CC BY
17
- реализация гегемонистского проекта США на основе доктрин З. Бжезинского и Д. Клугера после исчезновения социалистического блока во главе с СССР;
- формирование внешнеполитических стратегий на основе представлений об историческом американском превосходстве;
- поиск баланса между ослаблением гегемонии и стратегиями укрепления лидерства США, особенно в экономической сфере, где энергетические ресурсы рассматриваются в качестве источника власти;
- поиск механизмов для использования преимуществ Североамериканского соглашения о свободной торговле: укрепление тесного сотрудничества с Канадой на основе не только географической, но и культурной близости, и с Мексикой, которая играет тройную роль в геополитике США: резерв источников энергии, гарантия безопасности границ и дипломатическое посредничество в латиноамериканском регионе;
- перемещение политико-финансового центра в Азиатско-Тихоокеанский регион в результате ускоренного роста КНР - основного соперника США на геополитической арене;
- выработка стратегии «мягкой силы» в региональной внешней политике с целью противодействия делегитимизации американского руководства.
Хотя гегемонистские устремления остаются исключительной чертой американской политики, автор констатирует в заключение, что после событий 11 сентября 2001 г. новые политико-экономические конфигурации международных отношений способствуют формированию многополярной системы и бросают серьезный вызов доминированию США в современном мире.
Н.А. Коровникова
2018.03.020. ДИАО С., МАКМИЛЛАН М., РОДРИК Д. НЕДАВНИЙ БУМ В ЭКОНОМИКЕ РАЗВИВАЮЩИХСЯ СТРАН: ПЕРСПЕКТИВЫ СТРУКТУРНЫХ ИЗМЕНЕНИЙ. DIAO X., McMILLAN M., RODRIK D. The recent growth boom in developing economies: A structural-change perspective. - Cambridge (MA), 2017. - February. - 62 p. - (NBER. Working Papers; N 23132). -Mode of access: http://www.nber.org/papers/w23132.pdf
Ключевые слова: развивающиеся страны; Восточная Азия; Латинская Америка; Африка; модели роста.
В работе С. Диао (Международный исследовательский институт продовольственной политики), М. Макмиллан (Университет Тафтса) и Д. Родрик (профессор Гарвардской школы бизнеса) проводится сравнительный анализ моделей роста стран Восточной Азии, Африки южнее Сахары и Латинской Америки. Авторы уделяют основное внимание роли структурных изменений в стимулировании роста производительности труда в масштабах экономики с учетом роста внутрисекторной производительности и межсекторального перераспределения трудовых ресурсов (с. 1).
Основой экономического роста Южной Кореи, Тайваня и Китая, отмечают авторы, являлась ускоренная индустриализация с ориентацией на производство экспортной продукции. В ставшей классической восточноазиатской модели роль движущей силы в переходе к современному промышленному производству и связанным с ним видам деятельности играли перемещение трудовых ресурсов из сельского хозяйства в промышленность, структурные изменения в экономике и внедрение инструментов повышения производительности в несельскохозяйственном секторе (с. 16).
Проведенное авторами исследование показало, что, несмотря на отсутствие признаков быстрой индустриализации в беднейших странах Африки южнее Сахары и преждевременную деиндустриализацию стран Латинской Америки с начала 1990-х годов в странах этих регионов периодически наблюдаются периоды быстрого экономического роста. Однако модели их роста значительно отличаются от восточноазиатской модели.
Основой ускорения темпов роста являлись либо значительное увеличение внутрисекторной производительности труда (Латинская Америка), либо структурные изменения (Африка). Однако одновременно эти факторы действовали очень редко: между двумя компонентами роста существует сильная отрицательная корреляция. В Латинской Америке наблюдался впечатляющий рост производительности при слабых структурных изменениях. Фактически вклад последних в общий рост (исключая сельское хозяйство) был отрицательным. В среднем трудовые ресурсы перемещались из высокопроизводительных в низкопроизводительные сектора.
В Африке наблюдается обратная картина. Стимуляторами роста выступали структурные изменения, особенно в таких странах с низкими доходами как Эфиопия, Малави, Сенегал и Танзания. Трудовые ресурсы перемещались из сельского хозяйства в сектора с более высокой производительностью, однако не в промышленность, а в основном в сферу услуг. В то же время структурные изменения в этих странах не привели к росту производительности труда в несельскохозяйственных секторах, поскольку, несмотря на быстрый рост производительности в сфере услуг, ее влияние на производительность в экономике в целом по мере расширения сектора сходило на нет (с. 2).
Эти модели разительно отличаются от восточноазиатской, в которой оба компонента производительности труда способствуют общему росту, поэтому опыт Южной Кореи и Китая в настоящее время воспроизводится в таких быстро растущих азиатских странах, как Бангладеш, Камбоджа, Лаос, Вьетнам и Индия. Авторы объясняют различия в моделях тем, что в африканских странах движущей силой развития современных секторов в городских зонах в периоды сильного роста является не промышленность или современные сектора экономики, а рост общего внутреннего спроса, в частности за счет роста производительности в сельском хозяйстве (с. 3, 18).
При этом даже скромное улучшение состояния этого традиционного сектора, на который в бедных африканских странах приходится 60-80% общей занятости, оказывает значительное влияние на спрос на несельскохозяйственные товары и услуги на внутреннем рынке. В результате непропорционального распределения дополнительных доходов сельского населения между несельскохозяйственными продуктами в неформальном секторе возникают рынки для малого бизнеса, включающие микро- и малые компании, производящие более дешевые импортозамещающие товары. Производительность труда в таких неформальных компаниях часто бывает очень низкой. Именно поэтому структурные изменения приводят к падению производительности труда в современных секторах (включая обрабатывающую промышленность) (с. 21-22).
В заключение авторы отмечают, что резкий подъем экономики в развивающихся странах часто имеет тенденцию к затуханию. Например, в Мексике, Малави, Сенегале и Южной Африке после
начального ускорения годовой рост производительности труда упал на 1%, а в Венесуэле стал отрицательным. Напротив, ускоренный рост в Ботсване, Гане, Индии и Маврикии продолжается 30-40 лет.
Кроме того, промышленный сектор не всегда является фактором роста. Индустриализация оказывала заметное влияние (особенно в течение первых двадцати лет, когда важную роль играют структурные изменения) на рост производительности труда в целом по экономике в Маврикии, пошедшем по восточноазиатскому пути. В конце 1980-х годов доля занятости в обрабатывающей промышленности страны составляла более 30% общей занятости. В то же время в Ботсване никогда не было значительного промышленного сектора. В Гане промышленность способствовала росту внут-рисекторной производительности и небольшому увеличению занятости в первые годы ускоренного роста, хотя в последующем доля занятых в промышленности стабилизировалась (с. 24).
И.Ю. Жилина
2018.03.021. БУРЭНЖ Л.Г., ТАКУР П., КЕЛКАР Х.К. ПРЯМЫЕ ИНОСТРАННЫЕ ИНВЕСТИЦИИ И ВНУТРИОТРАСЛЕВАЯ ТОРГОВЛЯ В ПРОИЗВОДСТВЕННОМ СЕКТОРЕ ИНДИИ: ПРИЧИННО-СЛЕДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ.
BURANGE L.G., THAKUR P., KELKAR H.K. Foreign direct investment and intra-industry trade in India's manufacturing sector: A causal relationship // Foreign trade rev. - New Delhi, 2017. - Vol. 52, N 4. -P. 203-218.
Ключевые слова: прямые иностранные инвестиции; внутриотраслевая торговля; причинность по Грейнджеру.
В статье сотрудников Университета Мумбаи (Индия) на примере Индии анализируются причинно-следственные связи между прямыми иностранными инвестициями (ПИИ) и внутриотраслевой торговлей.
Принятие Индией в 1991 г. Новой экономической политики (НЭП), направленной на либерализацию внешней торговли, способствовало привлечению иностранных инвесторов в экономику страны. Доля внешней торговли в ВВП Индии составляла в 1992 г. 15%, а в 2013 г. - уже 42%. По итогам 2013 г. Индия заняла второе
