CC BY
16
идею сознания человека как «чистого листа». М. Палечек рассматривает основные принципы идеи модулярности сознания и указывает на ее существенное влияние на методологию исследования общественных наук (с. 134-137).
Хотя теоретические дебаты, касающиеся идеи модульности, продолжаются, однако эта дискуссия, как правило, не касается вопроса о правомерности использования этой концепции в поведенческих исследованиях (behavioral research). Вместе с тем многие нейробиологи, а также эволюционные психологи и философы, высказали ряд возражений против концепции модулярности сознания. Критики идеи модулярности отмечали, что эмпирические факты, которые приводятся в ее подтверждение, могут быть также интерпретированы как противоречащие ей. Также ряд исследователей говорят об ошибочности развиваемой в рамках концепции модулярности теории обучения, основывающейся на идеях Н. Хомско-го. Автор анализирует различные критические подходы к концепции модулярности, а также рассматривает альтернативную теорию «Архитектура семантического указателя», которую разработал К. Элиасмит (C. Eliasmith) (с. 137-139).
В заключительной части статьи М. Палечек в контексте подходов эволюционной психологии, неврологии и модели К. Элиас-мит рассматривает пути развития концепции модулярности сознания и перспективы ее применения в гуманитарных науках (с. 139142).
С.В. Мельник
2017.03.006. ОЛЕН П. СЛЕДСТВИЯ БИХЕВИОРИЗМА: СЕЛ-ЛАРС и де ЛАГУНА ОБ ОБЪЯСНЕНИИ.
OLEN P. Consequences of behaviorism: Sellars and de Laguna on explanation // Philosophy of the social sciences. - Newbury Park, 2017. -Vol. 47, N 2. - P. 111-131.
Ключевые слова: бихевиоризм; объяснение; нормативизм; дескриптивизм; рационализм; аффект; философия языка; У. Селларс; Г. де Лагуна.
В статье исследуются концептуальные различия между интерпретацией бихевиоризма У. Селларса (Wilfrid Sellars) и Г. де Лагуны (Grace de Laguna). Забытый историками бихевиоризма
и психолингвистики Г. де Лагуна, по мнению автора, может рассматриваться как предшественник теорий прагматики, поведения и коллективного действия. Де Лагуна разрабатывал бихевиористиче-скую теорию языка, которая описывает коллективную координацию как определяющий фактор индивидуального и группового развития. Спустя более 20 лет после новаторского, но, по большей части, проигнорированного в научной среде труда Г. де Лагуны, У. Селларс, получивший впоследствии мировую известность, используя ту же самую базу поведенческих наук, пришел к схожим выводам. По мнению автора, двух исследователей разделяет приверженность У. Селларса трансцендентальной аргументации и нередукционистской концепции нормативизма, которые несовместимы с бихевиористскими подходами Г. де Лагуны, которого можно назвать «последним бастионом» в защите рационализма от натурализма (с. 111-112).
Сопоставление трактовок Г. де Лагуной и У. Селларсом языка и поведения позволяет в историческом контексте рассмотреть вопрос об использовании противоречащих друг другу допущений при формировании теории бихевиоризма. Оба исследователя с позиций бихевиоризма пытаются ответить на вопрос: «Как психологические и философские объяснения позволяют составить единую картину человеческой деятельности?» П. Олен указывает, что сама проблема необходимости сочетания психологических и философских подходов для объяснения поведения возникает только тогда, когда мы делаем два допущения: (1) бихевиоризм (behavioral sciences) служит основанием для понимания человеческой деятельности; (2) различные аспекты нашего опыта (в том числе нормативные измерения опыта) неописуемы или необъяснимы с исключительно научной точки зрения. Представление о том, что бихевиоризм не дает полного описания всех психологических феноменов, не обязательно является проблемой для натуралистических подходов к объяснению человеческой деятельности, но требует разъяснения того, какие конкретно явления в поведении человека не поддаются научному исследованию (с. 115).
Отмечая согласие философов по ряду тем (касающихся, в частности, социальной природы языка и поведения, методологической приверженности бихевиоризму), П. Олен указывает и на существенные имеющиеся между ними отличия, которые основываются на
различии, как правило, несовместимых между собой нормативист-ского и дескриптивистского подходов к объяснению поведения. Нормативистский подход У. Селларса особое внимание при осмыслении человеческой деятельности уделяет императивному дискурсу, например, понятию долга. Автор подробно исследует в контексте взглядов Г. де Лагуны и У. Селларса объяснительный потенциал бихевиоризма (с. 112-115), их подходы к осмыслению соотношения рационализма и аффекта (с. 115-123), лингвистические теории (с. 123-127).
Рассматривая проблему рационализма и аффекта, автор отмечает, что, несмотря на связь между концепциями декультурации Г. де Лагуны и языкового обучения У. Селларса, эти философы расходятся в представлении о том, какого рода объяснения эти концепции требуют. С точки зрения У. Селларса, недостаток подхода Г. де Лагуны заключается в отсутствии специфически философского содержания в его описании языка и поведения. Вместе с тем автор показывает, что вследствие уникальной комбинации У. Сел-ларсом бихевиоризма и рационализма его аргументация о том, что концепции поведенческих наук являются неполными, страдает от своего рода демаркационной проблемы: определения, где именно заканчиваются объяснения поведенческой науки и начинается собственно философское объяснение. Г. де Лагуна избегает этой дилеммы, отстаивая ту форму бихевиоризма, которая опирается при объяснении поведения человека исключительно на описательные исследования, тогда как концепция бихевиоризма У. Селларса включает в себя нормативный аспект опыта в рамках формирования им интегральной картины места человечества в природном мире (с. 115-127). Автор отмечает, что признание самобытности нормативного дискурса и недостаточности научных объяснений человеческой деятельности, неизбежно приводит к выводу о неполноте поведенческих наук и отвержению натурализма во многих, если не во всех, его формах (с. 127-129).
С.В. Мельник
