CC BY
177
договор содержал обязательство концессионера выпускать такую продукцию).
Автор возражает против использования термина «частно-государственное партнерство» по отношению к советским концессиям, мотивируя это тем, что частно-государственное партнерство в его современном понимании (в том числе и концессия в ее современном понимании как одна из разновидностей частно-государственного партнерства) довольно сильно отличается от того, что представляли собой советские концессии и концессии в дореволюционной России. Тем не менее практический опыт советских концессий, по его мнению, может учитываться, хотя и с определенными оговорками, при разработке современной экономической политики.
М.М. Минц
2019.03.015. КОНДРАШИН В В. ГОЛОД 1932-1933 гг.: ТРАГЕДИЯ РОССИЙСКОЙ ДЕРЕВНИ. - М.: Политическая энциклопедия, 2018. - 566 с.
Ключевые слова: СССР, аграрные районы РСФСР, Казахстана и Украины; три великих голода: 1921-1922 гг., 1932-1933 гг. и 1946-1947 гг.
В монографии д-ра ист. наук В.В. Кондрашина, состоящей из семи глав и заключения, охарактеризованы причины, масштабы и последствия голода 1932-1933 гг. в крупнейших аграрных регионах России (РСФСР), а также Казахстана и Украины, проводится сравнительный анализ голода 1921-1922 гг., 1932-1933 и 1946-1947 гг. События начала 1930-х годов в советской деревне рассматриваются не только в рамках внутреннего развития страны, но и в контексте геополитического давления на СССР империалистических стран.
Голод в России как социальное бедствие, напоминает автор, возникал в результате действия комплекса обстоятельств. Соотношение причин естественно-географического и общественно-политического характера не было равнозначным в различные исторические эпохи. Голодовки периода раннего и позднего Средневековья всегда были результатом природных катаклизмов (засухи, град, нашествия саранчи и пр.) и войн и лишь в незначительной
мере определялись политикой власти, как правило, действовавшей недостаточно эффективно в момент ликвидации этих бедствий. Государство стремилось противодействовать угрозе голода и его последствиям различными мерами. В эпоху крепостного права заботу о поддержке крестьян осуществляли помещики: от них требовалась благотворительная помощь, они должны были следить за созданием силами крестьян так называемых сельских магазинов, где хранился запас зерна на случай недорода (с. 101).
Вторая половина XIX - начало XX в., пишет автор, период активного проведения политики индустриальной модернизации, которая осуществлялась за счет мобилизации внутренних ресурсов страны, прежде всего сельского хозяйства, ознаменовалась небывалыми ранее голодовками. Причем центр голода (традиционно это были северные и северо-западные губернии России) переместился на юго-восток и восток, захватив начиная с 1890-х годов и черноземный центр. По сравнению с предшествующим периодом большинство из таких бедствий носило масштабный общероссийский характер и сопровождалось массовой голодной смертью населения.
Хроническое недоедание в пореформенный период миллионов крестьян, периодически повторяющиеся и увеличивающиеся по масштабам голодовки способствовали формированию у беднейшей части крестьянского населения России идеологии, основанной на уравнительных, коммунистически-социалистических принципах. В их осуществлении крестьяне увидели для себя путь избавления от нищеты и голода. Именно поэтому часть крестьянства, в основном из беднейших слоев, оказалась готова к восприятию идеологии большевизма и стала в деревне социальной базой большевистской революции и сталинской коллективизации (с. 111).
В советский период истории Россия пережила три великих голода: 1921-1922 гг., 1932-1933 гг. и 1946-1947 гг., унесших миллионы человеческих жизней.
Первый советский голод 1921-1922 гг., по мнению автора, был вызван комплексом причин объективного и субъективного характера. Объективные особенности голода обусловлены последствиями империалистической и Гражданской войн и страшной засухой 1921 г., погубившей урожай в основных зерновых районах
страны. Субъективным фактором стала аграрная политика советской власти и противостоящих ей белых режимов, разорившая крестьянские хозяйства. Но этот голод, полагает автор, нельзя считать организованным, т.е. наступившим в результате политики «военного коммунизма» (с. 501). Негативная по своим последствиям для сельского хозяйства продовольственная разверстка была введена в России еще при Николае II. Аналогичные действия на территории России предпринимали и белые режимы (Колчак, Деникин и др.) (с. 498). Принципиальное отличие, по мнению автора, заключалось в том, что большевики использовали голод для укрепления своих позиций и устранения политических противников. Однако «советское правительство не замалчивало масштабов трагедии, активно предпринимало усилия по оказанию помощи голодающему населению и выводу сельского хозяйства из кризисного состояния» (с. 498). «Решающее значение в ликвидации последствий голода сыграла международная помощь» (с. 500).
Новым явлением в истории голодных 1932-1933 гг. в России стало замалчивание властью факта этого бедствия. «Отрицая факт голода в стране как таковой, в целях поддержать свой престиж на международной арене и внутри страны, сталинский режим отказался от помощи» (с. 424). Это был первый в истории страны «тихий» голод, когда миллионы людей голодали и умирали, а власть не просто делала вид, что ничего не происходит, но и публично заявляла о всенародном благополучии. Кроме того, Сталин решил найти «козла отпущения» в несуществующей «пятой колонне». Ответственность за глубочайший кризис в аграрном секторе экономики он возложил на так называемых вредителей, пробравшихся в среду специалистов сельского хозяйства (с. 432).
Сами по себе колхозы как форма общественной организации производства, считает автор, не могли нести крестьянам разорения и голод. Идея коллективного труда на земле не была утопией для советской деревни в конце 1920-х годов. Она основывалась, с одной стороны, на традициях, восходящих к дореволюционной крестьянской помощи, с другой - на практическом опыте доколхоз-ной деревни, где имели место не только социальное расслоение, но и традиционное сотрудничество крестьянских семей в решении общих хозяйственных проблем.
Для автора несомненно, что в 1920-е годы были достигнуты, причем в короткие сроки, впечатляющие результаты в восстановлении сельскохозяйственного производства, укреплении крестьянских хозяйств, развитии сельскохозяйственной кооперации (с. 115).
Ситуация стала резко меняться с конца 1920-х годов. Вместо добровольного кооперирования крестьянства по мере создания для этого необходимых условий, вариант которого отстаивали в конце 1920-х годов Н.И. Бухарин, А.И. Рыков и их сторонники и который был отражен в первоначальном плане первой пятилетки, страна пошла по пути сталинской насильственной коллективизации, не имеющей ничего общего ни с ленинским кооперативным планом, ни с идеями выдающихся русских экономистов. Подобный исход стал прямым результатом победы сталинского большинства в коммунистической партии, отбросившего вариант постепенной индустриальной модернизации страны, предлагаемой оппозицией, и взявшего курс на ее форсированное проведение административно-командными методами за счет безжалостной эксплуатации деревни. Созданная в годы нэпа разветвленная многообразная сеть кооперативов была окончательно ликвидирована или огосударствлена, развернулось безудержное форсирование коллективизации путем насилия и массовых репрессий (с. 116).
Ставка сталинского руководства на «принудительный» характер заготовок в данный период, полагает автор, была обусловлена успешным опытом преодоления хлебозаготовительного кризиса зимой 1927/28 гг. в результате поездки Сталина в Сибирь. Тогда вождь убедился в силе административно-репрессивного ресурса, почувствовал поддержку на местах значительной массы сельских активистов, готовых беспрекословно выполнять его распоряжения, увидел возможность изъятия у колхозов в пользу государства имеющегося в их распоряжении хлеба (с. 117).
Новая хлебозаготовительная кампания 1930 г. в полной мере подтвердила главную цель аграрной политики сталинизма - превращение сельского хозяйства страны в основной источник финансирования индустриализации. В 1930 г. необходимые ресурсы для обеспечения потребностей флагманов первой пятилетки мог быстро и в сжатые сроки дать только экспорт хлеба (с. 122).
Вначале казалось, пишет автор, что административный ресурс сработал, поскольку в 1930 г. колхозы получили огромный урожай, позволивший успешно выполнить план зернового экспорта. Но это была иллюзия успеха, поскольку в 1930 г. в зерновых районах страны наблюдалась благоприятная для урожая погода. И именно она обеспечила «высокую товарность» колхозам, а не колхозы сами по себе как более прогрессивная форма сельскохозяйственного производства. Руководствуясь завышенной оценкой, директивные органы увеличили государственные планы хлебозаготовок на 1930 и 1931 гг. более чем в два раза по сравнению с 1928 г. Выполнение их означало искусственное завышение товарности колхозов и совхозов, подрывало основы зернового хозяйства страны и материального благосостояния производителей (с. 126).
Наспех созданные колхозы оказались в чрезвычайно сложном положении. В них была слабая организация производства, не отлажен механизм учета и распределения труда. В результате раскулачивания страна лишилась наиболее умелых, знающих хлеборобное дело крестьян, способных возглавить колхозы. Поставленные сверху взамен потенциальных руководителей так называемые рабочие-двадцатипятитысячники умели лишь давать команды и слепо исполнять спущенные сверху директивы.
Начиная коллективизацию, указывает автор, сталинский режим не предусмотрел остроты негативной реакции крестьян на нее, силу их сопротивления государственной политике. Сталин и его окружение считали, что для того, чтобы заставить крестьян работать в колхозе, необходимо лишь сломить противодействие активной части крестьянства, раскулачив и депортировав ее. Но не «кулаки» были главной опасностью режима с точки зрения его стремления заполучить ресурсы деревни. Ее представляла вся масса крестьянства (с. 532).
Осознавая последствия, крестьяне пытались противодействовать хлебозаготовкам имеющимися в их распоряжении средствами. В ходе хлебозаготовительной кампании 1931 г. на почве недовольства хлебозаготовками, продовольственным положением и принудительным обобществлением скота во всех регионах страны имело место массовое проведение так называемых «волынок». Средством защиты своих интересов также стали неорганизованное
отходничество, убой и продажа скота, отказ единоличников от засева полей под новый урожай (с. 142).
Подобная реакция крестьян, по мнению автора, была связана не с отрицательным отношением к колхозам как таковым, а с существующей в них системой оплаты труда. В самый урожайный год (1930) они работали в колхозах «за палочки». Весь хлеб ушел в хлебозаготовку. То же самое повторилось и в 1931 г.
Фактором углубления кризиса сельского хозяйства, отмечается в книге, стала и позиция единоличников. Сталинское руководство своей политикой повышенных налогов и планов хлебосдачи думало загнать в колхозы наиболее упорных из них. Но эффект получился другим. Единоличники сократили объемы своего производства. А при вступлении в колхоз из-за грабительских налогов ликвидировали домашний скот. В результате планы зернопоставок и поставок животноводческой продукции единоличных хозяйств были сорваны, а недоимки по ним перешли к колхозам, что усугубило и без того их тяжелое положение.
В 1931 г., находясь в эйфории от успехов, сталинское руководство усиливало налоговое давление на единоличников и увеличивало план хлебозаготовок. Но ситуация изменилась. Зерновые районы страны поразила засуха, хотя и не очень сильная. В итоге разразился голод в начале 1932 г.
Но это, по мнению автора, не была политика «геноцида», «голодомора» против какой-то определенной части советского народа (с. 534). Возобновление зернового экспорта считалось оптимальным решением с точки зрения имеющихся у СССР возможностей получения валюты для нужд индустриализации. В то же время эти действия потребовали форсированного сбора и своевременного вывоза за границу огромных объемов зерна. В краткие сроки его можно было получить, лишь используя ресурсы создаваемого для этой цели колхозно-совхозного строя. В противном случае СССР ожидало невыполнение экспортных контрактов и, как следствие, срыв плана индустриализации. Отсюда сплошная коллективизация в начале 1930 г. и нажим на деревню со всеми вытекающими последствиями (с. 152).
При всех вышеизложенных обстоятельствах, автор считает важным принимать во внимание и фактор международной напряженности, который не могло не учитывать сталинское руковод-
ство, осуществляя свою политику в деревне в 1932 г. Конфликт на КВЖД, «маньчжурский инцидент» как фактическое начало реализации империалистической политики Японии в Китае, победа нацистов на выборах в Германии, враждебные Польша и другие «лимитрофы» вблизи кризисных территорий СССР были очевидным свидетельством военных угроз. Именно они, на взгляд автора, во многом предопределили бескомпромиссный характер противоборства сталинистов и крестьянства в период хлебозаготовительной кампании (с. 250).
В 1933 г., пишет автор, сталинское руководство продолжало вывозить хлеб за границу, замалчивало голод и игнорировало попытки мировой общественности оказать помощь голодающему населению СССР. Признание факта голода было бы равносильно признанию краха выбранной Сталиным и его окружением модели модернизации страны, что в условиях разгрома оппозиции и укрепления режима было невозможным.
Однако в 1933 г., считает автор, при сохранении преемственности стратегического курса руководства сельским хозяйством произошли заметные изменения в тактике его осуществления (с. 477). Голод 1932 г., ставший пиком глубочайшего кризиса сельского хозяйства СССР, заставил сталинский режим скорректировать аграрную политику. Сталинскому руководству пришлось поступиться некоторыми принципами ортодоксального коммунизма. В частности, Сталин был вынужден отказаться от идеи прямого продуктообмена между городом и деревней, сторонником которого он являлся с момента перехода к сплошной коллективизации.
Впрочем, отмечается в книге, как и прежде, не изменяя своей сущности, власть делала ставку на административно-репрессивный ресурс, используя институт политотделов МТС для наведения порядка в колхозах, их организационно-хозяйственного укрепления, репрессий против специалистов Наркомзема и т.д. Но при этом в 1933 г. режим пошел на явные уступки крестьянству, стимулируя развитие их подсобных хозяйств, запрещая встречные планы колхозам, меняя механизм планирования хлебозаготовок. Регионам разрешили иметь свой фонд из сверхплановых хлебозаготовок. Размеры зерновых ссуд стали значительно больше, и они с меньшими задержками стали поступать в регионы. Подобные изменения, полагает автор, стимулировали трудовую активность
колхозников, поскольку хлеб, собранный сверх установленных норм, оставался в колхозе. Теперь устранялись возможности выполнить районный и краевой планы за счет изъятия хлеба у передовых хозяйств.
По данным автора, в 1933 г. произошли существенные изменения в сознании крестьян, отразившиеся на состоянии колхозного производства. В 1932 г. основная их масса не желала и в силу объективных обстоятельств не могла добросовестно, с полной отдачей работать в колхозах. «Многие колхозники надеялись, что из-за беспорядков в них они долго не просуществуют, а будут распущены, так как подобная организация сельского труда противоречит здравому смыслу и многовековой традиции хозяйствования на земле. Но насильственный характер хлебозаготовок 1932 г., политика государства во время голода не оставляли крестьянам никак надежд. Обратного пути к единоличному хозяйству не было» (с. 478).
Не менее важными факторами, подчеркивается в книге, было и то, что другая часть колхозного крестьянства, состоявшая, как правило, из колхозного актива - ударников, коммунистов и комсомольцев, в большинстве своем молодежи, продолжала поддерживать и активно проводить в своих деревнях государственную политику по укреплению колхозного строя. Ни голод, ни так называемые «перегибы» не подорвали у этой части крестьян веры в социалистическое будущее, путь к которому лежал через насильственную коллективизацию. Идейно воспитанные партией на теории классовой непримиримости, с менталитетом участников Гражданской войны, готовых на любые решительные действия против «классовых врагов», они уверенно шли по пути «социалистического преобразования деревни», невзирая ни на какие трудности. Происходившие в 1933 г. в деревне трагические события рассматривались ими как неизбежность этого пути (с. 479).
Несмотря на достигнутые успехи, пишет автор, последствия голодного кризиса полностью устранить ни в 1933 г., ни в следующем году не удалось. Кризис сельскохозяйственного производства в целом не был преодолен, несмотря на бодрые резолюции ноябрьского пленума ЦК ВКП (б) 1934 г.
Фундаментальные принципы созданной в годы первых пятилеток социалистической экономики остались незыблемыми,
особенно в деревне. Прежде всего, неизменной осталась ценовая и налоговая политика. Заготовительные цены на сельскохозяйственную продукцию продолжали оставаться крайне низкими, убыточными для колхозов и единоличных хозяйств. Колхозная торговля, хотя и способствовала некоторому оживлению рыночных связей между городом и деревней, не могла широко развернуться, поскольку была жестко привязана к обязательным поставкам и базировалась на «остаточном принципе» (с. 487).
Голод 1946-1947 гг., отмечает автор, был обусловлен комплексом обстоятельств, среди которых отсутствовала важнейшая причина великих голодовок 1891-1892 и 1932-1933 гг. - индустриальная модернизация страны. Однако сказались объективные факторы - последствия Великой Отечественной войны и засуха. По сравнению с ситуацией в годы коллективизации уже не было необходимости любой ценой разрушать старое и создавать новое сельское хозяйство, подавлять сопротивление крестьянства (с. 502).
Отличием обстановки в стране во время голода 1946-1947 гг. от ситуации в 1932-1933 гг. стало, по мнению автора, привлечение советским правительством, пусть и в незначительных размерах, средств зарубежных организаций для нужд населения страны. Хотя оно и не признавало факт голода, но и не отказалось от помощи, предложенной СССР международными общественными организациями.
Подводя итоги, автор считает необходимым отметить, что «колхозный строй, созданный ценой жизней миллионов советских крестьян - жертв раскулачивания и голода, решил важные задачи. Благодаря коллективизации была создана модель аграрной экономики, наиболее приспособленная для военного времени, и она, несмотря на все свои недостатки, доказала это в годы Великой Отечественной войны» (с. 523).
В то же время новая организация аграрной сферы оказалась нереформируемой и неэффективной с точки зрения решения своей главной задачи - накормить страну. Кроме того, коллективизация оказала огромное влияние на менталитет и повседневную жизнь сельских жителей, изменив в худшую сторону их отношение к труду на земле (с. 524).
В. С. Коновалов
