CC BY
29
По убеждению Евсеева, трудно привнести в текст музыку искусственно: «Она там или есть, или ее нет. Поэтому, - продолжает автор, - в каждом отдельном случае "присутствие" музыки в тексте поддерживается мною, в зависимости от общего строя произведения. Иногда излишняя ритмизация прозы вредит. Я ее изгонял из "Живореза" (и это получилось), изгонял из рассказов в "Лавке нищих" (тоже - вышло). А вот из "Отречённых гимнов" изгнать ритмы и византийские мелодические обороты - не получилось. Тогда я бросил бороться и оставил, как есть, чтобы не убить борьбой особенности этого текста» (с. 181).
Своей монографией Е.И. Кулаковская подтвердила мнение тех читателей, кто считает особенно интересным анализ музыкальной атрибутики в «музыкальных» произведениях Б. Евсеева. Исследовательница демонстрирует здесь тонкость филологического слуха: она слышит «феноменальную природу звука» как символа такой полноты бытия, которая возможна лишь при условии выхода за пределы слышимого; так возникают эмблематические музыкальные образы, звучание акустического ветра, голос музыканта и т.д.
Поддержим в завершение неоспоримые суждения Р.С.-И. Се-мыкиной: «Подобный анализ позволяет актуализировать глубинные смыслы текстов писателя, стереоскопически представить мир видимого и невидимого, проявленного и непроявленного, зримого и незримого в "персонально-авторских" эмблематических образах и сюжетах, увидеть "общие онтологические схемы", определить точки их взаимодействия и "единую подоснову текстов"» (с. 3-4).
А.А. Ревякина
Русское зарубежье
2018.02.027. БАЙБАТЫРОВА Н.М. ПУБЛИЦИСТИКА РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ «ТРЕТЬЕЙ ВОЛНЫ» ЭМИГРАЦИИ. - М.: Кнорус; Астрахань: АГУ: ИД «Астраханский университет», 2017. - 114 с.
Ключевые слова: русское зарубежье; писатели «третьей волны»; публицистика; литературная критика; фантастика; политическая сатира; эссеистика транскультуры; сарказм; ирония.
«Публицистика русских эмигрантов "третьей волны" прошла нелегкий путь от яростных полемических схваток до признания не-
обходимости общей работы на благо родины. На страницах периодических изданий и сборников формировалось представление о духовной миссии эмиграции, которая заключалась не просто в сохранении, но и развитии богатого культурного наследия России» (с. 105), - пишет кандидат филологических наук, доцент кафедры теории и истории журналистики Астраханского госуниверситета Н.М. Байбатырова. В своей монографии она рассматривает основные направления литературно-критической мысли русского зарубежья второй половины ХХ в., традиции реализма в литературно-критическом творчестве В. Максимова, А. Солженицына, С. Довлатова, фантастику и политическую сатиру А. Зиновьева, В. Аксёнова, Э. Лимонова, эссеистику транскультуры и публицистику виртуальности М. Эпштейна, иронию и сарказм в критике А. Синявского,
A. Гениса и П. Вайля.
«Третью волну» эмиграции принято называть политической. Публицистика этого периода насыщена памфлетами. Н.М. Байба-тырова считает, что именно политизация литературы является причиной «раскола в среде эмигрантских писателей: с одной стороны -лагерь сторонников искусства для искусства, с другой - их непримиримые противники, политические моралисты» (с. 6).
Полемика происходила в период, когда многие образцы прозы «третьей волны» стали уже классикой реализма (А. Солженицын, Г. Владимов, В. Максимов, В. Некрасов и др.) и авангардизма (В. Аксёнов, А. Синявский, Саша Соколов и др.). На оценку писателями-эмигрантами социально-политической обстановки в покинутой России и на Западе влияли не только идеологические воззрения, но и приверженность тому или иному литературному методу.
В художественной публицистике и литературной критике
B. Максимова отразились настроения писателей «третьей волны» эмиграции, покинувших родину по причинам политического несогласия, отсутствия свободы творчества, идеологического прессинга тоталитарной власти. Взаимоотношения культуры советской и западной В. Максимов называет «непотребным театром для западных слепоглухонемых» (выражение заимствовано им из письма Ленина к Чичерину, где так была названа интеллигенция Запада). С присущим ему реалистическим взглядом В. Максимов презирает политических и культурных «перевертышей». Его художественную
публицистику и литературно-критическое творчество автор монографии переводит в разряд «реализмоцентричных».
Отмечая полижанровость и полистилистичность литературно-критической публицистики писателей русского зарубежья второй половины XX в., Н.М. Байбатырова вместе с тем говорит о ее стилевом единстве, существенной особенностью которого считает подчеркнутую полемичность, диалогичность, ориентацию на читателя-собеседника.
Общественное назначение политического дискурса публицистических произведений авторов-эмигрантов, например В. Аксёнова и Э. Лимонова, состояло в том, чтобы внушить адресатам - гражданам западного и советского общества - необходимость «политически правильных» с их точки зрения оценок. Цель их политического дискурса - не просто описать, а пробудить в адресате намерения думать и действовать не по шаблону.
Наиболее свободна публицистика русских писателей-эмигрантов «третьей волны» в области жанров. Множественность принципов, по мнению автора монографии, связана со сложностью самой природы литературной критики. Классические жанры писательской критики В. Максимова, А. Солженицына, М. Эпштейна, В. Аксёнова, С. Довлатова тесно взаимодействуют с пограничными жанровыми формами, такими как «в лаборатории писателя», эссеи-стика, мемуаристика, публицистические, документальные, эпистолярные жанры.
Широкий спектр литературных направлений писателей «третьей волны» формировался в процессе взаимообогащения, слияния, диффузии различных жанров и родов. Яркий образец жанрового и стилевого разнообразия явил в своем творчестве А. И. Солженицын. К необычному жанру - автоагиографии - житию святого, составленному им самим, относится его «Бодался теленок с дубом». Кроме того, А. Солженицын часто обращается к жанрам заметки, рецензии. Оценивая его сборник «Литературная коллекция», А. Генис и П. Вайль отметили, что «укрепляясь в жанре публицистики, Солженицын все безусловнее расквитывался с 60-ми»: «Его, выше всего ставящего живое слово, не мог не оскорблять бесцветный язык диссидентских посланий, часто неотличимый от обтекаемых газетных передовиц. Отчетливо понимая, что
"для нашего поколения утерян письменный язык нравственных сочинений", Солженицын восстанавливал его сам»1.
Жанровое многообразие публицистики В. Аксёнова связано с направлением его литературно-критической мысли. Если «Остров Крым» можно отнести к жанру исторической гипотезы, то публицистическую книгу - «В поисках грустного бэби» - «вообще трудно отнести к одному из классических жанров публицистики» (с. 20), так как это и путевой очерк, и общественно-политическая сатира одновременно.
Особое значение среди публицистических жанров имеет эссе. Заметным явлением в эссеистике литературы русского зарубежья стал сборник эссе М. Эпштейна. В двухтомнике («В России»; «Из Америки»2) эссеист представляет читателю временную и географическую панораму советского, позже российского и американского общества. Среди жанровых определений эссе Эпштейна: фи-лософско-мифологический очерк3, дневник4, эпитафия5.
Эпштейн разработал и обосновал понятие транскультуры и стал автором соответствующих междисциплинарных проектов. Эс-сеистика транскультуры Эпштейна преодолевает замкнутость русских и западных традиций, языковых и ценностных детерминаций и открывает поле «надкультурного» творчества. По мысли критика, множество людей, покидающих географический ареал своей культуры, до конца жизни остаются пленниками ее языка и традиций; другие эмигранты, отвернувшись от прошлого, становятся пленниками новообретенной культуры; и только небольшая часть, приобщаясь к двум или нескольким культурам, сохраняет свободу от каждой них.
1 Вайль П., Генис А. Поиски жанра. Александр Солженицын // Октябрь. -
М., 1990. - № 6. - С. 201.
2
См.: Эпштейн М. Все эссе: В 2 т. - Екатеринбург: У-Фактория, 2005. -
Т. 1: В России; Т. 2: Из Америки.
3
Эпштейн М. Великая Совь: Философско-мифологический очерк. - Нью-Йорк: Слово, 1994.
4 Эпштейн М. Отцовство: Метафизический дневник. - 2-е изд. - СПб.: Але-тейя, 2002.
5 Эпштейн М. СССР: Опыт эпитафии // Эпштейн М. Все эссе: В 2 т. - Екатеринбург, 2005. - Т. 2. - С. 13-16.
В статье «Истоки и смысл русского постмодернизма» Эп-штейн, остроумно пародируя название работы Н. Бердяева, сопоставляет коммунизм и постмодернизм, обыгрывает расхожий идеологический штамп в утверждении: «Россия - родина постмодернизма»1. Ряд основополагающих черт, с точки зрения автора, подтверждает близость коммунизма и постмодернизма. Среди них - воссоздание ирреальности, симуляция как замена реальности лозунгами, планами, плакатами, докладами, т.е. «превращение жизни в текст».
Особенности, характерные для системы постмодернизма -интертекстуальность, игра, диалогизм - свою специфику обнаруживают в текстах эмигрантов «третьей волны». По мнению Н. М. Байбатыровой, постмодернизм русского зарубежья не был склонен к отрицанию прогресса, не поддерживал идею «конца истории», но был предельно политизирован из-за установки на эстетическую борьбу с тоталитарной советской действительностью.
Специфическую основу имеет публицистика А. Зиновьева: с одной стороны, в жанрово-содержательном плане она соответствует обычному пониманию художественной публицистики, но с другой - в ней усилена научно-аналитическая составляющая. Как ученый-социолог, А. Зиновьев досконально и методично изучал коммунизм в качестве социального феномена, определяющего основу сюжета его публицистических произведений. Формами понимания этого социального феномена явились ирония и сатира -как «единственно возможные в силу своей парадоксальности». Например, в работе «Гомо советикус», где воссоздается образ представителя советского общества, человека нового типа, нашла отражение «стихия народной смеховой культуры», полной гротескного пафоса и комичных несоответствий. Автор пишет: «Мое отношение к этому существу двойственное: люблю и одновременно презираю, восторгаюсь и одновременно ужасаюсь. Я сам есть гомосос. Поэтому я жесток и беспощаден в его описании»2.
Интертекстуальность в постмодернизме русского зарубежья также имеет свою специфику. Она в определенной степени являет-
1 Эпштейн М. Истоки и смысл русского постмодернизма // Звезда. - СПб.,
1996. - № 8. - С. 116.
2
Зиновьев А. Гомо советикус. Пара беллум. - М.: Московский рабочий, 1991. - С. 4.
ся жанрообразующим началом в новых прозаических структурах, которые представляют собой какие-либо перечни, романы-комментарии, романы-музеи, тексты на конфетных фантиках. Цитаты, предметы, осколки быта, этикетки, марки, словечки, разные названия, фамилии ушедшей эпохи не только не осмеиваются, но и бережно сохраняются, как экспонаты в музее: «Таким образом, постмодернизм в литературе и публицистике возродил словесный артистизм, пристальное внимание к стилю и языку» (с. 17). А. Генис признавался: «Я получаю колоссальное удовольствие, играя с различными стилями. Для меня это чисто пластическая работа - слово как глина. Я физически чувствую, как леплю текст»1.
Для творчества А. Гениса и П. Вайля характерна эмоциональная критика явлений жизни. Использование каламбуров, гротесков, неожиданных сравнений позволяет быстро найти контакт с читателем, достигнуть непринужденности в книжном общении. Ирония и сатира выступают в роли интеллектуальной игры словом, порой в намеренном сопоставлении и сталкивании логического и алогичного, нормального и абсурдного.
Парадоксальность публицистической поэтики С. Довлатова связана с резким нарушением «абсолютной эпической дистанции» от описываемых событий. Это ярко проявилось в созданной им в 1980 г. первой газете «третьей волны» русской эмиграции «Новый американец». Здесь С. Довлатов дает описание повседневности, а не эпохальных событий2. Именно поэтому образы и символы его статей, эссе, интервью были доступны и понятны каждому, несмотря на их абсурдность. Н.М. Байбатырова подчеркивает, что сюжеты и композиции произведений публицистики С. Довлатова отличались изысканной простотой, язык - точностью, лаконичностью, афористичностью, а жизнь его героев превращалась в цепочку повторяющихся «микроабсурдов» (по определению В. Топорова).
Для постмодернистов русского зарубежья второй половины XX в. считается характерной «постмодернистская чувствительность»; речь идет о специфической форме мироощущения и соответствующем ей способе теоретической рефлексии, свойственной
1 Генис А. Иван Петрович умер. - М., 1999. - С. 73.
2 См.: Газеты русской эмиграции в фондах отдела литературы русского зарубежья Российской государственной библиотеки: Библиографич. каталог / Сост. Макаревич Е.В. - М.: Российская государственная библиотека, 1994. - Вып. 2.
научному мышлению современных литературоведов постструкту-ралистско-постмодернистской ориентации.
Для публицистики «третьей волны» русского зарубежья важна установка на полемичность текстов, приглашение читательской аудитории к соразмышлению, стремление уйти от назидательности, высокий литературный уровень. «Открыто обсуждая насущные вопросы, касающиеся катастрофы на родине, проблем жизни на чужбине, дальнейшей судьбы России, публицисты оказывали заметное влияние на идейно-политическую и социокультурную ориентацию эмигрантов» (с. 106), - заключает Н.М. Байбатырова.
К.А. Жулькова
Зарубежная литература
2018.02.028. ЕВ. СОКОЛОВА. ОТЗВУКИ РОССИИ У РИЛЬКЕ. (Обзор).
Ключевые слова: Р.М. Рильке; образ России; « Часослов»; русско-германские культурные связи; К.М. Азадовский.
Тема «Рильке и Россия» как «ярчайший эпизод из насыщенной событиями многовековой истории русско-германских "взаимоотражений"» (1, с. 5) всесторонне разработана и представлена документами в работах отечественного исследователя К.М. Азадовского (1; 4; 5). В отличие от издания (5), документирующего восприятие России этим крупным немецкоязычным поэтом, книга (1) построена по принципу «двунаправленности»: «документы, рассказывающие о поездках Рильке в Россию, его связях с деятелями русской культуры, занятиях русским языком и искусством и выполненных им переводах русских авторов на немецкий язык, соседствуют с материалами, освещающими восприятие Рильке в России первой трети ХХ в. (А. Биск, А. Блок, В. Иванов, Б. Пастернак, М. Цветаева и др.)» (1, с. 5).
Отсчет отношений поэта с Россией К.М. Азадовский начинает задолго до знакомства поэта с Лу Андреас-Саломе (1861-1937) в 1897 г. - со времен обучения в реальном военном училище в австрийском Санкт-Пёльтене и чтения русских писателей - в первую очередь Л. Толстого и И. Тургенева. Известно, что в начале 1894 г. в одном из писем начинающий поэт признался, что Толстой и Тур-
