CC BY
34
да и нет. Вы, кажется, хотите придумать третий? Это - желание большинства людей» (4, с. 209-210).
«"Переживанием истории" охвачен в романе любой персонаж, независимо от широты его духовного кругозора и удельного веса той роли, которую он играет в историческом процессе»1. Таким образом, направление внутреннего поиска Самгина ложно, обобщает Т.Р. Гавриш и подчеркивает, что «в представлении Горького, писателя и мыслителя, «идейная и социальная дезориентация (относительно третьего пути)» позднее «станет одной из главных причин исторической трагедии русской интеллигенции» (4, с. 210).
А.А. Ревякина
2017.04.026. ПРИРОДНЫЕ СТИХИИ В РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ / Отв. ред. Смирнова А.И. - М.: URSS: ЛЕНАНД, 2015. -237 с.
Ключевые слова: культурный ландшафт; природные образы; природные мифологемы; фольклор; русская литература ХХ в.
Сборник состоит из четырех разделов: «Природа в фольклоре», «Природные стихии», «Природные мифологемы», «Натурфилософия и биоэтика», в которых представлены материалы, исследующие образы природы с точки зрения символических, мифологических и этнокультурных смыслов. Преимущественное внимание уделено анализу произведений писателей второй половины ХХ в.
В открывающей издание статье «Степь и болото как ландшафтные образы России: От традиционной культуры к авторскому сознанию» М.В. Строганов (профессор кафедры русской литературы Тверского государственного университета, доктор филологических наук) выдвигает два положения. Первое - репрезентация национальности предшествует репрезентации государственности. Второе - авторская культура неизбежно политизирует ландшафтные образы, в то время как традиционная культура такой политизации не знает. Анализируя образы степи и болота в народных и авторских песнях, М.В. Строганов отмечает, что формирование этих образов России обусловлено не тем, что ландшафт страны отлича-
1 Тагер Е.Б. Творчество Горького советской эпохи. - М.: Наука, 1964. -С. 296-297.
ется большим количеством болот и степей, а поляризованной идеологией российской общественности: «Если автор хочет высказаться о силе и мощи, то он говорит о шири и просторе; если же ему хочется подчеркнуть слабость и отсталость, он вспомнит Черную грязь и топи» (с. 21).
Выбор объекта исследования А.А. Ивановой (доцент кафедры устного народного творчества Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, кандидат филологических наук) - «Река в культурном ландшафте севернорусской деревни» -продиктован тем, что для жителей севернорусской континентальной зоны река всегда занимала исключительно важное место, так как вся деревенская застройка велась относительно реки: дома выстраивались порядками вдоль нее, и обычно жилая часть избы была сориентирована на русло. Ценная информация о реке сохранялась и межпоколенно передавалась в особом типе фольклорных текстов -«географических» песнях. Пространственная организация мифологического ландшафта определялась особенностью зонирования. Главенствующее место занимали три персонажа - домовой (центральная зона), леший и водяной (зоны дальней периферии). Большинство речных примет и поверий привязаны к двум точкам «жизни» реки - ледоставу и ледоходу. Местное население воспринимает их как порубежье зимы и лета («Пока река не встанет - не зима»). Иногда река сравнивается с женщиной, а весенний ледоход - с родами. Часто река воспринимается как медиатор, связывающий человека не только с инфернальным, но и святым миром. С наибольшей очевидностью это представлено в легендах, посвященных выбору места для возведения церкви или часовни. Системообразующая роль, которую играет река в каждом из компонентов культурного ландшафта Русского Севера, сказывается на жанровом и сюжетном составе фольклорных традиций, на образном и поэтическом строе текстов.
«Образы природных стихий - очень яркое средство выразительности, осознанное народом в древние времена», - отмечает Е.Р. Боровская (доцент кафедры филологических дисциплин и методики их преподавания в начальной школе Московского городского педагогического университета, кандидат филологических наук). На вопрос: «Как участвуют природные стихии в создании реалистического образа?» - исследовательница отвечает в статье
«Образы стихий и природных явлений в романе Юрия Бондарева "Берег" (1975)». Берег как географический термин в романе практически не фигурирует (только однажды герои во время ведения боя подходят к берегу озера), но в переносном значении берег встречается множество раз. Этот образ всегда появляется в тех случаях, когда речь заходит о «парных понятиях». Е.Р. Боровская подробно рассматривает следующие оппозиции: мир и война как два берега, Восток и Запад как два берега, Россия и Германия как два берега, прошлое и настоящее как два берега, жизнь и смерть как два берега, берега в отношениях людей, когда их разделяют обстоятельства и т.п. Однако автор статьи замечает, что в заглавие слово вынесено не во множественном числе - берега, а в единственном: «Очевидно, что это связано с главной идеей романа. Человек, по Бондареву, должен сделать выбор в пользу чего-то одного из двух, пристать к одному из берегов. Экзистенциальный мотив выбора актуален для романа "Берег"... Не выдержав тяжести выбора, разрываясь между Германией (прошлым) и Россией (настоящим), герой погибает» (с. 89-91).
А.Г. Чепиков (аспирант кафедры русской литературы Московского городского педагогического университета) в статье «Природные стихии и явления в романе Евгения Чирикова "Отчий дом" (1983)» показывает насколько сложно и глубоко был отражен в семейной хронике кризис революционного сознания начала XX в. Исследователь отмечает, что взаимосвязь существа революции как акта генезиса мирового целого с природной материей несомненна и что образ революции в «Отчем доме» представлен «в качестве над-стихийной социально-природной силы, заключающей в себе фундаментальные элементы бытия: огонь, воду, воздух, землю, - а также человека и животный мир в симбиотической связи (по лот-мановской классификации основных форм соотношения природных стихий с культурно-бытовым пластом в художественном произведении)» (с. 72).
Природная стихия, по Чирикову, не вторит «гласу Революции», но оказывается вовлеченной в процесс насильственного обновления окружающей действительности.
На основе наиболее значимых примеров из «Первой книги» эпопеи «Отчий дом» А.Г. Чепиков анализирует три тематические структуры, присущие тексту произведения в целом: 1) природные
стихии и характеры главных героев; 2) «чистая» природа как мета-форизированная и антропоморфная схема на фоне событийного ряда художественного мира; 3) мифологическая, символическая, знаковая и фольклорная интерпретация природных стихий и явлений.
Автор статьи утверждает, что братья Павел, Дмитрий и Григорий Кудышевы, главные герои семейной хроники, воплощают в себе представления об основных природных стихиях: воде, огне и воздухе, в то время как мать семейства, Анна Михайловна, олицетворяет космологический образ Земли, и в частности России. Связь главных героев с природными стихиями обозначена писателем, например, в следующей реплике Павла: «Стихийность... кроется в природе русского человека, в его широкой душе, вечно неугомонной и ищущей совершенства и правды до конца»1.
Лик природы ассоциируется у Чирикова с образом прекрасной молодой женщины, которую можно описать с помощью прилагательных, типичных для собирательного женского начала. Втянутая в процесс революционного действа, природа лишь пассивно наблюдает за разграблением человеком ее богатств, она не отвечает стихийными бедствиями на действия бунтующего человека.
Рассматривая мифологические, символические, знаковые и фольклорные интерпретации природных стихий и явлений в романе Чирикова, автор статьи указывает на обилие основополагающих для русской народной и классической поэзии архетипических символов (например, на выделенные М.Н. Эпштейном), когда опасности войны, надвигающейся или уже свершившейся беды соответствует образ «кровавой умирающей зари» (ср.: памятник древнерусской литературы «Слово о полку Игореве», «Заря-заряница» К.Д. Бальмонта, поэма «Возмездие» А. А. Блока), или горя, с которым коррелирует «плакучая береза» (ср.: народные песни и сказки, тема природы в лирике А. Фета, И.З. Сурикова и Н. Клюева, советская массовая песня 1960-1980-х годов, например «О Родине, только о Родине» А. Пахмутовой, Р. Гамзатова), а также родины, с которой соотносится «русская степь» (ср.: «Степь» А.П. Чехова, «Тарас Бульба» Н.В. Гоголя, «Тихий Дон» М.А. Шолохова, «степная» тема в творчестве А.В. Кольцова).
1 Чириков Е.Н. Отчий дом: Семейная хроника. - М.: Эллис Лак, 2010. -
С. 61.
А. А. Рюкина (аспирант Московского государственного областного гуманитарного института, старший преподаватель кафедры русского языка и культуры речи Академии Государственной противопожарной службы МЧС) определяет «Роль образов природной стихии в художественном мире Сергея Шаршуна», замечая, что образ воды возник в творчестве писателя в период его увлечения дадаизмом. Вода - изначальная стихия, напоминающая о чувстве сопричастности мировой гармонии.
В поэме «Долголиков» (1934) символом гармонии небесного космоса, к единению с которым интуитивно стремится душа главного героя, служит образ птиц. «Причем, если образ воды мало подвергается образному переосмыслению в художественном мире писателя, то образ птиц метафоризируется и выполняет не функцию собственно-топографического ориентира, а служит реализованной пластической метафорой души главного героя» (с. 80).
По мнению автора статьи, сквозной образ птиц в поэме С. Шаршуна играет двоякую роль: с одной стороны, он помогает собрать в единое целое кажущиеся разрозненными фрагментарные элементы повествования, с другой - углубить понимание причин трагизма личности главного героя.
А.А. Рюкина упоминает о том, что процесс создания «Долго-ликова» охватывает довольно обширный временной промежуток (1918-1934), который соответствует в духовном становлении писателя периоду метания между маркионовским1 «буддистским» пониманием человеческой жизни и идеями самопознания мира через себя, развиваемыми австрийским философом Р. Штайнером.
Именно образы воды и птиц обеспечивают «пантеистическое состояние» главного героя, которое позволяет ему совершать переход в принципиально иное состояние приобщения к чуду вселенской гармонии.
В статье «Аллегорические образы природных стихий в творчестве Владимира Высоцкого» П.П. Ткачева (кандидат филологических наук, доцент Белорусского государственного университета) обращает внимание на парадоксальность творчества В. Высоцкого: его произведения «просты для восприятия, но сложны для понимания» (с. 85). Так как в небольших по объему текстах, как правило,
1 Маркион (др.-греч. Марина; ок. 85 - ок. 160 г.) - христианский богослов, ересиарх, гностик, автор первой попытки составления канона Нового Завета.
заложено множество смыслов, символов, через которые автор передает свою философскую картину мира. Чаще всего писатель передает природные стихии при помощи аллегории, т. е. «изображает ту или иную природную стихию условно (иносказательно) через наглядные образы, которые культурной (например, мифологической или фольклорной) традицией уже связаны с данной природной стихией» (с. 85).
Показательным в этом отношении автор статьи считает «Белое безмолвие» (1972) В. Высоцкого.
Первая природная стихия, с которой читатель (слушатель) сталкивается в «Белом безмолвии», - это воздух. Стихия передается через образ летящих птиц: «Все года, и века, и эпохи подряд / Все стремится к теплу от морозов и вьюг, - / Почему ж эти птицы на север летят, / Если птицам положено - только на юг?»1. Вторая природная стихия - вода, представленная в «Белом безмолвии» высокой волной и северным сиянием: «Что же нам не жилось, что же нам не спалось? / Что нас выгнало в путь по высокой волне? / Нам сиянье пока наблюдать не пришлось, - / Это редко бывает - сиянье в цене!»2 Огонь - третья природная стихия, выраженная через символ чаек-молний: «Тишина. Только чайки - как молнии, - / Пустотой мы их кормим из рук. / Но наградою нам за безмолвие / Обязательно будет звук!» И, наконец, четвертая природная стихия -земля: «Как давно снятся нам только белые сны - / Все иные оттенки снега занесли, - / Мы ослепли - темно от такой белизны, - / Но прозреем от черной полоски земли»3. Три последних четверостишия, не имея, на первый взгляд, прямой связи с какими бы то ни было природными стихиями, содержат ряд символических пар: свет и день, свет и снег, свет и надежда. Таким образом, происходит движение сквозь четыре природные стихии к свету: «Все начинается с полета, полетом и заканчивается, но это два качественно разных полета. Если первый полет зримый, это движение, причем вопреки (движение на север, когда положено на юг), это начало человеческой жизни с ее видимой абсурдностью, со стремлением к полету в детстве, который сменяется юношеским желанием плыть "по высокой волне" и, наконец, гореть ярко, как молния, стараясь
1 Высоцкий В.С. Собр. соч.: В 4 т. - М., 2008. - Т. 2. - С. 63.
2 Там же. - С. 64.
3 Там же. - С. 64.
все осветить, и в самый яркий момент этого горения появляется прозрение - полоска земли, конечность жизненного пути; то второй полет - это свет. Свет перехода в иной, вечный мир, на который мы все, живущие в этом мире, сложном и несправедливом, надеемся, как на самое светлое и прекрасное. Это стремление к свету, присущее последним трем четверостишиям, легкость этого движения позволяет нам предположить, что здесь заложено напоминание о пятой стихии, об эфире - который, по Аристотелю, является квинтэссенцией, или началом вечного движения» (с. 86).
П. П. Ткачева отмечает, что название произведения Высоцкого перекликается с одноименным заглавием рассказа Джека Лондона. И в первом, и во втором случае белое безмолвие является лидирующей стихией произведения. Однако представлена эта стихия у Высоцкого и у Джека Лондона по-разному. Если у Джека Лондона Белое Безмолвие - стихия, главенствующая над человеком, подавляющая его, уменьшающая до ничтожно малого, то белое безмолвие Высоцкого, наоборот, дарит свет, является наградой тем, «Кто не верил в дурные пророчества, / В снег не лег ни на миг отдохнуть»1.
Т.В. Сапрыкина (соискатель кафедры русской литературы Московского городского педагогического университета) анализирует «Природно-космические символы в прозе Чингиза Айтматова», отмечая, что пространственная организация в авторском тексте строится по принципу традиционного мифологического разделения Космоса на три основные зоны: верхняя - Воздух (ветер, небо, облака), где находится всемогущий Бог, нижняя - подземный мир, где обитают темные враждебные силы; между этими частями Вселенной находится средний мир, характеризующийся понятием «1ерсуу» (земля-вода), основными символами-маркерами которого являются дерево, гора и вода (море, озеро).
Природно-космические символы служат писателю «сырьем» для создания глубины и многоплановости текстов: «Белый пароход» (1970), «Пегий пес, бегущий краем моря.» (1977), «И дольше века длится день.» (1980), «Плаха» (1986), «Когда падают горы (Вечная невеста)» (2006). Рассматривая эти произведения, Т.В. Сапрыкина приходит к выводу: «Мифологическое начало в
1 Высоцкий В.С. Собр. соч.: В 4 т. - М., 2008. - Т. 2. - С. 64.
творчестве Айтматова - это закономерный и органичный этап осмысления человеком своей судьбы и своего места в истории через призму векового опыта, заложенного в мифах - "сгустках" человеческой мудрости. Миф же для него - это способ постижения дисгармоничного мира, это некий абсолют, который может служить критерием оценки истинного и ложного в бесконечном потоке исторической реальности» (с. 157).
В статье «Образ горы в прозе Александра Иличевского: (романы "Математик", "Ай-Петри")» Н.А. Томилова (аспирант кафедры русской литературы Московского городского педагогического университета) выделяет тему путешествий - как географических, так и духовных - в творчестве современного писателя. Образ горы помогает героям А. Иличевского обрести внутреннюю гармонию и с собой, и с окружающим миром.
Горы становятся для героя романа «Математик» (2011) отправной точкой на пути собственного духовного восхождения. Покоряя вершину, как в прямом, так и в переносном смысле, Максим Покровский перерождается, происходит воскрешение, возрождение его души: «Вот - я есмь, я добрался до вершины, вот - передо мной весь дольный мир, из которого я выкарабкался. Что я вижу? Повсюду бездны и огромная высота, не наблюдаемая никем другим. Близок стерильный космос. Что тешит меня сейчас? Гордость? Тщеславие? Как могу я употребить ту высоту, на которой располагаюсь? Что может сделать восходитель, едва живой, стоя над высочайшими вершинами мира?.. Какая польза Богу, миру - исходит от него? Ничего кроме гордыни не утешается этим достижением. Все пустота, как жить потом, после вершины? Что будет с вершиной, когда я умру? Кто ее обживет? Кто ответит мне, как взрастить себя - уже старика - наново?..»1
Мотив путешествия - основа сюжета другого романа А. Иличевского, «Ай-Петри» (2009). Для героя, находящегося в потрясенном и опустошенном состоянии, движимого потерей любви, горечью измены, выход - бегство, странничество. Вектор бегства -гора Ай-Петри. Однако, прежде чем совершить восхождение, приходится пройти ряд испытаний: лишиться поклажи и денег. Это приводит героя к смирению. Смирение является важным условием
1 Иличевский А. Математик. - М.: АСТ: Астрель, 2011. - С. 93-94.
божественного поиска. Подобно страннику-дервишу, он исполнен внутренней свободы, о чем красноречиво говорит деталь в описании его заключения в персидской тюрьме-башне, где двери не запираются и из-за жары часто стоят нараспашку. Просветленное состояние героя связано с осознанием себя как неотъемлемой части круговорота частиц в мире.
Н. А. Томилова акцентирует внимание на том, что подобное понимание всеединства настигает почти каждого из героев Или-чевского: «В момент душевных терзаний и глубокой дисгармонии своих персонажей автор обращается к ландшафту, в частности, к образу горы, который помогает героям обрести смысл бытия и душевное равновесие. Следует отметить, что в творчестве Иличев-ского герои часто (если не всегда) выбирают мир естественной природы как единственно возможное место существования, для них природа - спасительный локус» (с. 168).
Обращаясь к творчеству А.П. Платонова, И.И. Матвеева (доцент кафедры русской литературы Московского городского педагогического университета, кандидат филологических наук) пишет: «Уникальный художник-мыслитель, А.П. Платонов создал в своих произведениях мир, "природная" составляющая которого мощно резонирует с чувством онтологического одиночества и сиротства его героев» (с. 169). И.И. Матвеева прослеживает эволюцию сложной системы мировоззренческих положений, значительная составляющая которой - природный мир. Если в 1920-е годы в творчестве Платонова преобладал техницизм, следствием чего являлось стремление его героев усовершенствовать, покорить природу, а лирические картины, пейзажи существовали словно бы отдельно, будто споря с намерениями покорителей, то в 1930-е годы писатель, не отказываясь от идеи усовершенствования природы, высказывал в своих произведениях более глубокие мысли о месте человека в мироздании, сложно соотнося их с социальными, нравственными и бытийными проблемами человечества. В эти годы через поэтические образы, пейзажные описания, с помощью выразительных средств писатель чаще всего изображал неуютный, разомкнутый мир, в котором живет страдающий от одиночества человек. В какой бы период ни были созданы произведения Платонова, природный мир в них играет важнейшую роль, наполняя
текст дополнительными - символическими, мифопоэтическими, философскими - смыслами.
«В текстах Платонова есть ощущение присутствия бесконечного в каждой малой частице бытия. Писатель любил природу, но его чувство к ней было связано не с радостью и восторгом, а скорее, с жалостью и стремлением уберечь от варварского отношения людей. Во многом такая позиция предвосхитила идеи почвенников 1970-1980-х годов, высказавших мысль о живой и страдающей природе, нуждающейся в заботе человека.
А. Платонов опередил свое время, совместив ведущий в начале ХХ в. мотив преобразования Вселенной с "нравственно-философским аспектом в раскрытии темы природы", выдвинувшимся на первый план лишь в середине ХХ в.» (с. 188).
К.А. Жулькова
Русское зарубежье
2017.04.027. ВЯЧ. ИВАНОВ: PRO ET CONTRA: Антология / Сост. Исупов К.Г., Шишкин А.Б.; коммент. Глуховой Е.В., Исупова К.Г., Титаренко С.Д., Шишкина А.Б. и др. - СПб.: РХГА, 2016. - Т. 1. -996 с.
Ключевые слова: Вяч. Иванов; антология; поэзия; язык; символизм; сонет; проза.
В антологии представлен широкий спектр отзывов и оценок личности и творчества Вяч. Иванова (1866-1949) - центральной фигуры петербургского символизма.
Во вступительной статье «Вячеслав Иванов в зеркалах XX века» А.Б. Шишкин отмечает, что почитатели и порицатели поэта сходились на том, что он был литератором сложным и трудным, «для немногих». Одной из главных сложностей для понимания Вяч. Иванова был его язык: насыщенная славянизмами лексика его поэзии и прозы. «Вяч. Иванов отодвигал хронологическую границу языка назад, к эпохе В. Тредиаковского, М. Ломоносова и Г. Державина, и вперед, к словесным экспериментам А. Ремизова, В. Хлебникова и О. Мандельштама» (с. 12-13), - полагает А.Б. Шишкин. Поэт Н. Гумилёв в эссе 1911 г. утверждал, что «всегда напряженное мышление, отчетливое знание того, что он хочет сказать», делает подбор слов поэзии Вяч. Иванова «таким изуми-
