CC BY
31
СРЕДНИЕ ВЕКА И РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ
2018.02.005. ХЭЛДОН Дж. ИМПЕРИЯ, КОТОРАЯ НЕ УМРЕТ: ПАРАДОКС ВЫЖИВАНИЯ ВОСТОЧНОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ, 640-740.
HALDON J. The Empire that would not die: The paradox of Eastern Roman Survival, 640-740. - Cambridge (Mass.); L.: Harvard univ. press, 2016. - 418 p. - Bibliogr.: p. 363-409.
Ключевые слова: Восточная Римская империя, середина VII -середина VIII в.; византийско-арабское противостояние; преобразования в Восточной Римской империи.
В монографии профессора византийской истории Принстон-ского университета (США) Джона Хэлдона рассматриваются факторы, способствовавшие сохранению Восточно-Римской империи в переходный период от Античности к Средневековью и ее трансформации из позднеантичного римского в раннесредневековое византийское государство. Книга состоит из введения, семи глав и заключения.
В историографии, как отмечает во введении автор, эпоха от середины VII до IX в. получила название «темные века» в силу упадка письменной культуры и образования. Вместе с тем она отмечена формированием классических черт средневекового византийского государства. Исключительно важным в данном отношении является столетие между 640 и 740 гг., когда после первой волны арабских завоеваний и утраты Империей обширных территорий на Ближнем Востоке происходят глубокие сдвиги как в светской, так и в церковной культуре, в организации правительства и административной структуре, финансовой сфере, системе права и организации правосудия, а также в военной организации. Эти изменения позволили Империи выжить в борьбе с явно превосходящими силами ее противников.
В геополитическом плане Византийская империя, которую, с точки зрения автора, правильнее было бы описывать как средневековую Восточную Римскую империю, являлась своего рода бастионом на пути экспансии ислама и вместе с тем мостом между Востоком и Западом. Социально, экономически и культурно Восточная Римская империя до середины VII в. была полицентриче-
ским государством, с несколькими, помимо самого Константинополя, главными городскими центрами, расположенными в Египте (Александрия) и в Сирии (Антиохия). После завоевания этих регионов арабами, Империя становится «метрополитаноцентриче-ским» (ше1хороШапосеп1:пс) государством, сфокусированным на своей столице - Константинополе. Неприступность последнего автор считает одним из важнейших факторов в сохранении Империи (с. 17-18).
В первой главе («Вызов: Предел коллапса») Дж. Хэлдон анализирует положение Империи во второй половине VII - первой половине VIII в. Утрата богатейших территорий Ближнего Востока, отмечает он, означала катастрофическое падение доходов государства, бюджет которого к концу VII столетия составлял только 20% от уровня середины VI в. (с. 29). Таким образом, несомненно, что финансовые ресурсы Омейядского халифа только за счет поступлений из Египта и Сирии - Палестины не менее чем в 3 раза превышали доходы константинопольского василевса. Все это позволяло Халифату осуществлять почти ежегодные походы в глубь восточно-римской территории на протяжении всего изучаемого периода вплоть до 780 г. Основным их объектом были провинции Малой Азии, большинство которых оказалось в состоянии экономической и социальной разрухи. Конечной целью стратегии правителей Халифата, несомненно, являлся захват Константинополя и ликвидация восточно-римского государства. Провал попыток решить эту задачу (в 670-е годы, в 717-718 гг.) всякий раз сопровождался возвратом к стратегии истощения Империи путем опустошения ее основной территории, результатом чего должен был стать военный и политический коллапс. Лишь разгром арабских войск при Акроиноне, в центре Малой Азии, в 740 г. оказался переломным моментом в византийско-арабском противостоянии. На Балканах владения Империи подвергались нападениям и грабежам со стороны славянских племенных групп, а затем начиная с 680-х годов более организованных военных формирований болгарских ханов (с. 55-56). Тем не менее Византия не только выстояла в столь катастрофической ситуации, когда военные действия практически непрерывно велись на ее территории, но к середине VIII в. стабилизировала свое положение и приступила к восстановлению.
Автор выделяет пять групп факторов, совокупность которых, с его точки зрения, позволяет объяснить то, что Восточная Римская империя продолжила свое существование, несмотря на тотальный крах старого позднеримского государства в территориальном плане. Соответственно, в следующих шести главах рассматриваются: значение веры, роль церкви и проблемы формирования имперской христианской «римской» идентичности; характер, структура и роль социальной элиты, а также массы рядового населения в происходивших процессах; географические и геополитические преимущества, которые дала Империи новая конфигурация ее территории, сложившаяся в середине VII в.; новые экологические и климатические факторы, способствовавшие преодолению Империей кризиса, и, наконец, факторы, связанные с организацией управления и военно-административной структурой.
Переход большей части восточных провинций под власть арабов, отмечает во второй главе Дж. Хэлдон, оказался практическим (хотя и частичным) решением одного из наиболее острых тео-лого-политических вопросов, сделав менее актуальным для правительства в Константинополе противостояние между христианами-диофиситами, сторонниками решений IV Вселенского (Халкидон-ского) собора, и монофиситами Сирии и Египта. Соответственно, в регионах, образовавших естественное ядро Империи, стало проще поддерживать не только административный, но и моральный контроль над провинциальным населением, утверждая официально принятый вариант православия. Церковь Восточной Римской империи стала подлинно восточно-римской имперской церковью, полностью интегрированной в аппарат государства и в его идеологию - «политическую теологию». В результате восточное римское государство, его институты и законы были сакрализованы, а христианское сообщество, которое оказалось тождественным Империи, возглавил скорее римский император, чем патриарх. И эта тождественность, по мнению автора, явилась ключевым фактором в истории выживания восточно-римского государства (с. 60).
Специфическая «восточно-римская» идентичность, несомненно, существовала, и в целом население раннесредневековой Византии может рассматриваться как православная и «римская» общность. Подобно тому как Халифат определял себя как некую религиозную общность, религиозная идентичность Империи стано-
вилась ключевым маркером, отличающим подданных василевса. Она существовала параллельно с ясно понимаемой противоположностью между «римлянами» и «другими». Вопросу о том, до какой степени эта христианская «римская» идентичность порождала или поддерживала осознание общих интересов населения Восточной Римской империи и способствовала повышению ее устойчивости в условиях арабского натиска, посвящена третья глава.
Несмотря на ежегодный характер вторжений одной или нескольких арабских армий, захваченные или разрушенные ими города и крепости почти немедленно освобождались византийцами, восстанавливались и заселялись вновь. Решающим фактором, определявшим степень сопротивления местного населения, было наличие или отсутствие перспективы помощи со стороны имперских войск. И если в Сирии после поражения армии императора Ираклия I на реке Ярмук в 636 г. города сдавались арабам, так как уже не могли надеяться на помощь Империи, то концентрация ее армий в Малой Азии резко усилила потенциал сопротивления. Впрочем, сам характер арабских вторжений не стимулировал провинциальное население к подчинению захватчикам, особенно после середины 690-х годов, когда арабским военачальникам стала очевидной бесперспективность попыток закрепиться к северу от Тавра, вследствие чего способ ведения ими боевых действий приобрел еще более разрушительный и карательный характер (с. 144-145).
Размещение выведенных из Египта, Сирии и Армении восточно-римских полевых армий в Малой Азии на постоянной основе приводит к быстрой, в течение одного поколения, интеграции воинов в провинциальное общество. Благодаря тому, что воинские части теперь комплектуются в местах своей дислокации, главным образом из среды крестьянских общин, армия приобретает то политическое значение, которого она не имела в VI столетии. Именно армия в лице своих провинциальных подразделений и их командиров становится единственным институтом, способным довести мнение провинциального населения до центрального правительства, иногда в очень жесткой форме военных мятежей и переворотов (с. 150-151).
Впрочем, как показывает Дж. Хэлдон в главах четвертой («Элиты и интересы») и пятой («Региональные варианты и сопротивление»), ведущая роль в сохранении и процессе трансформации
восточно-римского государства принадлежала социальной и политической элите, светской и церковной, столичной и провинциальной. Меняется и сама элита. Однако вопрос о том, насколько новой была «новая» имперская элита, остается предметом дискуссий в силу крайней фрагментарности источников.
С точки зрения автора, подавляющее большинство провинциальной знати второй половины VII - первой половины VIII в. по происхождению принадлежало к «классу» куриалов, членов правящих советов (curiae) городов эпохи Поздней империи, владевших землями на принадлежавших городам территориях. В специфических условиях постоянных военных действий в изучаемый период для местных элит, несомненно, было целесообразно более тесно ассоциировать себя с военными кругами. Связь с вооруженными силами становилась источником могущества и власти и открывала доступ к правительству в Константинополе, а также являлась средством защиты местных интересов. Из среды этой милитаризирующейся элиты выходили «новые» фамилии, которые стали доминировать в армии и администрации Империи с конца VII в.
Значительную группу в составе новой элиты образовывали знатные беженцы из оставленных имперскими войсками провинций. К ней автор причисляет также представителей армянской знати, роль которых в Восточной Римской империи, особенно в военной сфере, в дальнейшем только возрастала. И если армяне особенно часто фигурируют в источниках, другие «неримляне» - лица с тюркскими, славянскими, иранскими и семитскими именами - также встречаются в хрониках во все большем количестве (с. 171-172).
В целом, отмечает Дж. Хэлдон, провинциальные элиты, напрямую зависевшие от императорского двора в плане материального положения, общественного статуса и власти, являлись «становым хребтом» государственной организации сопротивления арабскому завоеванию. И даже хронологически близкие к рассматриваемым событиям арабские источники отмечают упорство римского сопротивления в Малой Азии (с. 190-191).
Весьма важным, но до недавнего времени, как правило, упускавшимся из виду, автор считает такой аспект изучаемой проблемы, как климат и окружающая среда, который рассматривается им в шестой главе. Долговременная модель климатических изменений показывает, что последовавшее за природными катаклизма-
ми 530-540-х годов и продолжавшееся в течение столетия похолодание, а также эпидемия чумы, которая в дальнейшем, до середины VIII в., сохраняла эндемический характер, существенно сократили как численность населения Империи, так и объем и характер аграрной экономики (с. 231-232).
В то же время археологические данные, особенно керамические материалы, фиксируют для изучаемого периода значительное сокращение дистанций обмена и, напротив, интенсификацию локально ограниченных систем потребления и распределения товаров. В принципе, отмечает Дж. Хэлдон, такая модель всегда существовала в качестве подосновы широкой «пансредиземноморской» системы торговых связей позднего римского периода. Но вместе с ее постепенным распадом на поверхности остался субстрат в виде систем локального обмена. Такие полуавтономные, но взаимопере-крывающие друг друга системы обеспечивали большую гибкость и устойчивость, чем «глобализированная» международная система, которая доминировала еще в начале VII в.
Вместе эти факторы способствовали трансформации экономических условий в течение VII столетия, результатом которой стало появление относительно жизнеспособного комплекса экономических субрегионов и более простого аграрного режима на большей части территории Малой Азии, режима, при котором зерновое производство и животноводство играли ведущую роль. Значение этой трансформации было особенно велико в условиях утраты египетского и североафриканского источников поставок зерна в Константинополь, а также роста потребности в нем для снабжения расквартированных в Малой Азии полевых армий и необходимости иметь источники поставок как можно ближе к местам их дислокации.
Таким образом, пишет автор, имела место взаимосвязь между изменением климатических условий, способствовавших изменению модели аграрного производства, и потребностями государства, под воздействием определенных обстоятельств, стимулировавших аналогичный ответ. В результате те же самые условия, которые в течение длительного периода (начиная с III в.) вели к экономической деградации и политическому краху Римской империи, в конечном итоге позволили возродиться раннесредневековому восточно-римскому государству (с. 246).
Седьмая глава («Организация, сплочение и выживание») посвящена проблеме организации обороны Восточной Римской империи. Как отмечает автор, ряд историков, вслед за Г. Острогорским, полагают, что, по-видимому, уже при императоре Ираклии I (610-641) в результате грандиозной военно-административной реформы 620-х годов была создана так называемая «фемная система». Воины были обеспечены земельными наделами и, в обмен на освобождение от некоторых налогов и повинностей, должны были нести военную службу, обеспечивая себя конями и вооружением за счет доходов со своих участков. Эти воины были организованы в подразделения, которые назывались «фемами», Шета1а (этимология термина не ясна), и находились под командованием стратигов (stratëgoi). Стратиг обладал не только военной, но и гражданской властью в регионе, в котором размещались воины его подразделения со своими наделами. Этот регион также назывался фемой (Шета), являясь, по сути, чем-то вроде военного округа (с. 267).
Однако, как подчеркивает Дж. Хэлдон, информация, на которой основана данная теория, восходит к источникам IX, а главным образом - X в., когда организация такого типа действительно существовала. Новейшие исследования показывают, что использование термина «Шета» применительно к VII - первой половине VIII в. анахронистично, точно так же как и представление о существовании уже в то время категории «военных земель». Наконец, само понятие «воины-земледельцы» в контексте рассматриваемой эпохи в целом признано абсурдным. Что касается стратигов, то соединение у них в руках военной и гражданской власти произошло лишь в начале IX в., т.е. намного позже изучаемого периода. Впрочем, есть основания полагать, что фемная система в том виде, как ее описывает Г. Острогорский, возможно, никогда не существовала, хотя к X в. такие установления, как частичный налоговый иммунитет наделов, владельцы которых были связаны с военной службой, определенно действовали (с. 268).
Как показывает далее автор, выведенные во второй половине VII в. в Малую Азию восточноримские армии размещались там, исходя не только из чисто стратегических соображений блокирования основных направлений арабских рейдов. Не менее важной задачей было выделить для каждой конкретной армии территорию, производственный потенциал и фискальные возможности которой
позволяли ее содержать. Правительство продолжало платить воинам жалование в формах, обозначаемых в юридических текстах терминами «аппопаЬ» и «rhoga». Перемены, разумеется, происходили, и документы 740-х годов демонстрируют тот факт, что воины, которые частично, либо полностью обеспечивали себя снаряжением за собственный счет, т. е. располагали каким-то недвижимым имуществом, стали хорошо знакомым явлением. Но это не имеет никакого отношения к предполагаемым «воинам-земледельцам». Армии все еще должны были рассчитывать на устоявшуюся модель снабжения, в соответствии с которой население провинций должно было поставлять определенные объемы зерна и других продуктов в центры сбора войск либо в форме реквизиций, либо в порядке принудительных закупок (с. 271).
Тем не менее, отмечает Дж. Хэлдон, фиксируемое источниками повышение роли собственных домохозяйств в обеспечении воинов отражает один из аспектов медленной трансформации значительной части восточно-римских войск в вооруженные силы милиционного типа. Какое-то время они еще были способны участвовать в крупных кампаниях и эффективно вести боевые действия, но постепенно все более провинциализировались и, вероятно, становились похожими на так называемых Пшйапе1 периода до арабских завоеваний (с. 273).
В целом, пишет в заключение автор, выживание Восточной Римской империи невозможно объяснить, если не принять во внимание значительную степень внутренней сплоченности, гарантированной не столько идеологическим единством, сколько тем, что интересы элиты, т. е. всех тех, кто занимал какое-либо место в государственной, военной или церковной иерархии, состояли в сохранении Римского государства, его аппарата и его идеологической сущности. Иногда возникала как народная, так и элитарная оппозиция. Апатия (реальная или потенциальная) к «великой цели Империи» могла существовать среди рядового сельского или городского населения. Несомненно, имело место враждебное отношение к фискальным чиновникам правительства и попыткам давления со стороны земельных магнатов. Но пока провинциальные элиты, сельские «джентри», которые были командным составом армий и образовывали фискальный аппарат центра, сохраняли лояльность
государству, Восточная Римская империя имела хорошие шансы уцелеть (с. 291).
А.Е. Медовичев
2018.02.006. ДЕМЮРЖЕ А. ЖАК ДЕ МОЛЕ. СУМЕРКИ ТАМПЛИЕРОВ / Пер. с франц. Некрасова М.Ю. - СПб.: Евразия, 2017. -416 с.
Ключевые слова: орден тамплиеров; Крестовые походы Людовика IX; Ж. де Моле.
Книга французского историка-медиевиста, профессора Алена Демюрже из Университета Пантеон Сорбонна (Париж I) посвящена жизни и деятельности Жака де Моле (?-1314), последнего великого магистра ордена тамплиеров - ордена Бедных воинов Христа и Храма Соломона, в то же время человека малоизвестного. Жизнь его закончилась трагически, но в русле христианских принципов: магистр погиб на костре за то, что не пожелал отречься от своего ордена. Исследование написано на базе неопубликованных материалов из Архивов Арагонской короны в Барселоне, Департаментских архивов в Тулузе, Исторического национального архива в Мадриде, Национальных архивов в Париже, Государственного архива в Лондоне и опубликованных источников - официальных документов, хроник, воспоминаний, писем.
Монография состоит из предисловия, 11 глав, заключения и приложений. Автор отмечает, что о Жаке де Моле известно «очень мало, а о двух третях жизни - почти ничего» (с. 8). Ж. де Моле был последним, двадцать третьим, магистром ордена Храма - первого военно-монашеского ордена западного христианства. Члены этого ордена занимались не созерцанием и постижением дела Божия, как в бенедиктинском и цистерцианском орденах, а «военным ремеслом на службе Богу и его церкви» (там же).
Жак де Моле, родившийся приблизительно между 1240 и 1250 гг., вступил в орден Храма в 1265 г., а великим магистром стал в 1292 г. Де Моле был дворянином, и его приняли в орден как рыцаря, хотя это не означало, что он уже был посвящен в рыцари. Посвящали в рыцари обычно в возрасте 20 лет, но некоторые молодые люди вступали в орден Храма в 16-17 лет, а Ги Дофин, сын графа Роберта II Клермонского, вступил в 11 лет. На допросе в Па-
