CC BY
20
анализа журнальных социтирований [1]. Хотя выводы петербургского социолога Б.Е. Винера, применившего этот подход для создания ментальной карты дисциплины, выглядят не бесспорными, тем более что автор использует не самые репрезентативные источники, сам подход, безусловно, представляет новые возможности наряду с более традиционными библиометрическими разработками.
Список литературы
1. Винер Б.Е. Российская этнология в начале XXI в.: Когнитивная структура дисциплины на основе анализа журнальных социтирований // Мир России. Социология. Этнология. - М., 2017. - № 3. - С. 165-193.
2. Сивков Д.Ю. Большие данные в этнографии: вызовы и возможности // Социология науки и технологий. - СПб., 2017. - Т. 8, № 1. - С. 56-67.
3. Тощенко Ж.Т. Социология жизни. - М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2016. - 399 с. - (Серия «Magister»).
4. Genes and myths: Which genes and myths did the different waves of the peopling of Americas bring to the New World? / Korotaev A., Berezkin Yur., Borinskaya S., Davletshin A., Khalturina D. // History and mathematics: Economy, demography, culture and cosmic civilization / Ed. by Grinin L., Korotaev A. - Volgograd: Uchitel, 2017. - C. 9-78.
5. Tausch A. Towards new maps of global human values, based on World Values Survey Data // History and mathematics: Economy, demography, culture and cosmic civilization / Ed. by Grinin L., Korotaev A. - Volgograd: Uchitel, 2017. -C. 135-199.
2019.03.029. ТЕХНОЛОГИИ И ТЕЛЕСНОСТЬ / Отв. ред. Соколовский С.В. - М.: ИЭА РАН, 2018. - 452 с. - (Серия: Инновации в антропологии; вып. 3. Электронная версия).
Ключевые слова: телесность и технологические инновации; витализм; механицизм; постгуманизм; биомеханика.
Коллективная монография стала третьим выпуском в серии, представляющей тематику актуальных антропологических исследований, посвященных феномену новых технологий, влияющих на все без исключения стороны жизни общества и провоцирующих стремительные изменения как его культуры, так и самого человека. Главы монографии объединены в три тематических раздела, озаглавленных «Постгуманизм, техносреда, габитус», «Тела живые и мертвые», «Киборги, андроиды, химеры».
«Анализ различных форм и модусов интеграции и гибридизации телесного и технического расширяет фокус антропологического взгляда на человека, включая в него всю производимую человечеством среду, рассматриваемую на этот раз не только как часть человеческого, но и как его имманентная характеристика, по существу ставящая знак равенства между антропогенезом и техно-генезом», - формулирует представленный исследовательский ракурс редактор публикации (с. VIII). Человеческая телесность и само существование человека становится немыслимым вне созданной им среды, и любой сбой в инфраструктуре жизнеобеспечения становится трагедией.
Телесные движения, сопровождающие обыденные умения ходить, сидеть, плавать, выступающие как основа телесных диспозиций, навыков, умений повседневных практик, что в совокупности именуется габитусом, сопряжены с понятием техники лишь фигурально, по аналогии, уподобляющей тело механизму. Техника все чаще дополняет, исправляет, усиливает или компенсирует различные человеческие умения, и интеллектуальные способности, и физические возможности.
В разделе «Вместо введения» С. В. Соколовский анализирует попытки сопряженности изучения технологий и телесности либо в русле витализма (распространения метафор живого на мир артефактов), либо механицизма, проецирующего инженерные аналогии в сферу органического и телесного. Исследование новой реальности, которую автор предлагает именовать технокорпореальностью, уникальность которой определяется интенсивностью взаимодействия телесного с техническим, потребует новых концепций и подходов, отчасти разработанных зарубежными авторами. Автор подчеркивает, что «запаздывание философского и антропологического осмысления технических инноваций - фактор глобальный, который если и можно преодолеть, то только за счет попытки синтеза этих знаний в процессе подготовки специалистов - инженеры должны стать специалистами в гуманитарном знании, а гуманитарии - в техническом» (с. 18). Только в этом случае возможно осмыслить разворачивающиеся на наших глазах процессы биотехнической гибридизации и химеризации.
Раздел I открывает глава «Постгуманизм: возможна ли не-антропоцентричная антропология?» (М. Кожевникова). Автор
привлекает внимание к тому, что постгуманизм отказывается от мысли о привилегированной позиции человека среди других биологических существ, принимая мнение ряда исследователей, что оппозиции природа - культура и естественное - культурное потеряли свою актуальность. Постгуманизм возник в результате новых научных открытий и новых знаний в области естественных наук, под влиянием которых меняются взгляды на эмоции, сознание, интеллект, рассматривавшиеся прежде как исключительно человеческие характеристики. «В последние десятилетия расширяется понятие субъекта - это уже не только человек, но все чаще также животное, киборг или гибрид, робот и искусственный интеллект. Эту тему поднимают не только философы или юристы, но также творцы культуры - в различных кинематографических и литературных произведениях. Новая волна интереса к нечеловеческим субъектам в культуре - это еще одно доказательство происходящего поворота в мышлении о статусе человека» (с. 44).
Уже появились юридические прецеденты признания нечеловеческими личностями животных (дельфины в Индии, человекообразные обезьяны, слоны). Появляются не только художественные произведения, но и научные работы (англоязычные - с 1990-х годов, немецкоязычные - с середины 2000-х годов), посвященные роли животных в истории значимых событий. Однако понимание потребности в ревизии человеческого статуса не дает автоматического ответа на то, кто такой человек новой эпохи и как должны складываться его отношения с другими субъектами (с. 49).
В главе «Модерное тело и коммунальная авария: трансформация сенсорного ландшафта в северном поселке городского типа» (А. Карасева) анализируется воздействие тотального сбоя инфраструктуры - отопления и водоснабжения - в условиях магаданской зимы на образ жизни населения (около 9 тыс. человек), когда «без удобств» осталось от 75 до 90% квартир. Автор характеризует не только бытовые изменения - топка буржуек, заготовка топлива, скученность в помещениях, дополнительная одежда, проблемы гигиенического характера, - но и «перестройку всей социальной нервной системы» (с. 88).
Проточная вода стала центральным элементом отношений гость - хозяин, для людей, обладавших этим ресурсом, выходные и праздники стали «приемными днями» для ближних соседей и
«знакомых знакомых». Помимо новой социальности перенастраивалась и сенсорика восприятия окружающего на уровне рассеянного внимания: звуки текущей в сохранившихся батареях воды, запах гари, отсутствие света, контроль за угрозой угарного газа, становились основным фоном сенсорного бессознательного. Автор определяет это состояние как «демодернизация, данная в ощущении» (с. 82). Даже спустя 20 лет люди не хотели говорить о тех событиях, что, по-видимому, обнаруживает невозможность забыть их слишком травмирующее воздействие.
Автор главы «Антропология фотографического опыта и человеческая телесность» (В. Круткин) обращается к антропологическим сторонам фотографического опыта, связанным с современным поворотом социальных наук к материальности, причем феномен «новой материальности» заключается в том, что материальность - это не синоним вещественности.
«Человек с камерой активен, но активны и продукты его деятельности, так устроены артефакты. Фотографии - это медиа, такие посредники, которые обладают двойственностью, способностью определять поведение человека, осуществлять власть над ним» (с. 102). Материальность изображений как артефактов следует искать в исследовании вопроса об их действенности - как изображения «работают»? Как свидетельствует английский антрополог Д. Миллер, ежедневно около 350 млн фотографий размещается в БасеЬоок, около 55 млн - в Instagram. Около 400 млн снимков размещают в WhatsApp, около 450 млн - в 8парсЬа1 «Такая действенность артефактов сближается с магией, таинственной силой, действующей через вещи» (с. 105). Фотографии не просто отражают готовую идентичность, фотографии участвуют в ее порождении и изменении: обнаруживается, что социальное взаимодействие разворачивается не просто на снимке, но с его помощью. «Наблюдения над изменениями в фотографической составляющей культурного ландшафта позволяют задуматься и об изменениях человеческой идентичности», - заключает автор (с. 132).
Глава «Биомеханика» (И. Сироткина) привлекает внимание к двигательной культуре, которая стала «эпистемической вещью», объектом научного исследования с того времени, как наука приступила к изучению проблем антропогенеза. Трудовые процессы подчинили кинестетический интеллект, который есть и у живот-
ных, своей - орудийной логике. Руководствуясь этой логикой, человек быстро превзошел животных, каким бы развитым кинестетическим интеллектом они ни обладали (с. 158). Двигательная культура человека продолжала изменяться в процессе промышленных революций - паровой, электрической, наконец, цифровой.
Раздел II «Новые проблемы. Тела живые и мертвые» открывает глава 5: «Распределенная личность и виртуальная телесность» (С. Петряшин). Современные информационные технологии, в частности аккаунт социальной сети, является продолжением личности, ее «распределенной» частью, способной пережить биологическую смерть и сохранить агентивность. Наконец, страницы социальной сети позволят продолжить виртуальное общение с человеком, аккумулировать и архивировать в процессе коммемора-ции следы (фотографии, воспоминания), которые ранее не были размещены на ней, считает автор (с. 198).
А. Курленкова в статье «Слепсунг, iPhone blindroid» рассматривает сюжеты, в которых незрячие люди стали пользователями мобильных телефонов, используя в первую очередь функцию голосового помощника.
Две статьи посвящены антропологическим интерпретациям кремирования. В главе 7 «Кремирование мертвого тела» авторы (А. Маляр и Е. Климовская) рассматривают как своего рода агитацию в пользу «огненного погребения» открытие в 1927 г. первого советского крематория на месте церкви св. Серафима Саровского и Анны Кашинской в Донском монастыре. Сравнение советских и современных нарративов выявило общую тенденцию модернистской практики дисциплинирования и унификации населения, проявившуюся как применение технологического способа символической и субстанциональной редукции тела (с. 270). Глава 8 «Кремация: технология против телесности» (А. Соколова) рассматривает кремационный проект как часть раннесоветских утопий «городов будущего» с их строгим функционализмом.
Последний раздел составили главы «Кодекс робота: к вопросу об этических основах постгуманистической цивилизации» (И. Морозов), «Archeology of the Robotics: remnants of Soviet robots» (В. Орлова), «Взлет и падение Pokemon go» (E. Соколова).
В качестве общего заключения «Композиты живого и косного» представлена публикация «Human-techno-animal как объект антропологии» (С. Соколовский).
Т. Б. Уварова
2019.03.030. ФИЛИП М. И ВСЕ-ТАКИ ПЛЕМЯ? АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ПРОБЛЕМЕ ИДЕНТИЧНОСТИ СЛОВИНЦЕВ.
FILIP M. Tribe after all? The problem of Slovincians' identity in an anthropological approach // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. -СПб., 2018. - N 2(24). - P. 145-168.
Ключевые слова: славяне на южном побережье Балтийского моря; кашубская этническая группа; словинцы.
Публикация доктора истории (PhD) в области этнологии и культурной антропологии М. Филипа (Познанский университет Адама Мицкевича, Польша) посвящена истории словинцев. Вопрос об их существовании является одним из самых дискуссионных в славистических исследованиях. Одни исследователи считают словинцев самостоятельной народностью, другие полагают, что они были «частью кашубской этнической группы» (с. 145).
Словинцы были открыты лишь в 1862 г. известным российским ученым-славистом А. Гильфердингом, который отнес их к кашубской этнической группе. Гильфердинг утверждал, что словинцы и кашубы были последними славянами на южном побережье Балтийского моря, которым пришлось противостоять германизации в раннее Средневековье. Считается, что в середине XIX в. словинцы еще жили в Померании, но говорили по-немецки и ассимилировались с немцами. Вследствие этого представители словинской этнической группы, оказавшиеся в Польше по окончании Второй мировой войны, считались немцами, и местная администрация вынашивала планы по их выселению. Однако польская интеллигенция, знавшая о славянском происхождении словинцев, потребовала оставить их на польской земле, фактически предлагая полонизацию этого народа. К сожалению, спасти от выселения удалось лишь небольшую часть словинцев, проживавших в деревне Клюки, а «полонизация этой группы не имела больших успехов» (там же).
