CC BY
18
следнем эпизоде рассказа. Сжато и скупо упоминает герой о своих мытарствах в эмиграции. Существование там восприниматся лишь как временное жизненное пространство, а ностальгия живет глубоко в человеческом сердце, и душевный покой и гармонию можно обрести, только вернувшись домой - на родину. Все оказывается незначительным, поскольку главное для героя - обретенная судьба. Дом для него там, где рядом с ним его семья. Любовь и гармония человеческих отношений спасают во всех жизненных перипетиях.
М.А. Жиркова обращает внимание на особенности комизма сборника, который связан, «во-первых, с характером людей, настолько сосредоточенных на своих проблемах, воспоминаниях или мечтах, что они даже не замечают комическую сторону происходящего; во-вторых, с ситуациями, в которые попадают герои рассказов Саши Чёрного; в-третьих, с образами детей, забавными в своих рассуждениях и поведении» (с. 46).
Книгу завершает библиография работ, посвященных жизни и творчеству писателя.
Т.Г. Петрова
Зарубежная литература
2017.03.031. КРИНГС М. «НЕВОЗМОЖНО ИЗМЕРИТЬ, НАСКОЛЬКО ВЫСОКО ВВЕРХ УСТРЕМЛЯЛОСЬ ЗДАНИЕ»: «НОВЫЙ ИУДАИЗМ» И АРХИТЕКТУРА В «АМЕРИКЕ» Ф. КАФКИ. KRINGS M. «Man konnte gar nicht bemessen, wie weit das Haus in die Höhe reichte». «Neues Judentum» und Architektur in Kafkas Verschollenem II Deutsche Vierteljahrsschrift für Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte. - Stuttgart: Metzler, 2016. - Jg. 90, H. 2. - S. 271299.
Ключевые слова: немецкая литература ХХ в.; австрийская литература ХХ в.; Франц Кафка; роман «Америка»; иудаизм в литературе; архитектура в литературе.
Марсель Крингс из Университета г. Гейдельберга исследует значение и роль архитектуры в романе Франца Кафки «Америка» и вскрывает непосредственную ее связь с религиозным измерением текста и намерением писателя найти основы «нового иудаизма» -
намерением, толчком к которому служит критическое восприятие ассимилированного западноевропейского еврейства.
Как утверждал В. Беньямин в своем эссе о тексте Ф. Кафки «Как строилась Китайская стена», ни одно из искусств «не скомпрометировано у Кафки столь же глубоко, как архитектура. При этом ни одно не имеет большей важности для человеческой жизни и не вызывает у писателя сравнимой растерянности»1. Почти во всех текстах Ф. Кафки присутствуют описания квартир, комнат или зданий; есть даже произведения, в которых название «строительного объекта» вынесено в заглавие: «Замок», «Как строилась Китайская стена», «Мост», «В нашей синагоге». При этом «строительные» описания не являются ни корректными с точки зрения истории искусств, ни соответствующими реальности: почти всегда имеет место отчуждение через преувеличение размеров или разрушение - Кафку интересуют, в первую очередь, громады или руины. Главной его целью предстает изображение неостановимости процессов распада культуры, общества, индивидуума, существующих моделей порядка (с. 272-273), и оно нередко осуществляется через странные образы разрушающихся архитектурных сооружений, которые исследователи его творчества с недавних пор называют то «лабиринтами» (Б. Менке), то «анархитектурой» (Р. Тиль). Иными словами, - таково, по М. Крингсу, мнение большинства исследователей, - архитектурные сооружения у Кафки обыкновенно предстают выражением краха культур или всеобщей бессмысленности.
Данный тезис, по мнению автора статьи, нуждается в существенных уточнениях. Утверждение, что культура у Кафки конституируется исключительно как «коррозия порядка», требует переосмысления. И хотя большинство строительных сооружений в его текстах действительно пребывают в плачевном состоянии, свидетельствующем об отсутствии людей, которые еще связывали бы с ними свои жизненные практики и традиции, речь идет об «анархи-тектурной» агонии, считает автор статьи. И главный вопрос: действительно ли этот процесс, каковы бы ни были его причины, неизбежен? (с. 273).
1 Беньямин В. Франц Кафка: Как строилась Китайская стена // Беньямин В. Франц Кафка. - М.: Аа Ма^теш, 2000. - С. 96-106.
Против такого, слишком прямолинейного, как считает М. Крингс, прочтения свидетельствует то, что в сюжете многих текстов Кафки фигурируют правила, нередко зафиксированные письменно, которые действуют внутри этих сооружений или согласно которым те построены. В романе «Процесс», к примеру, действуют законы суда и его учреждений. Роман «Америка» еще яснее демонстрирует повсеместное присутствие закона и порядка. Даже на корабле, на котором Карл Россман приплыл в Америку, действует порядок: справедливость на борту регулируется предписаниями (Schriften) и книгой актов (Geschäftsbuch). У Брунельды в специально для этого обставленной квартире Робинсон и Деламарш исполняют совершенно определенную службу (Dienst), а огромная гостиница «Оксиденталь» функционирует, не просто руководствуясь служебным распорядком (Dienstordnung), но в соответствии со строгой, контролируемой старшим кельнером иерархией.
Автор статьи задается вопросами, почему же на самом деле протагонисты Кафки отказываются следовать этому порядку и этой культуре? И какая культура, - западная? - какой порядок вообще имеются в виду? Ведь, например, стражники, которые в «Процессе» арестовывают Йозефа К., с самого начала заявляют, что он не знает «закон» и тем не менее считает себя «невиновным». Именно из подобного невежества относительно закона в случае Йозефа К. вырастает постоянное ошибочное поведение. Точно так же и Карл Россман в «Америке» до последнего не может понять, что же он делает неправильно.
Буржуазный принцип правопорядка, согласно которому незнание закона не освобождает от наказания (ignorantia legis non escusat), у Кафки не просто действует, но радикализируется и превращается в еще более жесткую формулу «Незнание само по себе является преступлением». Тем самым Кафка дает понять, что верно следующее. 1. В принципе, порядок познать возможно. 2. Тот, кто хочет быть невиновным, обязан познать порядок. 3. Ответственность за незнание и порожденная ею вина зависит от человека.
Автор статьи подчеркивает, что, очевидно, не только и не столько западный буржуазный правопорядок имеется в виду. Если бы в нем незнание закона, особенно учитывая множество различных его интерпретаций, подлежало наказанию, наказывать пришлось бы каждого. Однако существует порядок, в котором плохое
знание или незнание предписанного действительно представляет собой преступление: и это иудаизм, строгая религия, основанная на законе (с. 274).
И Йозеф К., и Россман терпят крушение из-за того, что не справились с постижением порядка. Отсутствие интереса и невежество препятствуют нормальному течению процесса расшифровки. В образах этих персонажей проявляется неопытность в толковании знаков, отсутствие читательской квалификации у ассимилированного западного еврея как культурного типа, к которому причисляет себя и сам Кафка. В отличие от большинства других людей, им недостает познаний о действующем порядке - в том числе архитектурном, - что влечет за собой неверные интерпретации и пренебрежение к сущему, и в конечном счете проступки против него.
Не столько сами здания, сколько восприятие их и культурные практики протагониста приводят его к проблемам в «Америке». Наивная ограниченность Карла Россмана проявляется и во внутренней фокализации текста - ведь для наивного все представляется загадочным. Между тем ветхость и непостижимость многих архитектурных сооружений в художественном мире Кафки связаны отнюдь не только с культурно-критичской перспективой. И Китайская стена, которая никогда не будет достроена («Как строилась Китайская стена»), и катастрофа строительства башни в Вавилоне («Городской герб») характеризуются скорее не «загадочностью», а «бессмысленностью». При этом парадокс «осмысленной бессмысленности» или «нецелесообразной цели», в принципе, можно разрешить, утверждает М. Крингс. «Строительство башни до неба» и стены, задуманной в качестве «фундамента», осуществимы исключительно в духовном измерении и показывают, что человеку, ограниченному в строительстве, как и в мышлении, отказано в доступе к абсолюту, хотя попытки достичь его предпринимаются от начала времен. То и другое абсолютно «бессмысленно», и в то же время исполнено смысла - даже если намерение остается принципиально нереализуемым. Такой подход сообщает всем сооружениям у Кафки аспекты «критики познания»: неизмеримость, необозримость и фрагментарность архитектуры указывают на принципиально недостижимые «размеры» Бога или на не постижимую разумом «абсолютность» понятия.
Таким образом, тексты Кафки говорят отнюдь не о конце культуры, скорее - о трансцендентально-критическом «измерении» иудаизма с целью последующего «воссоздания» его в современности. Именно это, утверждает М. Крингс, является главной темой романа «Америка». И именно поэтому ни в каком другом тексте Кафки не описано такое количество архитектурных сооружений, как в этом раннем произведении. На фоне реальной Америки и ее небоскребов развернуто гигантское пространство архитектурной природы - от офисных зданий американского дяди, подробно описанного огромного загородного дома Поллундера, до рассчитанной более чем на 5000 гостей гостиницы «Оксиденталь» и невероятно высокого небоскреба Брунельды, и это не считая Оклахомского театра, вокзала, констуркции трибун и множества отдельных зданий. Гигантские масштабы и множественные пространственные измерения подавляют Карла Россмана. До самого конца он не может понять ни смысла всех этих сооружений, ни как он должен вести себя в них. Между тем решение, как утверждает М. Крингс, лежит в плоскости Закона.
«Все, что вне чувственного мира, язык может выразить только намеками, но никак не сравнениями, даже и приблизительно, потому что язык, в соответствии с чувственным миром, тоскует только об обладании и о том, что с таковым связано», - гласит известный афоризм Ф. Кафки о языке (цит. по: с. 276). Таким образом, высказываемое при помощи языка у Кафки отделено от области «Внешнего», не поддающейся определению.
К проблеме языка относится также и то, что писатель остро ощущает недостаточность материала и по этой причине не может создать ни одной «по-настоящему крупной» (с. 277) вещи. Ведь подобный подход к языку исключает как сообщения о низменности материального, так и об абсолюте духовного. Не в силах разрешить это противоречие Кафка пребывал в глубоком творческом кризисе, и лишь после 1912 г. смог сдвинуться с мертвой точки, когда, познакомившись с труппой еврейского театра в Праге, воочию убедился в жизненной силе восточноевропейского еврейства и сумел противопоставить ее религиозному безразличию собственного отца.
По Кафке, «новый иудаизм» («Письмо к отцу») в своей критике познания нуждается в языковой чистоте и большей честности, чем это было характерно для «старого иудаизма». В письме подвергается резкой критике религиозная индифферентность западно-
европейского еврейства, оказавшая сильное влияние на поколение писателя, лишившееся «подлинных связей» с религиозными корнями (с. 278).
Интенсивно изучавший основы иудаизма Ф. Кафка стремился предложить «выход». Исходя из собственного диагноза о плачевном состоянии религии, он развивает в своих текстах критические основания «новой религиозной жизни». Тема нового иудаизма связана также и с творческим методом писателя. Параболическое повествование открывает возможность одновременно приоткрыть и завуалировать «торически-абсолютный» пласт происходящего, тем самым оставаясь в согласии с критикой познания и уважая религиозный запрет на изображения. При этом писатель прибегает к помощи «замены трансцендентного Торы» понятием справедливости. Установленный на ином фундаменте, чем в христианстве, союз Бога с народом Израиля основан на многочисленных законах, которые, если их исполняют, обеспечивают близость к Богу.
В «Америке», считает М. Крингс, Кафка недвусмысленно демонстрирует ведение «двойной бухгалтерии», аллегорию чего представляет упомянутое в самом начале сдвинутое относительно реальности изображение статуи Свободы, указывающее на Закон: вместо факела, символизирующего свет просвещения, у статуи в руке - меч. В таком виде статуя видится Карлу Россману в тот момент, когда его корабль впервые входит в порт Нью-Йорка: «Статуя Свободы, которую он завидел еще издали, внезапно предстала перед ним как бы залитая ярким солнцем. Ее рука с мечом была по-прежнему поднята, фигуру ее овевал вольный ветер»1. Карл видит нечто давно знакомое, словно «в первый раз», и сила впечатления превращает статую в «богиню», неумолимо воздевшую меч к Небесам - меч, которым в Библии и Торе Бог вершит справедливый суд силой Закона. Таков исходный и ключевой образ романа «Америка», указывает М. Крингс.
Далее он подчеркивает, что с момента прибытия в Нью-Йорк Карл Россман предстает подлинным сыном своего народа. Когда судно пристало к берегу, «он вовсе не думал пока выходить»2, хотя в ответ на прямой вопрос знакомого с улыбкой сообщил, что все же
1 Кафка Ф. Америка / Пер. Белоножко В. // Кафка Ф. Америка. Процесс. Из дневников. - М.: Изд-во полит. лит-ры, 1991. - С. 17.
2
Там же.
готов сойти на берег. Однако тут же растерялся, обнаружил, что забыл зонтик, и позволил вовлечь себя в череду обстоятельств, препятствовавших его схождению на берег Новой земли, - до тех пор пока его не нашел и не свел-таки на берег взявшийся неизвестно откуда богатый американский дядюшка.
Но ведь тот, кто позволяет себя задерживать, не следует закону, - так ощущает Кафка. И заявленное Карлом намерение оставить земное позади опровергается в тот самый момент, когда оказывается, что он забыл внизу зонтик, и предпочел вернуться за ним, а не сделать шаг в неизвестность. С этого момента сама возможность душевного покоя, обеспечиваемая верностью закону, покидает Карла, и «роман рассказывает историю человека, упустившего Статую из поля зрения, разбившего свой союз с Наивысшим и теперь подлежащего за это суду» (с. 283). Таким образом, роман может быть прочитан как «религиозный антироман воспитания» (Б. Грайнер): как и в «Процессе», речь здесь идет о трагедии вины.
30 сентября 1915 г. Кафка делает запись в дневнике именно об этом: «Россман и К., невинный и виновный, в конечном счете оба наказаны смертью, невинный - более легкой рукой, он скорее устранен, нежели убит»1. В той мере, в какой Карл, подобно К. из «Процесса», игнорирует то, к чему призван, они оба виновны, считает М. Крингс: перед собой, Богом и Законом, и навлекают на себя возможность «наказания смертью». «Невинность» Россмана в противоположность К. означает лишь, что он, пребывая в невежестве, ни о чем не догадывается и не осознает, в чем состоит его проступок. К. более виновен не только потому, что догадывается о своей вине, но и потому, что боится узнать «лишнее», узнать больше и «быть вынужденным подчиниться божественной справедливости» (с. 284). Таким образом, считает М. Крингс, с самого начала «Америка» рисует образ иудея, который упускает возможность разобраться в законе.
Значимые архитектурные сооружения в романе «Америка» наглядно иллюстрируют эту идею. Так, загородный дом Поллунде-ра под Нью-Йорком, где происходит «падение» героя, не понявшего, как следует себя вести, и совершившего непростительную оп-
1 Кафка Ф. Америка / Пер. Белоножко В. // Кафка Ф. Америка. Процесс. Из дневников. - М.: Изд-во полит. лит-ры, 1991. - С. 550.
лошность (за которой последовало «изгнание из Рая» - из-под опеки американского дядюшки), - это огромное многоэтажное сооружение, на первый взгляд, лишенное структуры; в некоторых его частях идет бесконечный ремонт, дуют сквозняки; внизу стоит пустой постамент, многочисленные лестницы связывают друг с другом разные этажи, как в «церкви» или «часовне» с «галереей» (с. 285). Отдельные детали выполнены в соответствии с архитектоникой иудейского храма, указывает М. Крингс (с. 285), однако в целом, строение напоминает недостроенный (или полуразрушенный) христианский храм. Обилие помещений отсылает к словам Христа «В доме Отца Моего обителей много» (Ин, 14:2). В обитателях дома, Поллундере и его дочери Кларе, М. Крингс видит бывших иудеев, которые, осуществив покупку дома, обратились в христианство, и теперь за столом в присутствии Грина обнаруживают неумение (и нежелание) следовать ритуалу.
«Конфессиональную бездомность» подчеркивает и жилище певицы Брунельды, в которое Карла после службы в гостинице «Оксиденталь» привели устроившиеся к ней в услужение приятели-мошенники Робинсон и Деламарш. Несмотря на то что квартира находится на самом верху высокого небоскреба (параллель с Наивысшим), воздух в ней затхлый, повсюду пахнет пылью. Предлагая скрупулезное прочтение обстановки жилища в детальном параллелизме с Торой, М. Крингс показывает, что Брунельда, воплощение бесстыдства, представляет собой в романе аллегорию Закона. Отъезд Брунельды осуществляет разрыв Всевышнего с его народом. «Перед лицом не имеющих конца нарушений, изображенных в романе, Закон отворачивается от иудеев и перебирается в новое жилище, где его приветствуют новые подданные» (с. 297). И несмотря на обещание примирения, иудеи пока остаются вдали от Закона.
Таким образом, текст «Америки» не является ни неразрешимой загадкой, ни повествованием о конце культуры. В нем осуществлено аллегорическое изображение истории и «падения» иудаизма, обнаруживается неизменно присутствующее в круге идей Ф. Кафки беспокойство о дальнейшем развитии иудейской традиции в эпоху Модерна. Секуляризация и ассимиляция, христианство и конфессиональное невежество, воплощенное в образе Карла, представлены серьезной угрозой для осмысления традиции и обретения религиозности евреями Западной Европы. Весь этот ком-
плекс проблем писатель остро чувствовал на собственном опыте, ощущая себя самого лишенным истории, не имеющим ни прошлого, ни будущего в том, что касается предания и обретения религиозной общности (с. 298).
Е.В. Соколова
2017.03.032. УЛЛИОТ Дж. СРЕДНЕВЕКОВЫЙ КЛАССИЦИЗМ ЭЗРЫ ПАУНДА: «ДУХ СРЕДНЕВЕКОВОГО РОМАНА» И ДАНЬ ФИЛОЛОГИИ.
ULLYOT J. Ezra Pound's medieval classicism: «The spirit of romance» and the debt to philology // Unattended moments: The medieval presence in the modernist aesthetic. - Leiden: Brill, 2017. - P. 100-121.
Ключевые слова: Эзра Паунд; Гастон Парис; Жозеф Бедье; Уолтер Керр; «Oantos»; средневековый классицизм.
Джонатан Уллиот (университет Торонто) рассматривает проблему изучения средневековой литературы с противостоящих друг другу позиций романтизма и классицизма и то, как эти направления творческой мысли трансформировались в период модернизма. Основываясь на текстах произведений Эзры Паунда (1885-1972) и на его личных записях, Уллиот исследует то, как труды таких авторитетных ученых, как Гастон Парис, Жозеф Бедье и Уильям П. Кер повлияли на научный стиль и идеи Паунда. Каким же образом «средневековый классицизм» мог оказать воздействие на структуру и поэтику паундовских «Cantos» и какова связь творчества Паунда с филологией?
В лекции, прочитанной в 1911 г., английский поэт и критик Т.Э. Хьюм (1883-1917) заявил, что после столетия романтизма должно начаться возрождение классицизма. Как и большинство модернистов, Хьюм воспринимал романтизм отрицательно, считая нелепой романтическую веру в человека как «вместилище бесконечных возможностей»1, он призывает вернуться к точности и краткости классицизма.
В своих эссе Эзра Паунд, по мнению Дж. Уллиота, практически воплотил идеи Хьюма. Основная работа Паунда в сфере медие-
1 Hulme T.E. Romanticism and classicism // Hulme T.E. Selected writings / Ed. by McGuinness P. - Manchester: Carcanet, 1998. - P. 70.
