняли в необъективности, уличали в неточностях, упрекали в нескромности. Помню, что в одной из центральных газет была большая статья известного журналиста, называвшаяся «Право на мемуары». В ней автор доказывал, что участники войны сами ничего писать не должны, а имеющиеся у них материалы обязаны передавать опытным литераторам. Специальная комиссия при ЦК партии по просьбе полковника Медведева проверяла достоверность изложенных в его книгах событий, и пришла к выводу о необоснованности обвинения. «Литературной газете» предложили опубликовать соответствующе опровержение. Но Дмитрий Николаевич этого не дождался. Он умер в 1954 г. от обширного инфаркта, случившегося после телефонного разговора с оболгавшей его редакцией. Так герой чекист разделил судьбу многих сильных духом в боях с врагами, не выдержавших потом борьбы со своими.
Основы оперативной работы преподавали нам практические работники - уже немолодые, опытные чекисты. Дело свое они знали, любили и рассказывали о нем без всякого академизма, зато просто, доходчиво и интересно. Внешне эти лекторы выглядели усталыми, заморенными, к тому же неважно одетыми. В то время это было обычным явлением и в глаза не бросалось. Наоборот, курсанты удивились, когда однажды в лекционный зал вошел вальяжный господин в отличном кожаном пальто и дорогой меховой шапке. Пока лектор прилаживал свое дефицитное одеяние на вешалку, стоявшую в лекционном зале, по рядам прокатился шепоток: «Из ОБХСС!». (Был в МВД такой отдел борьбы с хищениями соцсобственности). И точно! Взойдя на трибуну, лектор изрек: «Я вам прочитаю курс лекций по службе ОБХСС». Курсанты с трудом удержались от хохота. Пущенный кем-то шепоток попал в самую точку. Да и как было не улыбнуться - уж слишком разительно отличался представитель отдела борьбы с хищениями от своих скромных коллег из отделов уголовного розыска или борьбы с бандитизмом.
Кроме специальных дисциплин и набора юридических предметов - трудового права, административного права, криминалистики, судебной медицины, судебной психиатрии - факультативно изучалось автодело. В результате все курсанты получили водительские права. Имелась в школе и хорошо оборудованная фотолаборатория, некоторые офицеры приобрели фотоаппараты, став со временем заядлыми фотолюбителями. Спортивного зала школа не имела, спортивных снарядов мы не знали: вся физическая подготовка сводилась в основном к ходьбе на лыжах по Елагиным островам и районе Петропавловской крепости по льду Невы, которая в те зимы надежно замерзала. Все занятия по физической подготовке проходили при активном участии начальника нашего курса капитана Духова. Вскоре ему присвоили звание майор. Крепкий, спортивного вида майор Духов все методы воспитания сводил к одному лозунгу: «Делай, как я!» По этому принципу он проводил утреннюю физзарядку, неизменно являясь в школу к подъему. Был он еще и завзятым пропагандистом популярного тогда гиревого спорта. Пудовые гири и гантели находились прямо в спальных помещениях и курсанты в каждую свободную минуту старались ими помахать. Были, конечно, и чемпионы. Некоторые поднимали гирю не десятки, а сотни раз подряд. На занятия по стрелковой подготовке мы под руководством начальника курса ездили на трамвае на стадион «Динамо», где существовал тогда превосходный винтовочный тир.
Довольно примечательной личностью в Офицерской школе был начальник клуба старший лейтенант Сергей Тулупников. Его стараниями мы не только регулярно смотрели все новые кинофильмы, но имели возможность встречаться с интересными людьми. В школьный клуб он приглашал гроссмейстера И.Е. Болеславского. Тот рассказывал курсантам о международных турнирах, в которых участвовал, проводил сеансы одновременной игры с неплохими шахматистами
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 1 (41) 2009
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 1 (41) 2009
из числа курсантов, а таких собиралось немало. Как хорошего друга Сергей Тулупников представлял курсантам поэта Михаила Дудина, не заслужившего еще в то время большой известности. Но мне хорошо помнятся его рассказы об обороне полуострова Ханко и содержание письма, которое послали наши воины барону Маннергейму. Оно было написано в духе знаменитого послания запорожцев турецкому султану, и Дудин был одним из авторов этого документа. Под водительством С. Тулупникова мы посещали ленинградские музеи, вплоть до малодоступной Золотой кладовой Эрмитажа, осматривали лежащие в руинах петергофские дворцы. Наш деятельный начальник клуба организовал обучение курсантов модным тогда бальным танцам, для чего приглашал студенток Института физкультуры имени Лесгафта, что не могло не оживлять наш чисто мужской коллектив и скрашивать казарменный быт. Лейтенант из нашей группы Володя Иванов женился на студентке этого института Галине и счастливо прожил с ней до старости лет. В последующие годы наш начальник клуба Сергей Тулупников стал первым диктором Ленинградского телевидения и в этом качестве в 50-60 годах хорошо был известен ленинградцам. Спустя тридцать лет в Военно-медицинской академии, где мне пришлось лежать, в нашу палату ввели вновь поступившего пациента. В нем я узнал нашего бывшего начальника клуба Сергея Тулупникова, внешне мало изменившегося. Меня он не помнил. Пришлось знакомиться заново.
На зимние каникулы желающие получали путевки в дом отдыха пограничников в городе Сестрорецке. Оттуда мы ходили в дальние лыжные походы по Карельскому перешейку, достигали передних рубежей линии Маннергейма. Там не только брошенные пушки и подбитые танки встречались, но и стрелкового оружия немало торчало из-под снега. Места недавних боев были огорожены табличками «Осторожно, мины!», но это нас не останавливало. По совершенно безлюдной местности, по целинным снегам мы прошли на лыжах немало километров. На летние каникулы желающие из курсантов получали путевки в дома отдыха МВД под Лугой. Один из них назывался «Львово» (теперь «Боровое»), другой - «Спицино» (теперь «Луга»). В первом из них я отдыхал после первого курса, во втором побывал после второго. Можно только удивляться энергии и оборотистости тогдашних хозяйственников. Всего два-три года прошло после изгнания противника из этих мест, а дома отдыха, разграбленные, разрушенные немецкими оккупантами уже действовали в полную силу.
А что касается общих и специальных знаний, полученных под опекой опытных преподавателей, университетской профессуры и отлично знающих свое дело практических работников, то не будет преувеличением, если скажу, что после двух лет учебы из меня, отставного лейтенанта с кругозором командира взвода, получился достаточно подготовленный и соответственно воспитанный офицер МВД.
С учебой в Ленинградской офицерской школе связано и решение моей личной судьбы. Я познакомился с сестрой своего товарища по учебе Ильи Петрова очаровательной девчушкой Асенькой. Через год после выпуска мы поженились. За более чем полувека нашей дружбы и семейной жизни у нас выросли два сына, два внука и внучка, уже появилась и замечательная правнучка.
Большинство выпускников первого набора Ленинградской офицерской школы МВД распределили по дальним уголкам страны. Несколько человек поехали в Магадан. Среди них Костя Ксенофонтов и Леша Швидкой, который в годы учебы исполнял обязанности секретаря комсомольской организации нашего курса. Когда через два года и я оказался в Магадане, мы с радостью встретились. Оба они работали тогда в органах МГБ Ксенофонтов в Магадане, а Швидкой - в Усть-Омчуге. И «на материке» немало наших выпускников в результате многих кадровых пертурбаций оказались сначала в органах МГБ, а затем в КГБ. Герой Советского Союза И.П. Горчаков, закончивший нашу школу через год после меня, много лет проработал в ленинградском Управлении КГБ. Потом мы с ним довольно часто встречались на Кутузовской набережной в Питере, где он активно трудился в правлении ветеранской организации «Совет Героев». К сожалению, Ивана Павловича уже нет среди нас. А вот у третьего из Героев-выпускников нашей школы служба не пошла. Назначенный было в Курскую область, он быстро оттуда вернулся и, вспомнив как водил в бои свой тяжелый танк КВ, стал работать водителем троллейбуса № 5, курсировавшего по Невскому проспекту. Двое близких моих друзей Саша Пронягин и Илья Петров оказались на только что освобожденном от японцев Сахалине. Майор Юрий Гун - во Владивостоке, а лейтенант Слепцов - в родной своей Якутии. Со временем он там дослужился до генеральского звания. Командир нашей учебной группы капитан И.Н. Михайлов поехал в Томск, где его ждала должность начальника секретариата областного УВД. Вскоре он защитил кандидатскую диссертацию и поехал в Москву преподавателем Высшей школы МВД. Там он защитил докторскую диссертацию и много лет заведовал кафедрой. Семен Сергеевич Глазов, получивший назначение в Москву, дополнил свое образование в Университете и был избран секретарем парткома Главного управления милиции в Москве. В этом качестве он много лет проработал в здании на улице Огарева, 6. Словом, разбросало выпускников нашей школы по всей стране. В Ленинграде оставались только трое ленинградцев. Лейтенант Владимир Федоров, вернувшийся в родную ему Особую инспекцию, лейтенант Э.Г. Остапенко, остававшийся преподавать в школе, и я, назначенный на должность оперуполномоченного отдела контрразведки 23-й дивизии внутренних войск, штаб которой находился у Московского вокзала на Лиговском проспекте.
