CC BY
89
помощью демонстрации той или иной версии сюжета о единстве народа и его властителя» (с. 278).
В приложении «Не только Романовы в дороге» публикуются материалы об европейских императорах. К. Кульчар (PhD, научный сотрудник Государственного архива Венгерского национального архива) в статье «Маршруты европейских государей... Типология путешествий XVIII в. на примере поездок герцога Альберта Сак-сен-Тешенского и эрцгерцогини Марии Кристины» освещает организацию разных поездок герцогской четы: придворное путешествие из Пресбурга в старую столицу - Буду; ознакомительная поездка в Италию; путешествие инкогнито во Францию.
Завершается книга материалом К. Клевинга (PhD, Институт по изучению Восточной и Юго-Восточной Европы, Регесбург) и М. Джокич (докторант Мюнхенского университета им. Людвига Максимилиана) «Монаршие путешествия как путешествия власти: Эмпирический опыт о владениях Иосифа II и Франца II (I)1 Габсбургов, 1768-1835». Авторы кратко описывают многочисленные путешествия этих императоров по территории империи. Подчеркивается, что поездки Иосифа II не имели пышной, придворной формы, а всегда носили деловой характер. Также авторы отмечают, что сохранилось много разного рода источников, освещающих путешествия обоих императоров, которые в настоящее время изучаются и готовятся к публикации.
Ю.В. Дунаева
2017.03.018. КОТЮКОВА ТВ. ОКРАИНА НА ОСОБОМ ПОЛОЖЕНИИ... ТУРКЕСТАН В ПРЕДДВЕРИИ ДРАМЫ. - М.: Научно-политическая книга, 2016. - 391 с.
Ключевые слова: Российская империя, конец XIX в.; Туркестан; присоединение к России; национальная политика.
Монография, состоящая из восьми глав и заключения, посвящена истории освоения последнего территориального приобретения Российской империи - Туркестанского края. Работа освещает
1 «В историографии этот император известен как Франц II (I), поскольку в 1792 г. вступил на престол священной римской империи как Франц II, а в 1804 г., преобразовав владения австрийского дома в "австрийскую империю", провозгласил себя ее императором Францем I» (с. 299).
широкий спектр проблем: управленческих, правовых, этно-демо-графических, национальных, образовательных и социально-экономических.
Образование Туркестанского генерал-губернаторства, отмечается в книге, было связано с военными действиями русских войск в Средней Азии. Они велись поэтапно в условиях сложной внешнеполитической обстановки. Завоеванные территории постепенно включались в состав империи и были объединены в административно-территориальную единицу, получившую статус генерал-губернаторства.
Казалось бы, пишет автор, за столетия Россией был накоплен определенный опыт интеграции и адаптации народов и территорий, который позволял, компонуя методы и приемы, провести интеграцию быстро, профессионально и безболезненно. Тем не менее методы и управленческие схемы, разработанные еще в начале или середине XIX столетия, к концу этого столетия не работали и оказались морально устаревшими. Администрация тогда плохо разбиралась в бытовых и хозяйственных укладах областей Туркестана, которые значительно отличались друг от друга, и тем более - в социокультурных противоречиях, существовавших в рамках исламской цивилизации на этой территории (с. 4).
Система управления в Туркестане формировалась постепенно. Управленческая структура была сложной, различные министерства в Петербурге не могли выработать единую политику.
Вопреки сложившемуся в советской историографии стереотипу, характеризующему администрацию Туркестана как «послушный инструмент в руках царизма», автор считает, что первые (генерал-губернаторы) и вторые (военные губернаторы областей) лица края в подавляющем большинстве имели собственный взгляд на «туркестанские дела», что на практике нередко порождало столкновение интересов и конфликтные ситуации между Ташкентом и Петербургом (с. 9). К тому же, по мнению автора, Российская империя экономила в Туркестане буквально на всем, в первую очередь на содержании административного и управленческого аппарата, а имевшийся малочисленный состав был недостаточно подготовлен к службе в специфических условиях региона.
Создавая туркестанскую администрацию, Россия обещала, что она не будет вмешиваться во внутренние, бытовые, земельные
и правовые отношения местных жителей, и, считает автор, империя по возможности выполняла свои обещания. Однако «политика игнорирования» ислама и невмешательства во внутреннюю жизнь мусульманского сообщества, сформулированная первым генерал-губернатором К.П. фон Кауфманом, постоянно входила в конфликт с имперским проектом модернизации. Власти действовали импульсивно и противоречиво. Порой идеология доминировала над экономической целесообразностью.
Начавшись с так называемой казачьей колонизации, проходившей одновременно с продвижением русских войск, процесс самовольного переселения русских крестьян в Туркестанский край достиг значительных масштабов лишь к концу XIX в. Государство занимало при этом самую выгодную позицию: «не разрешать и не запрещать». Официально край был вообще закрыт для переселенцев. По правилам, действовавшим с 1886 г., к переселению в Туркестан допускались «исключительно русские подданные христианских вероисповеданий, принадлежащие к состоянию сельских обывателей». Кроме того, поскольку край находился в ведении Военного министерства, здесь могли селиться после выхода в отставку чины местной администрации, офицеры и солдаты. Со временем к ним прибавились отставные чины из других окраинных военных округов России (с. 58).
В правительственных кругах далеко не все признавали существование «мусульманского вопроса», т.е. наличия в империи обособленной культуры, не поддающейся ассимиляции и, более того, распространяющей свое влияние и на немусульманские народы. В русской управленческой среде прочно укоренялся тезис о неготовности коренного мусульманского населения к восприятию «норм и начал русской государственности», из которого вытекала мысль об отказе от введения в крае ряда институтов (земства, выборное городское самоуправление и др.) и повинностей (в первую очередь воинской). Такой подход плохо сочетался с тем, что со второй половины XIX в. во внутренней имперской национальной политике стал доминировать принцип государственного единства России, который связывался с идеей национального государства, что предполагало приобщение «инородцев» к русской государственности и русской цивилизации.
Вследствие такой «нестыковки» неудивительно, считает автор, что колонизация края с самого начала пошла по непредвиденному сценарию. Очень медленно шел процесс ассимиляции местного населения. В Российской империи каждая вновь вошедшая в ее состав территория подвергалась адаптации: здесь не только по мере возможности внедрялись общероссийские порядки, но и устанавливались более-менее прочные отношения между местным населением и русскими крестьянами-переселенцами. Туркестан же, из-за фронтального столкновения здесь с английскими интересами, стал для России регионом-крепостью. Часто между коренным населением и переселенцами возникали споры по поводу земельных владений, причем первое было вынуждено у последних арендовать участки по сути своей же земли. Нередко дело доходило до драк и поножовщины. Коренное население неоднократно обращалось к властям края с жалобами на практически самовольный захват их угодий русскими крестьянами (с. 90).
Автор утверждает, что к началу ХХ в. в планах чиновников окончательно утвердилась идея о необходимости культурно-идеологической однородности и ассимиляции населения национальных окраин на базе всемерной русификации, которая при этом подразумевала ограничение культурной самобытности на какой-либо территории Российской империи и активное распространение там русского языка и литературы, замену местных органов власти и управления на общеимперские, интенсивное распространение православия и русской культуры. Главным средством для реализации задуманного считали усиление русской диаспоры как проводника российских интересов. При проведении переселенческой политики в Туркестане правительство преследовало и еще одну цель: путем изъятия земель у коренного населения частично решить аграрный вопрос (малоземелье крестьян) в Европейской России.
Переселение шло волнообразно, что отражало не только установки правительства, но и социально-экономическую ситуацию в Центральной России. Его всплеск 1891-1892 гг. был связан с голодом в Центральной России, поток 1906-1910 гг. - с реформами Столыпина. С началом Первой мировой войны переселение пошло на спад, при этом переселенческое дело в крае оставалось неорганизованным, что объяснялось нехваткой денежных средств и свободных орошаемых земель.
В 1907-1911 гг. основную массу прибывших в Туркестан переселенцев составляло беднейшее крестьянство, которое надеялось получить здесь то, чего не имело на Родине, - землю и хозяйственную самостоятельность. Именно увеличение их доли в общем количестве всех новоселов стало одной из основных причин обострения межнациональных отношений в Туркестане в начале XX в. В 1910 г. правительство взяло «новый курс» в переселенческой политике. Главноуправляющий землеустройством и земледелием А. В. Кривошеин заявил: «Отныне нашей центральной задачей должно быть не выселение крестьянских масс из Центральной России, а заселение окраин крепким элементом». По мнению Криво-шеина, вопрос земледелия являлся для края центральным и имел три основные грани. Первая - это хлопок, вторая - орошение и третья, «пока еще затененная, но, может быть, важнейшая», - русское заселение. При этом МИД придерживался такой позиции, что «лишать местное оседлое население орошенных земель крайне нежелательно во избежание возникновения в Средней Азии безземельного пролетариата», который ввиду практически полного отсутствия здесь промышленности не сможет найти источника заработка, что вызовет социальные протесты (с. 83).
Переселение достигло максимума перед Первой мировой войной. Увеличилась численность городского населения. В Туркестан приезжали русские и зарубежные промышленники и предприниматели; росло количество рабочих, в том числе и среди коренного населения. Русское правительство содействовало приезжавшим, прежде всего квалифицированным специалистам (инженерам, строителям, ученым, врачам и т.д.). Экономика региона остро нуждалась в людях, способных справляться с новой техникой и знающих специфику того или иного производства. Иностранцы, располагавшие крупными финансовыми средствами и создававшие здесь торгово-промышленные фирмы, составляли серьезную конкуренцию русскому капиталу в Туркестане, и поэтому для них предусматривался ряд законодательных ограничений.
Появление новоселов не только затрагивало экономические и политические аспекты жизни народов края, но и оказывало заметное воздействие на культурную и языковую ситуацию. Однако при этом, подчеркивает автор, важно иметь в виду, что «новые турке-станцы» были очень разными людьми. Наряду с самоотверженной
и бескорыстной интеллигенцией, охваченной желанием «пойти в народ», понять и просветить его, в край приехали дельцы, карьеристы и службисты всех мастей.
Несмотря на многочисленные «сбои» в деле реализации мо-дернизационного проекта в Российской империи, в Туркестане его осуществление во многом шло успешно - прекратились междоусобицы, регион и его экономика были вовлечены в общероссийскую систему хозяйства. Важнейшее значение для успешной модернизации имело строительство железных дорог. В начале XX в. в крае быстро росла промышленность, специализировавшаяся на первичной обработке сырья.
Наряду с успехами наблюдались и существенные «перегибы». Масштабное производство хлопка становилось экономическим приоритетом России в крае. Ферганская область образно именовалась «теплицей России». Чтобы заставить ее приносить России наибольшую пользу, предлагалось освободить ее от производства зерновых для местных нужд. «Вследствие закрепления хлопковой монокультуры Туркестан мог обеспечить себя хлебом лишь на 30%, остальное ввозилось из внутренних губерний России. Помимо завозного хлеба местное население остро нуждалось и в кормах для скота, что весьма неблагоприятно отражалось на скотоводстве в орошаемых оазисах края» (с. 76).
Поражение в русско-японской войне, отмечается в книге, повлекло за собой переоценку отношения к России народов Ближнего и Среднего Востока, и азиатских регионов России в том числе. От Китая до Атлантики мусульманский мир пришел в движение, направленное на достижение одной общей цели - освободиться от европейской, а значит, христианской «опеки». Не была исключением и Россия.
Революционные события 1905-1907 гг. обнаружили стремление окраин поставить вопрос о большей степени свободы в религиозно-культурных вопросах. Персидская и младотурецкая революции первого десятилетия XX в. усилили интерес российского правительства к оппозиционному мусульманскому движению. Одним из направлений национальной политики России стала борьба с панисламизмом и пантюркизмом, под которыми в России понималось всякое проявление культурно-политического самосознания мусульман.
В годы Первой мировой войны роль исламского фактора во внутренней политике России значительно возросла, особенно после официального вступления в войну Османской империи. После 1917 г. проблема взаимоотношений государства и ислама в регионе стала существовать уже в рамках иного политического строя и иной государственной идеологии.
В. С. Коновалов
2017.03.019. ТУРКЕСТАНСКОЕ ВОССТАНИЕ 1916 г.: ФАКТЫ И ИНТЕРПРЕТАЦИИ: Материалы междунар. науч. конф. (Москва, 23-26 мая 2016 г.) / Отв. ред. Петров Ю.А. - М.: ИРИ РАН, 2016. -224 с.
Ключевые слова: Туркестанское восстание 1916 г.; внутренняя политика; традиционное общество; мусульманское общество.
В сборник включены доклады, представленные на Международной научной конференции «Туркестанское восстание 1916 г.: факты и интерпретации», проведенной в мае 2016 г. Отделением историко-филологических наук РАН и Институтом российской истории РАН. Обращение к этой проблеме вызвано не только столетним юбилеем восстания, но и политизацией этой темы в централь-ноазиатских республиках. В своем приветственном слове директор ИРИ РАН Ю.А. Петров отметил, что для «адекватной оценки событий 1916-1917 гг. в Туркестане необходим обстоятельный научный анализ современной историографии и координация усилий в этой области» (с. 13). Однако на постсоветском пространстве научные связи в целом «находятся на весьма низком уровне», что отражается и во взгляде на Туркестанское восстание (с. 14). В некоторых странах, полагает Ю.А. Петров, события столетней давности «иногда трактуются весьма некорректно, очевидно, с претензией на некую собственную исключительность» (с. 12). Президент РГГУ Е. И. Пивовар также отмечает, что в современной региональной историографии «все силы брошены прежде всего на выявление виноватых среди царской администрации» (с. 29). В этом контексте, считает д-р ист. наук Е.М. Кожокин, органично уживается и продолжает культивироваться взгляд на Российскую империю как на «тюрьму народов». Происходит «перенос гиперкритицизма по от-
