CC BY
140
2018.01.027-031. ВОСТОЧНАЯ АЗИЯ В РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ: ТОРГОВЛЯ, ПИРАТСТВО, ВОЕННЫЕ КОНФЛИКТЫ. (Обзор).
2018.01.027. SHAPINSKY P.D. Lords of the sea: Pirates, violence and commerce in late medieval Japan. - Anna Arbor: Univ. of Michigan, 2014. - 328 p.
2018.01.028. SWOPE K.M. A dragon's head and a serpent's tail: Ming China and the First Great East Asian war. - Norman: Univ. of Oklahoma, 2009. - 398 p.
2018.01.029. XING HANG. Conflict and commerce in maritime East Asia: The Zheng family and the shaping of the modern world, c. 16201720. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2015. - 336 p.
2018.01.030. LORGE P A. The Asian military revolution: From gunpowder to the bomb. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2008. -188 p.
2018.01.031. TREMML-WERNER B. Spain, China and Japan in Manila, 1571-1644: Local comparisons and global connections. - Amsterdam: Amsterdam univ. press, 2015. - 367 p.
Ключевые слова: Восточная Азия в Новое время; Япония; история; Китай; история; пираты; торговля; военная революция; вторжение Хидэёси Тоётоми в Корею; клан Чжэн; Ли Сунсин.
С недавнего времени популярной темой в научно-исторической литературе, посвященной Восточной Азии, становится ранняя глобализация и связанные с ней процессы - усиление роли торговли в общественной жизни, появление развернутых торговых сетей, объединяющих обширные территории, усиление борьбы за контроль над торговыми путями и, как следствие, распространение новых видов вооружения и ведения военных действий и появление пиратства. Кроме того, ранняя глобализация дала мощный толчок развитию культурного обмена между континентами и частями света.
Новые исследования интересны тем, что они позволяют пролить свет на аспекты истории региона, лежащие «вне» истории отдельных стран. Пиратство, торговые сети, история техники повлияли на развитие отдельных народов не меньше, чем внутренние факторы, и в определенном смысле они помогли сформировать глобальную историю. Исследования также показывают, что восточные державы обладали не меньшим потенциалом, включая во-
енный, чем страны Запада, в начале Нового времени. Вместе с тем, как показала дальнейшая история, разница в выборе стратегии взаимодействия с глобальными торговыми сетями на Востоке и Западе и собственно среди стран Восточной Азии сделалась одним из ключевых факторов дальнейшего развития этих стран.
Эффективность взаимодействия со структурами, не подчинявшимися напрямую центральным властям, опирающимся на владения на суше и сухопутные источники власти, была различной. Однако общим для Китая и Японии стало нежелание государственной власти мириться с морским субъектом власти (таласократия). Если в Японии центральной власти удалось поставить под контроль акваторию архипелага в силу объективных преимуществ географического положения, то Китаю сделать это было значительно сложнее из-за большой протяженности побережья. Все же история подчинения торгово-пиратского клана Чжэн на юге Китая (см. реферируемую ниже монографию Син Хана - 3) показала, что в Цин-ской империи это до известной степени было возможным.
Важна и другая сторона вопроса. Подавление центральной властью самостоятельности собственных купцов-пиратов в Китае и Японии (в меньшей степени в первом случае, в большем во втором) привела к тому, что глобальные торговые сети в весьма значительной мере стали контролироваться европейскими торговыми предприятиями. Экономическое доминирование западных стран дополнялось военным. Если в начале Нового времени техническое превосходство западных армий оставалось незначительным, что позволяло дальневосточным державам держать свои территориальные воды под контролем, то с течением времени оно стало неоспоримым.
Настоящий обзор рассматривает пять англоязычных монографий, посвященных указанным процессам в Восточной Азии XVI-XVII вв.
Работа Питера Шапински (Университет Мичиган) называется «Повелители моря» и посвящена пиратам, вооруженному насилию и торговле на стыке позднего Средневековья и раннего Нового времени в Японии (027). Автор рассматривает преимущественно те группы пиратов, которые действовали во Внутреннем японском море, и не затрагивает артели вако, орудовавшие в Корейском проливе и Восточно-Китайском море. Тем не менее, по его оценке, са-
мо появление пиратов во внутренних водах японского архипелага было чрезвычайно характерно как свидетельство усиления торгово-обменных процессов в этот период. Кроме того, пираты Внутреннего японского моря были зачастую тесно связаны деловыми отношениями с пиратами из Китая и Кореи.
Японские пираты были известны даже европейцам. Один из европейских путешественников ХУ1 в. писал, что чтобы путешествовать на территории Японии, необходимо заручиться внушительным покровительством и защитой от местных пиратов. Необходимость в такой защите отмечают китайские и корейские путешественники. Именно пираты во многом сделались той силой, которая помогала интегрировать Японию рубежа Средних веков и Нового времени в мировые торговые сети.
Шапински рассматривает различные термины, которые используются в Японии для обозначения пиратов. Наиболее известный термин - «вако», однако он не является собственно японским. Это калька с корейского и китайского для обозначения этих корсаров, тогда как термин «кайдзоку» является собственно японским и восходит к достаточно ранним временам. Существует еще один, более древний термин, который звучит как «ама», который, так же как и «кайдзоку», переводится как «морские люди». Если «вако» несет криминальный оттенок обозначения преступников, то «ама» и «кайдзоку» обозначают скорее иной модус существования, не характерный для людей сухопутных. Он относится к государству, контролирующему территорию, а не морские пути. В раннее Новое время использовался еще один термин, который был более нейтральным: «суйгун», или «морские вассалы», «морская армия». Этот термин использовали сухопутные даймё для обозначения своих союзников, которые выступали в качестве военно-морской силы.
Как бы то ни было, за этими терминами скрывается многозначительный факт: в японской цивилизации, большую часть своей ранней истории ощущавшей себя сухопутной, неизменно присутствовала категория населения, жившая не использованием сельскохозяйственных ресурсов, а за счет деятельности на море. Но только к концу Средних веков они стали создавать обширные сети и властные структуры, что породило массу самых разнообразных документов и артефактов, с использованием которых и становится возможным изучать эти пиратские сети.
В эпоху Сэнгоку в Японии большинство сухопутных даймё не могли контролировать использование и распределение морских ресурсов и поэтому во всем, что касалось производства соли, рыболовства, путей сообщения и военного противоборства на море, они были вынуждены полагаться на морских даймё. Внутреннее Японское море в этот период играло двойную роль. Оно одновременно было внутренним морем Японии, но при этом еще и неотъемлемой частью глобальных морских путей.
Акватория Внутреннего Японского моря связывает три основных на тот момент острова Японии - Хонсю, Сикоку и Кюсю. Береговая линия имеет протяженность 450 км и в ширину достигает 55 км, а минимальная ширина составляет 5 км. Внутри бассейна расположены более 700 маленьких островков, которые всегда были домом для множества рыбаков и солеваров, а позже стали базами и для пиратов. На эти территории сухопутным даймё было чрезвычайно трудно распространить свою власть.
Необходимо также отметить, что особенности приливов, отливов и течений во Внутреннем японском море создавали довольно большие сложности при навигации для тех, кто не являлся местными жителями, потому что течения могли менять направление каждые шесть часов, а уровень моря мог при этом подниматься или падать на два метра.
Центральная сухопутная власть питала к морским людям смешанные чувства с момента основания централизованного государства. С одной стороны, она стремилась поставить под контроль морские ресурсы, а также пути сообщения. И в то же время «морские люди» воспринимались как «другая японская цивилизация», тот, кто не подчиняется центральной власти и государственным институтам. Морские пространства представлялись таинственными, непознаваемыми, не поддающимися контролю и освоению, подобно тому как само море воспринималось угрожающей стихией.
Среди мятежников ранней истории Японии фигурировали известные пираты, например Фудзивара Сумитомо, поднявший бунт в начале Х в., закончившийся разгромом мятежников. Впоследствии, в эпоху сегуната Камакура, власть сумела на основе договорных отношений частично поставить под контроль жителей побережья. Сёгуны Камакура делали своими вассалами так назы-
ваемых пиратов и морских людей и давали им титулы дзито, сюго и гокэнин, выводя их таким образом из маргинального положения.
Однако после падения сегуната Камакура центральная власть сильно ослабла и сегунат Муромати уже не контролировал не только морские ресурсы, но и периферийные участки суши страны. Собственно, в этот период и стали серьезной силой так называемые пиратские кланы, которые базировались главным образом во Внутреннем японском море. При этом нельзя сказать, что у второго сегуната отношения с ними были враждебными. Например, сегун Асикага Ёсимицу, отправляясь в путешествие на запад страны, должен был попросить защиты у пиратов, для того чтобы они обеспечили безопасность его путешествия. Даймё эпохи Муромати и начала Сэнгоку поступали аналогичным образом. Но настоящий «звездный час» японского пиратства настал, когда до Дальнего Востока дотянулись сети межконтинентальной торговли. Тогда ва-ко стали играть ключевую роль в процессах обмена.
Экономическая система сеэнов с «рассеянным» землевладением способствовала развитию торговли, потому что сеэны были разбросаны по всей стране и сборщики подати были вынуждены путешествовать из центра на периферию и обратно. За счет этого в
XV в. развились такие крупные сети, как например, торговля маслом из селения Оямадзаки, и это тоже дало толчок развитию пиратства как предпринимательской деятельности для обеспечения морских сообщений.
Однако звездным часом для японского пиратства оказался
XVI век. Крупнейшим и наиболее известным из пиратских кланов стал клан Носима. Этот клан был достаточно разветвлен, и членов клана в качестве своеобразных «властителей моря» признавали не только в Японии, но и в Европе. Миссионер Луиш Фроиш писал о главе клана Носима: «Он живет в огромной крепости, и у него много вассалов, владений и кораблей, которые постоянно бороздят волны. Он настолько могуществен, что не только на этих берегах, но и на побережье других королевств все платят ему ежегодную дань в страхе, что он разрушит их поселение» (027, с. 106).
Сухопутные даймё в свою очередь стремились использовать все средства и возможности, чтобы заручиться союзничеством клана Носима, они завязывали с верхушкой клана матримониальные связи, поставляли еду и щедро оплачивали оказанные услуги.
Но при этом Носима были типичными наемниками и легко меняли своего суверена во время междоусобиц. В период 1520-1580 гг. клан Носима несколько раз менял покровителей, с которыми находился в договорных отношениях, и попеременно сражался на стороне оспаривавших власть в стране кланов Хосокава, Оути и Мори, а также семьи Миёси из провинции Саюки или Отомо. Наконец, они примкнули к первому объединителю Японии Одо Набунага (1534-1582).
Главным имуществом клана были корабли, в собственные владения входили островки, а также укрепленные крепости вдоль побережья, но они практически не включали примыкавшую к ним сухопутную территорию. Его владения простирались от пролива Симоносэки на западе примерно до острова Сиваку на востоке. При этом, когда их нанимали сухопутные даймё, Носима даже могли диктовать собственные условия и произвольно повышать плату за свои услуги.
Носима обладали блестящей репутацией. Они обеспечивали безопасный проход кораблей по водам даже там, где шла война, и люди и грузы доставлялись в целости и сохранности. И именно эта гарантия сохранности привлекала к ним все новых и новых клиентов, которые расплачивались как деньгами, так и территориями. Нередко Носима требовали за свои услуги удобные для них бухты, заливы и небольшие островки. Например, клан Отомо за оказанные услуги разрешил главе клана Носима вести прибрежную торговлю вдоль всего острова Кюсю, что автоматически подразумевало и выход на международный рынок, потому что Кюсю был отправной точкой для торговли с китайцами и португальцами.
Секретом успеха клана Носима было то, что они сумели поставить на поток услуги по защите морских путешественников и превратить их в рутину. На пике своего могущества они даже не сопровождали своих клиентов сами, на них работала их репутация. Клиенты фактически оплачивали флаг с гербом Носима, который они помещали на главной мачте. И этого флага было достаточно, чтобы другие пираты не трогали путешественников, находящихся под покровительством клана Носима.
Носима располагали двумя типами кораблей. Первый - это небольшие дозорные корабли, которые позволяли осуществлять патрулирование побережья и таким образом участвовали в протек-
ционном бизнесе. Второй - крупные корабли, напоминавшие очертаниями дредноуты Первой мировой войны, по-японски они назывались атакэ-бунэ. Передвигались они значительно медленнее и напоминали скорее плавающую крепость.
Базы клана располагались на двух типах островов. Первый тип представляли крошечные островки, например Носима, к которому восходит название клана. Часто они были менее 1 км в поперечнике. Второй тип - это острова крупнее, например Югэсима или Сиваку, на которых постоянно проживало некоторое население, здесь были расположены крупные порты клана и существовали ресурсы для отдыха и восстановления моряков. К XVI в. Носима уже напоминали традиционный клан хан бюрократическими процедурами, а заодно и культурными запросами. Главы клана Носима То-киёси и Мотиёси были большими поклонниками поэзии и устраивали при своем дворе соревнования в поэтическом искусстве, в которых сами принимали участие.
Носима и другие морские даймё применяли образцы сухопутной организации кланов, прежде всего это выражалось в иерархической структуре. Моряки выступали в качестве вассалов, а управителям на местах на мелких островах они делегировали ряд мелких функций по управлению. Иерархия вассалов была отражена и в титулах. Титулы эти копировали по форме должности на кораблях, но отражали не реальные функции, а положение в этом клане. Например, низший класс членов клана назывался «лодочники». Эти лодочники, как правило, проживали целыми семьями на кораблях и занимались рыболовством. Их отличало хорошее знание местных течений и режима отлива и прилива.
Морские кланы, так же как и сухопутные, располагали своими письменными законами. В частности, кодекс клана Носима был создан в 1582 г. Пиратские кланы, так же как и все остальные, пережили и революцию военном деле. Военная революция происходила в Японии в эпоху децентрализации, и в период с 1440 по 1600 г. был достигнут заметный успех в военном деле. Пиратские корабли стали вооружаться огнестрельным оружием, часто были защищены броней, главную боевую мощь представляла артиллерия. Расположенные вдоль бортов пушки имели сокрушающий разрушительный эффект.
Еще в XV в. в Японию стали импортировать китайское огнестрельное оружие, а в 1540-х годах, когда в Японию стали приходить португальские и испанские торговые корабли, началось распространение европейского огнестрельного оружия. В первое время европейцы экспортировали в Японию аркебузы. При этом непосредственными поставщиками огнестрельного оружия, главным образом пушек для пиратов, оставались сухопутные даймё. И это создавало условия для взаимозависимости. Например, известный князь с острова Кюсю Отомо Сорин, который имел очень тесные связи с иезуитами, даже мог дарить пушки в знак особого расположения.
Шапински рассматривает историю участия клана Носима во внутренних войнах конца XVI в. Вначале крупнейшая ветвь клана Носима - Носима Мураками - примкнула к коалиции, которая сражалась против Ода Нобунага. Однако чуть позже, не разрывая связи со своими прежними патронами, Носима Мураками вступили в переговоры по поводу предоставления морских услуг Ода Набуна-га. Во время этих переговоров Носима послал будущему правителю Японии в подарок детеныша ястреба, что символизировало преданную службу.
Конец пиратству положили два ключевых фактора. Первым из них стала централизация. Централизованная сухопутная власть не могла терпеть альтернативы себе в виде пиратства, державшего под контролем ресурсы, которые оказывались вне досягаемости для сухопутного воинства. Другим фактором стало налаживание после долгого перерыва отношений с Китаем, который в качестве одного из условий восстановления отношений ставил уничтожение пиратства, ведь японские пираты сильно досаждали юго-восточному побережью Китая и побережью Кореи. И это притом что пираты до этого часто участвовали в миссиях, направляемых китайскому двору, потому что именно они в первую очередь обеспечивали безопасность этих миссий.
В 1523 г. в китайском порту Нинбо произошел неприятный инцидент, который сказался отрицательно на японской репутации в Китае. Туда прибыли посланцы от двух японских даймё (Оути и Хосокава), и оба претендовали на то, чтобы представлять Японию. Между посланцами от разных кланов завязалась борьба, и китайцы отказали в представительстве обоим. Оути и Хосокава, в свою оче-
редь, оправдывались перед китайцами тем, что противоборствующая сторона представляет собой не официальных посланцев, а пиратов. Но двор династии Мин все равно наложил ограничения на торговлю с Японией, сведя торговые сношения к трем кораблям раз в 10 лет, которые должны были нести не более 100 человек на борту. Тогда же японские пираты начали всячески обходить запреты на торговлю, используя самые различные, в том числе криминальные методы, широко прибегая к контрабанде и прямому разбою.
Нередко японские пираты объединялись с европейцами. Португальцы собирали небольшие пиратские команды из представителей, не только иберийских народов, но и местных восточноазиат-ских этносов - корейцев и японцев. Подобные интернациональные пиратские команды нападали на китайское побережье, захватывая товары местного производства, пользовавшиеся повышенным спросом, чиня разбой. В китайском сознании они запечатлелись именно как пираты из Японии.
Как подчеркивает Шапински, в раннее Новое время коммерция и насилие были неразрывно связаны, что и породило пиратство, поскольку насилие или защита от насилия были одним из товаров, который клиенты готовы были покупать.
Режим Тоётоми Хидэёси (1536-1598) положил конец существованию морских кланов. При этом речь шла не о физическом прекращении существования, а об их инкорпорировании в централизованную систему власти путем обретения официального статуса. Главы крупных пиратских кланов стали вассалами крупных сухопутных кланов. Это позволило им сохранить определенный доход и положение, также они выступали в качестве военного флота, но независимость и контроль над морем ими утрачивались. Внутреннее японское море становилось полностью мирным и подконтрольным центральной власти.
Клан Носима стал вассалом клана Мори на юго-западе Хонсю, а другой крупный пиратский клан Куросима стал небольшим даймё под покровительством сначала Тоётоми Хидэёси, а позже Токугава Иэясу (1543-1616). Они при этом утратили возможность самостоятельно извлекать прибыль из торговли и, как и другие даймё, общаться с зарубежными странами.
Наибольший удар по пиратству нанес Тоётоми Хидэёси, который первый сформулировал стратегию борьбы с пиратами. Соот-
ветствующий эдикт был издан летом 1588 г. Предварительно заручившись поддержкой двух крупнейших кланов, Носима и Куроси-ма, и таким образом обеспечив себе беспрепятственное морское сообщение, Хидэёси смог объявить войну всем остальным пиратским кланам. Носима и Куросима получили подтверждения своего нового статуса в качестве самураев, и только после этого был издан указ о борьбе с пиратством.
Фактически указ Хидэёси открывал новую эпоху в истории Японии, поскольку он не только заявлял о контроле над сухопутными ресурсами, но и вводил понятие территориальных вод, которые также отныне подчинялись сухопутным властям. Обязанность по борьбе с пиратством возлагалась на кланы прибрежных территорий. И те, кто не мог справиться с этой обязанностью, лишались своих владений и оказывались в ссылке.
Дальнейшая судьба бывших пиратов была не блестящей. Значительная часть участвовала в военной экспедиции Хидэёси в Корею (1592-1598), и некоторые погибли, сражаясь с флотом корейского военачальника Ли Суньсиня. Клан Куросима противостоял Токугава в битве при Сэкигахара (1600). После победы Токугава владения Куросима были сокращены и клан утратил значительную часть своих властных возможностей.
Что касается клана Носима, то он распался на несколько ветвей. Представители основной ветви стали занимать должность адмирала (кайгун) при дворе князей Мори. И остальные члены клана также превратились в самураев клана Мори. Значительная часть рядовых членов морских кланов перекочевала из Внутреннего японского моря в Восточно-китайское море и влилась в ряды тор-гово-пиратских организаций, которые процветали там на рубеже XVI-XVII вв., в частности примкнули к торговой компании Чжэн.
Крупные корабли бывших пиратских кланов были конфискованы Токугава, а строительство новых запрещалось. Центральная власть, начиная с Тоётоми Хидэёси, отменяла таможенные пошлины на провоз товаров и упраздняла заставы. Это способствовало свободной торговле на территории Японии и делало услуги пиратов в качестве посредников ненужными. В 1635 г. третий сегун То-кугава Иэмицу повелел построить огромный корабль «Атакэ-мару» водоизмещением более 1700 т для защиты Эдосской гавани. Корабль напоминал плавучий замок. Он, по мнению Шапински, сим-
волизировал обретение Токугава контроля над морскими ресурсам. Корабль «Атакэ-мару» был на тот момент в Японии единственным в своем роде, другие корабли сильно уступали ему по размеру. И таким образом он явился также символом победы сухопутной власти над морской.
Кеннет Суоп (Университет южного Миссисипи) рассматривает историю вторжения Тоётоми Хидэёси в Корею в конце XVI в. (028). В литературе оценка этой войны сильно варьируется в зависимости от национальной принадлежности авторов. В Корее эта война считается освободительной и отпор японским войскам является предметом гордости. Выдающихся участников, в частности Ли Суньсиня, почитают как национальных героев. В 1970-х годах статуи и бюсты Ли были установлены во многих школах и других публичных заведениях на всей территории страны. В корейской историографии обычно эту войну называют Войной годов имджин по первому году вторжения 1592.
Японская историография эту военную операцию называет по-разному: либо вторжением Хидэёси в Корею, либо войной годов бунроку, что тоже соответствует дате, когда происходил военный конфликт. А в эпоху Мэйдзи, когда Япония только вознамерилась колонизовать Корею, эту операцию называли сэйкан, или «славное завоевание Кореи». В Китае, который принял активное участие в войне, эту войну называют «спасением Кореи» или восточной экспедицией.
Трактовка же Суоупом значения этой войны достаточно оригинальна. Он предлагает свое название - «Первая Великая восточно-азиатская война», поскольку в ней были задействованы огромные массы войск со стороны Японии, Кореи и Минского Китая. Кроме того, по его оценке, это был крупнейший военный конфликт в мире в конца XVI в. Япония мобилизовала более 150 тыс. воинов только для первой партии вторжения. В 1597 г. на Корейском полуострове высадились еще 140 тыс. японцев. Китай отправил на территорию Кореи в 1592 г. 40 тыс. солдат, а в 1597 г. - 80 тыс., а возможно и еще больше.
Количество участников боев со стороны Кореи, а также жертв с обеих сторон поддается оценке труднее. Одним из страшных памятников этой войны является захоронение отрезанных ушей и носов корейцев, которые в качестве трофеев японцы от-
правляли с полуострова в столицу Киото. Оценка количества этих трофеев колеблется от 100 до 200 тыс. Для конфликта раннего Нового времени это огромные цифры.
При подготовке к экспедиции Хидэёси направлял посланцев в соседние страны, с тем чтобы уговорить их правителей тоже участвовать в экспедиции. Большинство правителей проигнорировали данные воззвания. Однако некоторые, например король Рюкю, были вынуждены согласиться, по крайней мере не на прямую, а на косвенную помощь в форме поставки фуража для японской армии.
В своих обращениях к иностранным правителям при подготовке вторжения на Корейский полуостров Хидэёси предлагал описание нового порядка, который, по его задумке, должен был установиться в Восточной Азии и заменить китаецентричную модель. Властителем мира должна была оказаться Япония.
Традиционно считается, что китайские правители пренебрежительно относились к военным, что в китайской империи они были в незавидном положении и военной подготовке отводилось мало времени. Однако Суоуп доказывает, что это не так и, в частности, что Китай оказался неплохо подготовлен к вторжению японцев в Корею и смог поставить хорошо обученную и оснащенную армию на территорию своего вассального государства. По мнению Суо-упа, именно империя Мин была первой «пороховой» державой мира, а вовсе не Османская империя или Персия. И именно империя Мин инициировала военную революцию, если следовать этой логике. Помимо широкого использования новых видов вооружения (в первую очередь - пороховой артиллерии) у Мин было еще одно серьезное нововведение - это введение наемников взамен наследственной службы. И тот факт, что войска династии Мин сравнительно малыми силами смогли победить одну из самых боеспособных армий своего времени - японскую, говорит о том, что их собственная армия была далеко не отсталой. Помимо войны с японцами на Корейском полуострове в этот же период в правление императора Ваньли (1573-1620) произошли нападения крупных сил кочевников на периферии Китайской империи и все они были с успехом отражены.
Корея считалась главным из вассалов Китайской империи, особое значение ей придавалось в эпоху правления династии Мин. Западные исследователи, по мнению Суоупа, часто пренебрегают
военным аспектом китайско-корейских отношений в эпоху Мин. У Кореи и Китая было много общих врагов, главными были различные племена кочевников, но также они часто совместно отражали атаки японских пиратов. Отношения между тремя странами накануне войны были довольно противоречивыми. С одной стороны, были взаимное недоверие и страх, с другой - сильное желание торговать и всячески участвовать в процессах обмена.
Существуют разные версии относительно причин, побудивших Хидэёси направить свои войска в Корею после объединения японских островов. Суоуп считает, что нельзя сбрасывать со счетов имперские притязания Хидэёси, который мечтал покорить Китай и сопредельные страны и таким образом снискать мандат Неба и основать собственную империю, которая бы простиралась на всю Азию, а возможно, и дальше. И Корея в такой интерпретации была лишь первым этапом на пути его завоеваний, потому что, сделав Корею опорным плацдармом, было удобней всего вторгнуться в Китай.
В этот и даже последующие периоды Япония и окружающие страны находились еще под сильным влиянием китаецентричной картины мира и ощущали себя периферийными государствами по отношению к императорскому двору. Таким образом, тезис Суоупа имеет право на существование: желание утвердиться в качестве верховного правителя в восточноазиатском мире вполне могло двигать Хидэёси в его замыслах.
Конечно, могли быть и другие причины, в частности - инерция междоусобной войны и желание ослабить крупных князей, которые номинально являлись вассалами Хидэёси, но могли в любой момент обратить свои войска против него. Вовлечение их под благовидным предлогом в длительное и рискованное заморское предприятие в экономическом и военном отношениях должно было истощить их.
Среди возможных, но не очевидных причин войны Суоуп называет и желание захватить торговые пути Восточной Азии, потому что к этому времени Япония активно участвовала в процессах обмена, но при этом монополию на торговлю держали в своих руках европейцы и китайцы. И еще одна возможная причина состояла в стремлении приобрести новые земли: свободная земля в Японии закончилась, и Хидэёси было больше нечем награждать своих вас-
салов. Захват новых земель в Корее помог бы ему продолжить земельные пожалования. Высказывается также мнение, что после завоевания Кореи Хидэёси намеревался переселить христианских даймё, особенно с Кюсю, и таким образом обезопасить себя от их присутствия на Японских островах.
Вторжению предшествовал обмен дипломатическими миссиями. Первым послом, которого Хидэёси направил в Корею, был Татибана Ясухиро. Во время своего визита он вел себя крайне неподобающе, оскорблял корейский королевский двор и предлагал ему признать власть Хидэёси добровольно. В результате корейцы просто отказались ответить на официальное послание Хидэёси. Последний был разгневан и приказал казнить собственного посла.
После этого Хидэёси направил 26 разведывательных кораблей к побережью Кореи с целью выяснить уровень подготовленности к высадке японского десанта. Так уже к 1589 г. для корейского двора сделалась очевидной военная угроза со стороны Японии, однако двор был расколот на соперничающие фракции. Их столкновения препятствовали трезвому обсуждению возникшей проблемы и подготовке к обороне. Все же было решено направить двух корейских посланцев ко двору Хидэёси с целью передать ему послание корейского вана и заверить его в своей дружественности.
Послы были вынуждены прожить несколько месяцев в Киото, прежде чем Хидэёси их принял. Манера его поведения, а также ответное послание, которое он написал корейскому королю, были чрезвычайно высокомерными. Там он излагал идею создания новой империи, в состав которой должны были войти и Китай с Кореей.
Король Рюкю в 1590 г. направил посольство в Киото, которое выразило почтительность самым подобострастным образом, чем чрезвычайно угодило Хидэёси. Но, узнав о планах Хидэёси по захвату Кореи, король Рюкю немедленно по возвращении домой отправил посланцев к минскому двору, и таким образом китайцы также были предупреждены о готовящемся вторжении на Корейский полуостров, причем сразу из нескольких источников. Военная мощь Японии накануне войны была впечатляющей. При населении около 12 млн человек она располагала армией в 563 тыс. воинов (028, с. 127). При подготовке вторжения Хидэёси наложил очень жесткие обязательства на других князей по предоставлению войск
и фуража. В случае отказа от участия в экспедиции князья карались лишением своего княжества, им грозила смертная казнь.
Правящие круги Кореи и Японии вели два диаметрально противоположных образа жизни. Японский правящий класс был военизированным, японская элита была хорошо знакома с огнестрельным оружием, более того, владела им. А корейский правящий класс представлял собой ученых-конфуцианцев, погрязших в изящном времяпрепровождении, в ученых спорах и придворных интригах. Военное дело было мало распространено среди корейских аристократов. Поэтому крайне трудно оценить реальный военный потенциал Кореи накануне войны.
В частности, официальные данные о численности военно-морских сил дают 100 тыс. воинов, но Суоуп пишет, что, скорее всего, это были так называемые «бумажные тигры», по реальным оценкам, не более четверти этих военных действительно могли сражаться. Артиллерию корейцы использовали только на флоте, сухопутные войска артиллерией практически не располагали, и ирония истории в том, что ружья, которые Корея к тому времени имела, были в основном подарками от японцев.
Сухопутная армия была вооружена мечами, луками, различными видами копий и т.д. Единственный вид корейского вооружения, который действительно был выдающимся, - это корейские луки, дальнобойность которых составляла 450 м, тогда как японские луки поражали цель только на 300 м. Считается, что японские мечи превосходили корейские по своей поражающей мощи, но сам характер военных действий к этому времени предполагал небольшое количество рукопашных схваток, и поэтому мечи вряд ли оказали большое воздействие на ход военных действий.
Главным вооружением японцев, которое могло перекрыть всю корейскую амуницию, были аркебузы. Например, один из небольших военных кланов, который участвовал в Корейской экспедиции, предоставил 1328 солдат, которые привезли с собой 314 аркебуз, 213 комплектов доспехов и 53 шлема. И это было скромным вкладом - подсчитано, что в среднем не менее трети японских воинов были снабжены огнестрельным оружием.
Следует все же учесть, что японские аркебузы отличались меньшей дальнобойностью, чем корейские луки. Их поражающая способность не превышала 300 м, на деле их крайне редко исполь-
зовали на дистанции более 200 м, а наибольшую точность и эффективность они показывали только на расстоянии 50 м (028, с. 160).
Что касается вооружения Китая, то оно было чрезвычайно разнообразным и зависело от региона, но достоверно, что минский Китай обладал разными видами артиллерии, в том числе огромными пушками, которые поражали на расстоянии 450 м. Были на вооружении китайской армии и кулеврины (вид легкого артиллерийского вооружения); китайские луки и военные корабли, очевидно, не сильно уступали японским (028, с. 161)
Суоуп отмечает, что вероятнее всего экспедиция Хидэёси в Корею оказалась самой ранней войной Нового времени, в которой в таких масштабах использовалось огнестрельное оружие. Если на раннем этапе удача сопутствовала японцам, то с масштабным вступлением в войну Китая перевес оказался на его стороне - это стало результатом в первую очередь технического превосходства артиллерии и морского вооружения. Кроме того, эта война впервые в регионе, а возможно, и в мире показала важность логистики и снабжения для успешного ведения военных действий.
Хидэёси отдал приказ о начале военных действий, когда был достроен его замок в Нагоя в третьем лунном месяце 1592 г. Корейские власти за более чем два года не подготовились к войне, продолжая свои придворные интриги. Обычно китайская и корейская стратегия борьбы с набегом кочевников называлась «очистить поля и укрепить стены», подразумевалась эвакуация сельского населения в крепости, при этом стены крепостей традиционно были невысокими, но строились они обычно на крутом склоне и поэтому давали достаточную степень защиты от кочевников. Именно такой метод борьбы с нападающей армией монголов помог корейцам в XIII в., и они рассчитывали на его эффективность и спустя 300 лет.
Первое серьезное сражение произошло в Пусане, где размещалось примерно 20 тыс. корейских воинов; японцы одержали победу. Вскоре после падения Пусана военачальник Кониси Юкинага направил корейцам письмо с предложением заключить мир, но они его проигнорировали. Следующее серьезное сражение произошло при Кимхэ, и японцы вновь одержали победу, причем корейский военачальник сбежал под покровом ночи, оставив город.
Из Сеула был направлен навстречу нападавшим Ли Иль. Предполагалось, что он должен был выехать с отборным отрядом в
300 человек, однако они оказались поспешно собранными молодыми учеными-конфуцианцами, не владевшими никакими военными навыками; в итоге он отправился с 60 обученными лучниками, надеясь набрать недостающие войска в провинции. Однако этим надеждам не суждено было сбыться, и Ли смог набрать только необученных крестьян.
В последовавшем сражении с японцами Ли, так же как и его предшественники, бежал, спасая свою жизнь. Японцы приближались к столице, и от 30 тыс. воинов, которые должны были ее защищать, осталось менее 7 тыс., и дезертирство в корейском войске продолжалось. В конце концов столица практически опустела, и король Сончжо принял решение о своей эвакуации. Опасаясь волнений и насмешек народа, он уехал из столицы ночью.
К этому времени уже стало понятно, что японцы в Корее желали обеспечить себе не только плацдарм для вторжения в Китай, но им крайне нужны были для этой цели корейские ресурсы, в том числе человеческие. Начался захват корейских женщин с последующей отправкой их в Японию. На местах началась партизанская война, но первые партизанские отряды были небольшими.
Штурм Сеула происходил с двух направлений: Като Киёмаса зашел с юга, а Кониси Юкинага приблизился с восточной стороны. Защитников в городе к этому моменту практически не осталось, японцы вошли почти беспрепятственно и даже ожидали засады, думая, что отсутствие обороны является военной хитростью. После взятия Сеула японские войска разделились. Като должен был отправиться на восток, а Кониси Юкинага - на север, чтобы преследовать корейского короля. С целью восстановления общественного порядка японское командование после взятия Сеула издало несколько распоряжений. Японским военным запрещалось обижать местное население, а населению повелевали вернуться к мирным занятиям, сельскому хозяйству и шелководству.
Получив известие о взятии корейской столицы, Хидэёси пришел в экстатическое состояние. Ему показалось, что завоевание Азии пойдет значительно проще, чем даже могло показалось на первый взгляд. Он стал говорить о том, что обоснует столицу в китайском Нинбо, а оттуда начнет вторжение уже в Индию. Чуть позже Хидэёси направил целый ряд посланий своим военачальникам в Корее с административными указаниями, из чего следует, что
он предполагал распространить японскую феодальную систему и на Корейский полуостров.
После бегства из Сеула корейский ван решил обратиться за помощью к китайскому императору. Сразу после сообщения император Ваньли направил распоряжения в прибрежные провинции Ляодун и Шаньдун с указанием начать военные учения. Японцы же в очередной раз направили к корейскому двору эмиссаров с целью заключить мир, но корейцы их вновь проигнорировали.
В 1593 г. Хидэёси принял решение направить в Корею дополнительно 60 тыс. воинов, поскольку понимал, что скоро начнется вторжение китайцев с севера. И в этот же момент стало понятно, что война приобретает затяжной характер и что японскому вторжению не рады не только элита, но и простые люди. Японцы передвигались по стране только от города к городу, причем за пределы городов они опасались выходить маленькими отрядами, поскольку партизанские атаки на японские части не прекращались.
Партизанские отряды в Корее очень часто возглавлялись либо местными чиновниками, либо буддийскими монахами. И король Сончжо в изгнании в итоге назначил одного из буддийских иерархов Хючжона главой буддийского сопротивления. Он рассылал воззвания к монахам, призывая их организовывать отряды и вступать в их ряды. К концу 1592 г. в партизанские отряды вступили до 8 тыс. монахов. Надо сказать, что участием в борьбе с японцами монахи пытались поправить свое положение, потому что оно к этому времени в Корее было достаточно стесненным. Однако героическое поведение было характерно не для всех корейцев, оказавшихся на оккупированной территории. Многие чиновники убегали в горы, закапывали свои должностные печати, чтобы не вызвать гнев оккупантов.
Главным очагом сопротивления стал флот. В качестве освободителя Кореи прославился адмирал Ли Сунсин. Как только началось вторжение японцев, Ли стал собирать эскадру, а так как его собственные силы были скромными, распорядился, чтобы все местные власти перебазировали корабли в бухты на юго-востоке. Когда летом 1592 г. были собраны достаточные силы, Ли Сунсин отплыл со своей эскадрой к южному побережью полуострова, чтобы на островах, расположенных там, встретить японский флот, которым командовал Тода Такатора.
Состоявшееся морское сражение стало первой серьезной победой корейцев в этой войне. Флот Ли Сунсина разрушил 26 японских судов, в последующие дни Ли со своим флотом преследовал японские суда, потопив еще несколько кораблей. Их команды частично утонули, а частично были вынуждены спасаться в горах на побережье. После этого Ли отвел свой флот, чтобы дать морякам отдохнуть. Через месяц Ли Сунсин снова вернулся к южному побережью Корейского полуострова и дал бой японцам. Во время этого сражения он был сам ранен пулей в плечо, но несмотря на это продолжал руководить боем. После этого Ли перебазировался к юго-востоку.
В чем причина того, что на суше корейцы терпели поражение за поражением, а на море, напротив, были успешнее японцев? Здесь, считает Суоуп, секрет кроется в лучшей технике, потому что корейцы располагали передовыми на тот момент кораблями-черепахами, длиной около 35 м, с девятиметровой мачтой. Название свое корабли получили, потому что на носу располагалось изображение головы черепахи длиной 1,5 м и шириной 1 м. Внутрь этой головы помещалась смесь серы и нитрата калия, которая при поджоге создавала дымовую завесу. У корабля было по 10 весел с каждого борта, он располагал более чем десятком пушек, кроме того, команда была вооружена огненными стрелами и различного вида бомбами и зажигалками.
У корейских кораблей был более совершенный такелаж, благодаря такой парусной оснастке их суда были более маневренными. Такими же судами был оснащен и китайский флот. В целом лучшее оснащение корейского и китайского флотов по сравнению с японским свидетельствует о том, что корейцы и китайцы всегда воспринимали море как угрозу, в отличие от японцев.
Парадоксально, но островитяне-японцы были прежде всего сухопутными воинами и не располагали до XIX в. серьезным военно-морским флотом, тогда как корейцы и китайцы вынуждены были часто отражать атаки пиратов с моря, что и привело к развитию военно-морской техники. По поводу японцев ехидно замечали, что они на суше сражались как тигры и на море сражались как тигры, но так, как тигр сражается в воде.
Воодушевленный первыми победами Ли Сунсин к концу сентября 1592 г. направил свои корабли в сторону большого порта
Пусана, который был главной точкой сообщения между Кореей и Цусимой. В разразившемся сражении было потоплено более 100 японских судов.
Первая попытка китайского военного ответа пришлась еще на 1592 г., когда трехтысячный отряд вошел на территорию Кореи и попытался занять Сеул, но китайцы были слишком самоуверенны, поскольку быстро и беспрепятственно продвигались по корейской территории. В засаде их встретил японский отряд, который открыл по ним огонь, и из 3 тыс. остались живыми только несколько десятков воинов.
К августу 1593 г. военачальник Като Киёмаса приблизился к северной границе Кореи. Он решил сделать вылазку на территорию кочевников чжурдженей. Пользуясь услугами проводников, он вместе с отрядом в 8,5 тыс. человек перешел реку Тюмень и оказался на территории Чжурджении. Однако Като после нескольких небольших побед понял, что силы чжурдженей значительно превосходят его отряд, и вернулся в Корею.
С 1593 по 1596 г. боевые действия почти не велись. В это время продолжались переговоры, которые в итоге зашли в тупик из-за желания как со стороны Китая, так и Японии добиться полной капитуляции противника на унизительных условиях. И в 1596 г. была организована новая японская экспедиция. В 1596-1598 гг. основными сражениями стали морские: Ли Сунсин совместно с китайским флотом успешно отражал атаки японцев. А со смертью Хидэёси в 1598 г. Япония лишилась главного вдохновителя этой экспедиции, и войска были вскоре эвакуированы с территории Корейского полуострова.
Хотя история вторжения в Корею связана с героическим сопротивлением корейского народа, следует отметить, считает Суоуп, что не все корейцы относились к японцам с ненавистью. Японцы нашли немало чиновников-коллаборационистов, которые помогали в управлении и сборе налогов. Они пользовались определенными привилегиями, а те, кто противостоял оккупации, подвергались публичным казням. Одним из героических эпизодов сопротивления японцам явилась битва при Чинчжу. Чинчжу - это портовый город на юге, который японцы пытались захватить, с тем чтобы использовать как основной порт для высадки своих войск. Ожесточенные атаки в ноябре 1592 г. продолжались шесть дней, 3,8 тыс. местных
жителей, не все из которых были воинами, отражали атаки японцев и в итоге нападающие отступили. Считается, что в этой битве погибло 2,5 тыс. японцев.
В исторической памяти японцев война оставила значительно меньший след, чем в памяти корейцев. Корея понесла огромные людские потери, причем не только убитыми, но и пленными, многие из которых так и не вернулись на родину. Японцы вывозили ремесленников, конфуцианских ученых, даже крестьян, которые умели применять более совершенные технологии и выращивать мало распространенные в Японии культуры: тыкву, перец, табак, батат и др. Японцы вывезли много предметов искусства и книг. Было разорено 80% возделываемой земли. В течение нескольких лет после войны Корея производила лишь треть от довоенного урожая. В стране распространились банды разбойников. Следует отметить, что тяжким бременем стало не только нашествие японцев, но и присутствие дружественных китайских войск, которые зачастую вели себя ничуть не лучше захватчиков.
После окончания войны дипломатические отношения между Японией и Кореей были тем не менее восстановлены очень быстро. В немалой степени этому способствовала смена правящего клана. После смерти Хидэёси основатель нового сегуната Токугава Иэясу всячески стремился подчеркнуть в переговорах с властями Кореи, что вторжение было личной инициативой его предшественника, к которой он не имеет никакого отношения. Япония и Корея были заинтересованы в торговле друг с другом. Что касается отношений Японии с Китаем, то они, напротив, так и не восстановились, даже после воцарения новой императорской династии Цин в Китае в XVII в.
Одним из последствий конфликтов конца XVI - начала XVII в. явилось то, что власти как Китая, так и Японии ушли из внешнеторговой сферы, сконцентрировавшись на контроле над сухопутной территорией. Тем не менее объективное значение этой сферы возрастало и потребность в развитии международной торговли сохранялась, что привело к появлению в Китае пиратских кланов и даже династий. Наиболее известной среди них сделалась семья Чжэн. Несмотря на известность этого пиратского клана далеко за пределами региона, монография Син Хана (Брандейский универси-
тет) - одно из первых специальных исследований, посвященных данному феномену (029).
Клановая организация Чжэн зародилась в Фуцзяни. С VII по XIV в. порт Гуанчжоу был восточным окончанием Великого шелкового пути: здесь, кроме китайцев, торговали арабские, персидские и индийские купцы. Население региона составляло около 1 млн человек. Воцарение династии Мин (время правления 13681644) изменило ситуацию в регионе. Знаменитые экспедиции адмирала Чжэн Хэ1 остались в прошлом. С ХVI в. императорский двор сосредоточил усилия в материковой части Поднебесной, чтобы контролировать сухопутные ресурсы и осуществлять сюзеренитет над ближайшими к Китаю странами и территориями. Межконтинентальная торговля прекратилась, в то же время интенсифицировались торговые связи в регионе между Китаем, Кореей, Японией, Рюкю и другими странами и территориями. Порт Гуанчжоу пришел в упадок, тогда как Фучжоу, куда прибывали суда из Рюкю, напротив стал развиваться чрезвычайно бурно.
Прибытие европейцев в XVI в. совпало по времени с острой потребностью китайской экономики в серебре, а также с масштабной разработкой серебряных месторождений в Японии, которые в этот короткий период поставляли около трети объема этого металла на мировой рынок. Богатеющие японские даймё и купцы стали приобретать все больше товаров в Китае. Европейцы оказались, наряду с жителями Рюкю, посредниками в этой торговле. Вступление в региональную торговлю Испании привело к развитию Манилы в один из крупнейших портов региона и к включению в восточно-азиатскую торговлю большого число товаров из колонизованного испанцами Нового света.
За испанцами и португальцами пришли англичане и голландцы. Последние оказались самой успешной европейской нацией из
1 Семь плаваний (1405-1433) вдоль побережья Индийского океана от Явы до Восточной Африки. Эскадры под общим командованием Чжэн Хэ включали более 200 судов, из которых самые большие (около 60) значительно превосходили размерами, грузоподъемностью и водоизмещением каравеллы Колумба и других европейских мореплавателей времени Великих географических открытий. Численность личного состава доходила до 30 тыс. человек, включая десантные части. -Прим. реф.
закрепившихся в регионе, чему в немалой степени способствовал захват в 1621 г. Джакарты, вскоре переименованной в Батавию.
Внутренние изменения и централизация в Японии привели к вытеснению международных команд пиратов, известных под собирательным именем вако, или вокоу, из акватории Японского архипелага. Именно тогда начинается активное освоение слабозаселенного острова Тайвань, ставшего альтернативной базой для нелегальной торговли, в качестве которой до этого выступал Хирадо у побережья Кюсю. В 1624 г. там смогли закрепиться голландцы, отстроившие на острове крепость. Это привело к их временному доминированию в торговле региона, сопровождавшемуся стремительным падением значения испанской Манилы и португальского Макао как центров этой торговли. Дополнительным фактором, способствовавшим этому упадку, стало снижение добычи серебра в Южной Америке.
Тогда же на пространстве между южным Китаем и Японией стали развиваться торговые сети. Одним из первых крупных руководителей таких сетей стал Ли Дань (ум. 1625), который сумел заручиться поддержкой как местных властей Фуцзяни, так и японцев, сделавшись незаменимым посредником в японо-китайской торговле, которая из-за отсутствия с периода Токугава официальных отношений с Китаем велась на полулегальной основе.
Период доминирования семьи Чжэн пришелся на 1622-1683 гг. Син Хан оценивает средний годовой доход семьи в это время в 70 млн долл. США по курсу 2014 г. (029, с. 1).
Первый из династии Чжэн Чжилун (ум. 1661) известен под разными именами: после крещения в Макао европейцы называли его Никола Гаспар, еще одно распространенное имя - Икуань, или Игуань (типичное прозвище старшего сына в семье на южно-фуцзяньском диалекте). Обстоятельства раннего периода его биографии известны плохо. Вероятнее всего, он родился в семье мелкого чиновника между 1592 и 1595 гг. и получил только базовое образование, не проявив больших способностей к обучению. В 1610 г. Чжилун в результате конфликта с отцом переехал в Макао, где стал помощником купца и принял католичество. Вскоре его заметил Ли Дань и усыновил, сделав Чжэн Чжилуна одним из старших помощников в своей коммерческой деятельности.
Затем Чжэн Чжилун обосновался в Нагасаки и Хирадо и даже удостоился аудиенции у Токугава Иэясу, который благосклонно
отнесся к молодому купцу. Вскоре Чжэн женился на дочери мелкого самурая Тагава Мацу, которая в 1624 г. родила сына - Чжэн Чэнгуна. Спустя короткое время после его рождения Чжэн Чжилун покинул Японию и занялся контрабандой, обосновавшись на Тайване. Его японская семья спустя некоторое время последовала за ним.
Фактически к этому моменту Чжэн создал собственную организацию, которая была лишь одним из многих купеческо-пират-ских объединений на водных пространствах Восточной Азии. Чжэн занялся консолидацией своего клана, введя, в частности, иерархическую структуру. В конце 1620-х годов Чжэн добился признания императорского двора благодаря своим связям в родной провинции и получил должность адмирала, легализовав таким образом свое положение. Однако власть и богатство его продолжали зависеть от морской торговли, которая главным образом базировалась на треугольнике Китай (шелк) - Япония (серебро) - Юго-Восточная Азия (пряности и ценные породы дерева).
К 1630-м годам Чжэн уже сумел подчинить свою влиянию значительную часть купечества южного побережья Восточного Китая. К этому времени португальцы и испанцы сошли с арены региональной торговли. Япония из-за последствий голода и христианского восстания в Симабара (1637-1638) и других внутренних проблем наложила запрет на самостоятельную торговлю своих купцов. Японцам отныне запрещалось покидать пределы страны.
Следствием изменений явилось то, что китайские купцы (главным из которых был Чжэн) и голландская Ост-Индская компания стали главными действующими лицами в региональной торговле. При этом голландцы не имели самостоятельного выхода на китайский рынок: поток ремесленных товаров из Фуцзяни контролировал Чжэн. Более того, он приобретал в большом количестве мастерские по производству тканей и начал производство сахара. К этому времени его клан укрепил и свою военную мощь: в больших количествах закупалось огнестрельное оружие, нанимались профессиональные воины. Для своей личной гвардии глава клана купил у португальцев 300 черных рабов, поскольку те славились как лучшие телохранители.
И все же экономического могущества при полулегальном положении Чжэну было недостаточно. Он прилагал все усилия, чтобы закрепиться в китайской чиновничьей элите. Поэтому своему сыну
Чэнгуну он дал блестящее конфуцианское образование в Нанкин-ской академии, что серьезно сказалось на его деятельности впоследствии.
После начала вторжения маньчжуров Чжэн Чжилун первоначально поддержал минский двор и даже пытался задействовать свои связи в Японии, чтобы привлечь на сторону старой династии самурайское воинство, однако к 1646 г. он прекратил военную поддержку Мин и начал тайные переговоры с маньчжурами. Он сдался последним и прожил в почетном плену до 1661 г.
Чжэн Чэнгун, его сын от японской жены, в Европе известен как Коксинга. Прозвище восходит к словосочетанию «господин императорской фамилии» в южно-китайском произношении, поскольку в благодарность за заслуги минский двор пожаловал Чжэ-ну августейшую фамилию Чжу. После перехода отца на сторону династии Цин Чэнгун не только стал считаться одним из главных защитников минского двора, но и сумел еще больше консолидировать вокруг себя пиратов и купцов побережья южного Китая. При нем клан, используя авторитет Мин, стал все больше приобретать черты территориальной державы.
У Коксинги появилось нечто вроде столицы - Сямэнь, где возникли аналоги государственных ведомств, конфуцианская академия и учреждения для поддержания культа предков. С населения начали взыматься регулярные налоги. В 1650-е годы борьба с Цин почти не велась. В то же время обороты торговли с Японией и Юго-Восточной Азией нарастали с каждым годом. Годовой доход составлял до 88 т серебра (029, с. 97). В середине 1650-х годов, однако, стало понятно, что затянувшиеся переговоры с Цин не приведут к желаемым результатам и не удастся обезопасить владения Коксинги от вторжения маньчжурских войск. Когда маньчжурские отряды стали продвигаться на юг, Коксинга предпринял блестящую экспедицию на Тайвань. После непродолжительной осады была захвачена голландская крепость, а европейцы были высланы с острова. Первоначально вооруженные силы составляли около 25 тыс. человек, однако очень быстро на остров стали мигрировать жители прибрежной зоны южного Китая и сторонники империи Мин. Вскоре после триумфального овладения Тайванем в 1662 г. Чжэн Чэнгун умер от тропической болезни на острове.
Фигура Коксинги весьма неоднозначна и по-разному оценивалась в исторической памяти стран Восточной Азии. Примечательно, однако, что оценки эти были в целом позитивными, но по разным причинам. Цинская империя, несмотря на былую вражду, примирилась с памятью о нем, поскольку Чжэн отвоевал у голландцев Тайвань, на острове было создано святилище, где он почитался в качестве божества. Коксингу чтили и в Японии эпохи Токугава: там он воспринимался как последний защитник конфуцианских идеалов династии Мин, а кроме того, полуяпонское происхождение позволяло наделить его образ чертами героя-самурая. Такие известные драматурги, как Тикамацу Мондзаэмон (1653-1725), посвящали пьесы его ратным подвигам, последние вдохновляли создателей серий популярных гравюр.
Во времена японского владычества на Тайване его образ активно использовала имперская пропаганда, авторы которой полагали, что с его помощью смогут привлечь население острова на сторону колонизаторов. Руководители Гоминьдана, особенно после эвакуации на Тайвань, также с почтением относились к памяти Коксинги, проводя параллели между его сопротивлением Цинам и собственной борьбой с коммунистами.
Коксинга был известен на западе еще в XVII в. Гравюры, изображавшие его овладение Тайванем, появились в Амстердаме уже в 1674 г. Представители голландской и английской Ост-Индских компаний, а также миссионеры с Иберийского полуострова докладывали о его действиях в Ватикан, и эти донесения сейчас служат одним из ценнейших источников по истории клана Чжэн. Европейские источники, однако, в целом недоброжелательны к Коксинге: для европейцев он по преимуществу беспринципный политик и жестокий пират.
Третий в династии Чжэнов Цзин окончательно превратил владения отца в фактически территориальное государство, построенное на конфуцианских принципах. Он воспользовался в 1674 г. одним из антиманьчжурских восстаний и заполучил обратно владения своего клана в южной части материкового Китая. Однако его преждевременная смерть в 1681 г. привела к тому, что во главе клана оказался его малолетний сын Чжэн Кэшуан (1671-1717), в силу возраста не способный управлять. Флот Чжэнов потерпел по-
ражение от военно-морских сил Цинов в Тайваньском проливе, и вся организация сдалась на милость маньчжуров в 1683 г.
Син Хан сравнивает организацию Чжэнов с Ост-Индской компанией Голландии, утверждая, что они имели похожее происхождение и цели, динамику развития, а кроме того, что китайская торговая организация в последние два десятилетия проходила период усиленной институционализации и бюрократизации. Однако, в отличие от голландских купцов, китайские не смогли получить достаточной поддержки центральной власти, что и привело клановое квазигосударство Чжэнов к крушению.
Книга Питера Лоджа посвящена тем радикальным изменениям в вооружении и военной стратегии, сопровождавшимся преобразованиям в государственном устройстве, экономике и финансовой области стран Азии, которые получили название «военной революции» (4). В своей монографии автор стремится опровергнуть два расхожих, как он считает, заблуждения: во-первых, что колоссальный военный прогресс Нового времени был продуктом сугубо европейской цивилизации; а во-вторых, что он стал одной из главных движущих сил коренных изменений в обществе и властных структурах, которые в конечном итоге привели к формированию национальных государств.
Часто утверждается, что порох был изобретен в Китае, но использовался сугубо для организации праздничных фейерверков. Напротив, утверждает Лодж, прототипы огнестрельного оружия Нового времени были созданы в Китае XII-XIII вв. в ходе острого и длительного противостояния Поднебесной с чжурчженями и монголами. Без этого европейская военная революция вряд ли обрела бы те черты, которые нам известны. Огнестрельное оружие было широко распространено на территории Азии, причем применялось весьма разнообразно. В Могольском султанате его использовали в сочетании с сильной кавалерией, в Японии, напротив, ружьями были вооружены пехотинцы.
Что касается социальной организации, то именно она приспосабливала к своим нуждам военную, а не наоборот. Как только в Японии стихли междоусобные войны, огромная прослойка солдат незнатного происхождения была возвращена к мирному труду, часто насильственно. Самураи вновь вернулись на историческую арену в качестве основной военной силы, а огнестрельное оружие, хотя и
не было забыто полностью, утратило функции наиболее значительного вида вооружения. Основная причина, по которой самураи отказались от огнестрельного вооружения, была экономической - значительное обеднение этой прослойки в условиях длительного мира привело к тому, что аркебузы стали значительно реже покупать.
Кроме того, Китай и другие страны Азии уже обладали к этому времени достаточным бюрократическим аппаратом, развитой логистикой и мобилизационным ресурсом, технология производства пороха была известна давно и поэтому развивалась медленно, наряду с другими военными технологиями. Между тем в Европе новые, заимствованные с Востока виды вооружения распространились быстро, наложившись на совершенно иную социальную организацию и технологический уклад, что и создало иллюзию «революции».
Следует обратить в этом контексте внимание на особенности фортификации. В Китае прогресс в развитии огнестрельного оружия давал преимущества армии, защищающейся в осаждаемом городе, а не наоборот. Стены крепостей сооружались из утрамбованной земли, которая могла легко перенести обстрел пушечными ядрами. Одновременно земляные валы позволяли удерживать тяжесть мощных крепостных орудий, из которых можно было наносить большой урон осаждающим войскам. Так огнестрельное оружие становилось дополнительным преимуществом, но не ключевым моментом в обороне от кочевников.
В целом оборонительные технологии военного противостояния были достаточно отлажены, и само по себе развитие огнестрельного оружия или взрывчатых средств не дало бы китайцам серьезного ситуационного преимущества перед монголами и чжур-чженями. В Европе положение с обороной было качественно иным. К моменту появления огнестрельного оружия крепости обладали высокими, но сравнительно хрупкими стенами. Они не выдерживали ни бомбардировку пушечными ядрами со стороны осаждающих, ни даже тяжести большого количества собственных пушек.
Поэтому огнестрельное оружие стало главным преимуществом осаждающих армий и произвело быстрые и радикальные изменения в технике осады и обороны осаждаемой стороны и фортификации. Следует учитывать также и то, что первые завезенные на Дальний Восток европейцами ружья технологически превосходили
по своим основным характеристикам китайское оружие лишь в незначительной степени. Настоящее неоспоримое и до определенного времени непреодолимое превосходство стало возможным столетия спустя.
Лодж, так же как и Суоуп, указывает на колоссальное использование артиллерии во время войны в Корее. Минский двор вместе с 40-тысячной армией направил на полуостров 1 тыс. пушек, 118 тыс. огненных стрел, более 40 т пороха и более 900 т пуль разных калибров (30, с. 86). Именно превосходство в артиллерии помогло Мин победить японскую армию вторжения.
Как отмечает Бриджит Треммл-Вернер (университет Цюриха), предыдущие исследования истории Филиппин в колониальный период были, как правило, излишне ангажированы политически и написаны либо в восторженных, либо, напротив, в трагических тонах. Ее монография посвящена истории Манилы как международного порта, который сделался одним из ключевых пунктов региональной торговли и судоходства в конце XVI - начале XVII в. (030).
Вскоре после открытия Филиппины разочаровали испанцев -там не было ни пряностей, ни драгоценных металлов. Тем не менее в XVI в. Манила стала интернациональным городом, где испанцы взаимодействовали с китайцами и японцами. Кроме того, вскоре Филиппины стали перевалочным пунктом на пути из Китая в Мексику, и таким образом в Тихом океане образовался собственный прибыльный торговый треугольник.
По мнению Треммл-Вернер, тихооокеанский «золотой треугольник» в то время имел одну из главных вершин - Манилу. Китай был заинтересован в покупке японского и американского серебра, Япония - в ремесленных товарах из Китая, прежде всего шелке, а Испания - в контроле над своими удаленными колониями. В отличие от других портов, принадлежавших европейцам в Азии, здесь не было какой-то консолидированной группы купцов, контролировавших всю торговлю. Манила сделалась интернациональным городом.
Треммл-Вернер полагает, что в развитии манильской торговли, помимо собственно экономического интереса, было множество других факторов - культурный, политический, этнический. Отношения между Испанией и Китаем были несколько отчужденными в официальном дипломатическом плане, но при этом устойчивыми в
торговом. Отношения между Японией и Испанией, напротив, колебались от тесного сотрудничества к открытой вражде.
Международные контакты осложняли языковой барьер, религиозные различия, в результате чего часто переговоры заходили в тупик. Испанские колониальные власти прибегали к определенной этнической сегрегации, и китайцы и японцы пользовались в Маниле значительно меньшими правами. Практика показала, что если выходцы с южно-китайского побережья легко адаптировались к этой ситуации, то японцам это было значительно сложнее.
Однако в целом подобные трудности преодолевались, когда речь шла о ключевых проблемах, в частности о совместной борьбе с пиратами. Кроме того, до 1630-х годов торговля приносила немалую прибыль, и это заставляло китайских и японских купцов неизменно возвращаться на Филиппины, несмотря на шаткость своего юридического статуса. Даже после эпизодических военных столкновений и погромов отношения в треугольнике легко восстанавливались, что наглядно демонстрирует повышенную заинтересованность в международной торговле всех сторон.
В Китае государственные запреты заморских контактов стимулировали развитие нелегальных торговых операций, широко смешанных с пиратством. В особенности при этом процветали японские пираты - вако (вокоу), пик активности которых пришелся на середину XVI в. и совпал по времени с появлением в этом регионе купцов с Иберийского полуострова. К японцам и испанцам на торговых путях региона добавились китайские купцы из провинции Фуцзянь.
Период 1560-1640-х годов является ключевым для всего региона: империя Мин, а позже Цин начала активно распространять свое влияние на соседние страны. Япония преодолела период раздробленности и приступила к созданию прототипа национального государства. Что касается Филиппин, то до прибытия испанцев эта страна фактически не существовала как историческая общность. Таким образом, для Филиппин также начался качественно новый период. А Испания находилась на пике своего могущества и представляла собой многонациональное образование.
Треммл-Вернер пытается провести параллели между моделями внешней торговли Китая, Японии и Испании. Испанские заморские владения характеризовало огромное разнообразие соци-
альных и экономических институтов. Испанская корона играла преимущественно надзирающую роль в международной торговле внутри этой империи. Торговля контролировалась Советом по делам Индий, который достаточно сильно противодействовал частным инициативам. Кроме того, в отличие от голландцев и британцев, испанцы стремились на покоренных территориях установить политический и религиозный контроль.
Типичная политика испанских колонизаторов состояла в жесткой эксплуатации природных ресурсов подчиненных стран. Драгоценные металлы, особенно серебро, вывозились из Южной Америки в большом количестве и наполняли международный рынок. Система управления торговлей была достаточно громоздкой. Власть Испании клонилась к закату, в том числе и по внутренним причинам метрополии - испанскую элиту раздирала масса противоречий, включая религиозные. Поэтому французы, голландцы и англичане легко атаковали испанские корабли на всей акватории мирового океана.
Особенностями империи Мин были замкнутость и самодов-ление, своеобразный геополитический эгоцентризм и изоляционизм. Несмотря на обилие разнообразного ремесленного производства и технических изобретений, имеющих мировое значение, международная торговля в эпоху Мин оставалась уделом частных полулегальных предприятий. В противовес Суоупу автор оценивает период правления императора династии Мин Ваньли (1572-1620) как эпоху упадка, вызванного комплексом политических и экономических причин, включая падение сельскохозяйственного производства. С этого времени Китай окончательно замыкается на устаревшей китаецентричной доктрине, игнорируя внешние факторы.
Треммл-Вернер отмечает, что политика Мин, направленная на ограничение торговых отношений, резко контрастирует с политикой предыдущих династий. Первоначально данное решение было продиктовано желанием монополизировать внешние контакты, однако на практике оно со временем свелось к их жесткому ограничению и изъятию океанских судов. От внешних контрагентов также требовали прохождения громоздкой процедуры посольства ко двору для завязывания торговых отношений.
Предельной забюрократизированностью системы, игнорировавшей возможность частной инициативы, двор Мин напоминал
испанскую державу. В течение первой половины ХVI в. двору удавалось контролировать внешнюю торговлю и взимать с нее налоги. Однако постепенно регион дельты Янцзы оказался интегрированным в международную экономику в большей степени, чем в собственно китайскую, и стал фактически неподконтролен властям.
В Японии происходили несколько другие процессы. Там объединение страны привело к консолидации торгового сословия. Были сняты внутренние пошлины, крупные города, являвшиеся центрами торговли, напрямую подчинялись сегунату. Другим источником доходов сегунов сделался горнодобывающий промысел, переживавший тогда период подъема в Японии.
А.А. Новикова
