CC BY
141
1. Разнообразие: иммигрантские меньшинства разнообразны, они не являются частью нашей страны, поэтому к ним необходимо относиться по-другому.
2. Конкуренция: мигранты используют наше пространство и ресурсы, тогда как приоритетом по праву рождения обладают «коренные» жители Италии.
3. Угроза: интенсивная миграция угрожает культурному единству и экономическому благополучию страны, а приезжие представляют собой реальную опасность для местных женщин и стариков по причине своего агрессивного поведения.
4. Проблемы: мигранты привносят сложности во все сегменты общественной жизни, они всегда недовольны, их образом жизни является протест, в то время как для их развития созданы все условия.
5. Помощь: мы должны сочувствовать и помогать мигрантам; наша единственная награда - принятие ими наших законов, образа жизни и культуры.
6. Самоопределение: мы обязаны показать мигрантам, что у нас нет предрассудков, а дискриминация существует среди маргинальных членов общества.
В определенной степени медиа выполняют функции институтов социализации, подчеркивает Малиция: СМИ интерпретируют реальность и «обучают» аудиторию; они конструируют образ других и отношение к ним сообщества. Все разнообразные формы представления расовых различий средствами массовой информации автор, обобщая, сводит к трем моделям.
1. Межрасовая вражда (характерна для новостных и информационных программ) - драматизация случаев проявления расизма, озвучивание рисков, размышления на тему гражданских обязательств.
2. Межрасовая интеграция (характерна для медиа в США): общество разнообразно и в этом состоит его преимущество; полная ассимиляция меньшинств обеднила бы доступный ему инвентарь этнокульттурных практик.
3. «Пострасовое» видение (характерно для передач, посвященных моде, спорту, музыке, а также для рекламы): внимание сосредотачивается на таких маркерах успешной жизни, как красота и деньги; расовые отличия становятся преимуществом в борьбе за высокооплачиваемую эксклюзивность.
В заключение Малиция констатирует, что с новыми технологиями и ростом мобильности мир стал более прозрачным и компактным: если раньше сообщества могли позволить себе изоляцию от «других», то сегодня они вынуждены договариваться с ними. Автор выражает надежду, что с возрастанием межстрановой взаимозависимости и установлением политики открытости «общество закрытых дверей» превратится в «общество мостов», причем социологии предстоит способствовать поиску наиболее эффективных механизмов обеспечения мирной интеграции различных культур.
Ю.О. Кондрашова
СОЦИОЛОГИЯ ДЕВИАНТНОГО ПОВЕДЕНИЯ
2017.02.009. СТИВЕНСОН С. БАНДЫ РОССИИ: С УЛИЦ В КОРИДОРЫ ВЛАСТИ.
STEPHENSON S. Gangs of Russia: From the streets to the corridors of power. - Ithaca (NY): Cornell univ. press, 2015. - 288 p.
Ключевые слова: криминальные группировки; организованная преступность; коррупция; теневые социальные институты; деви-антное поведение.
В монографии ныне живущего в Великобритании социолога Светланы Стивенсон (Лондонский университет Метрополитен) рассматриваются процесс изменения российских преступных группировок на протяжении последних 25 лет и особенности влияния их субкультуры на российское общество. Основываясь на исследовании эволюции криминальных группировок в России за годы распада социалистической системы и формирования рыночной экономики, автор предпринимает попытку показать социальную структуру российского общества, начиная с его «низов». В связи с этим Стивенсон цитирует строки из романа «Околоноля»1, авторство которого приписывается Владиславу Суркову (псевдоним - Натан Дубовицкий), некогда «серому кардиналу» Кремля, помощнику президента России Владимира Путина: «Как ни печально это звучит, коррупция и оргпреступность - такие же конструкции социального порядка, как школа, полиция и мораль. Убери их, и начнется хаос» [с. 5].
Организации, которые ниспровергают закон и порядок и делают жизнь людей непредсказуемой и небезопасной, существуют «в тени». В отличие от детективного кинематографа, в реальной жизни противостояние «теневого» и «нетеневого» миров не столь
1 Дубовицкий Н. Околоноля. - М.: Клуб 36'6, 2013.
очевидно; оба они принадлежат одной и той же социальной реальности, пересекаются, образуют самые разные формы и конфигурации. Неформальные связи локального уровня расширяются, вливаясь в институциональный социальный мир, нарушают его иерархию и бросают вызов экономическим и государственным структурам. Между государственными и негосударственными социальными образованиями складываются сложные отношения конкуренции, сотрудничества и взаимного приспособления; государственные и негосударственные формы насилия могут использоваться как в общественных, так и в личных интересах; одни и те же люди могут участвовать в криминальных сообществах и делать себе публичную карьеру. Человек, живущий «в тени», может придерживаться особых культурных традиций и в то же время разделять общепринятые социально-политические убеждения. Таким образом, официальное и теневое сосуществуют друг с другом и находятся в отношениях взаимопроникновения.
Любая банда по определению являет собой пример теневого сообщества, однако в определенные исторические периоды ее представители могут оказаться на социальной авансцене. Именно такая ситуация сложилась в России в период рыночных реформ 1990-х годов, когда участники уличных преступных группировок вышли из тени и стали демонстрировать лояльность существующему режиму. Некоторые группировки превратились в сложноор-ганизованные криминальные структуры, сотрудничая с представителями государства как агенты влияния. Горизонтальные связи криминальных сообществ, опирающихся на принцип взаимной солидарности, постепенно вытеснили вертикальные связи государства, пользуясь слабостью последних на фоне стремительных социальных перемен. «Несмотря на всю свою примитивность, стратегия выживания криминальных группировок мало чем отличалась от стратегии представителей других социальных групп в условиях краха коммунистической системы», - резюмирует автор [с. 7].
Банда - это военизированное, по преимуществу мужское сообщество, внутри которого слиты воедино все формы человеческого существования. Банду нельзя рассматривать исключительно сквозь призму насилия и криминала (как это иногда делается в научной литературе) или сводить ее сущность только к экономическим действиям; также было бы преувеличением квалифицировать
ее лидеров как замену авторитета государства. Криминальная группировка использует примитивную силу как орудие борьбы за выживание и доминирование. В качестве идеологической поддержки ее лидеры эксплуатируют такие мифические элементы, как готовность любого члена банды принести себя в жертву общим интересам, боевое братство и т.п. В процессе перехода к рыночным отношениям в России представители криминальных группировок стремились остаться на плаву, извлечь выгоду из формирующихся частных предприятий, пользуясь слабостью государственных структур. В этих условиях начинающие предприниматели оказывались беззащитными не только в физическом, но и в правовом отношении; существующие государственные институты не могли обеспечить нормальное функционирование бизнеса: дела в арбитражных судах могли рассматриваться годами, не было инструментов справедливого разрешения экономических и правовых споров, возврата накопившихся долгов и т.п. В сложившихся обстоятельствах преступные группировки не столько выполняли функцию экономического регулятора, сколько использовали в своих целях несовершенство существующих законов и государственных институтов.
Как свидетельствуют работы историков и социологов, вооруженные группировки играли заметную роль в становлении капитализма не только в Западной Европе, но и в Индии, Австралии, Латинской Америке. В частности, некоторые зарубежные исследователи усматривают значительное сходство между российскими бандитскими группировками и итальянской мафией: и те, и другие предлагали услуги по «защите» частного бизнеса на фоне слабости государства. Пользуясь ситуацией, сложившейся в России в 1990-е годы, многие стремились подняться наверх и получить доступ к материальным ресурсам с помощью обмана и насилия, опираясь на теневые структуры. Новые правила игры, сформировавшиеся вслед за развалом СССР, требовали новых героев и новых стратегий успеха. В годы, последовавшие за эпохой первоначального накопления капитала, военизированные, структурированные и экономически мотивированные группировки утратили свою значимость, а их активисты, превратившиеся в сотрудников коммерческих организаций и СМИ, умело вписались в легитимные структуры государ-
ства и бизнеса, сохранив верность криминальному кодексу поведения, где суд вершился «по понятиям».
В связи с этим Стивенсон интересуют следующие вопросы: какова роль уличных криминальных группировок в эволюции российской организованной преступности; можно ли рассматривать банду как форму социальной организации; каким образом изменялись сами криминальные структуры в процессе исторического перехода России от «позднего» социализма к капитализму; каковы формы инкорпорации криминальных структур в рамки сообщества в целом?
В качестве источника руководящих кадров для уличных криминальных группировок некоторые исследователи называют преступных авторитетов - «воров в законе». Другие считают таковым социальные группы, которым применение насилия обеспечивало преимущества в экономической конкуренции - бывшие спортсмены, ветераны афганской войны, уволенные и действующие сотрудники правоохранительных органов. Стивенсон упоминает также такой важный фактор формирования российской организованной преступности, как молодежные уличные криминальные группировки. В условиях крушения прежней административной системы такие группировки, свободные от каких бы то ни было бюрократических рамок, выживали, развивались и процветали. Они учреждали локальную монополию на применение силы, добивались контроля над местными предпринимателями средней руки. Мужское боевое братство, вскормленное улицей, наряду с другими формами солидарности (воинов-афганцев, спортсменов и т.п.), создавало те социальные структуры, внутри которых развивалась нелегальная или полулегальная предпринимательская деятельность. По мнению автора, современные молодежные криминальные группировки по своим обычаям и идеалам мало отличаются от аналогичных юношеских объединений других исторических эпох (в качестве примеров упоминаются перипетии уличных войн между соперничающими молодежными группировками, запечатленными в сюжетах граффити древней Помпеи; отряды викингов; объединения древних германцев). Внутри уличной банды культивировались чувство превосходства над чужаками, ощущение свободы по отношению к внешним социальным обязательствам, ожидание справедливой защиты интересов каждого члена. М. Вебер называл подобные соци-
альные формы «родовыми союзами». В современных городах выходцы из рабочих окраин формируют свои объединения, свободные от диктата школы, родителей и государства. Не имея возможности интегрироваться в число успешных представителей современного общества, молодые люди с окраин образуют «первобытные объединения», внутри которых они надеются обрести идентичность и статус в обход закона. Членов молодежных уличных объединений связывают личная взаимозависимость и коллективное насилие. Архетип члена боевого братства выходит далеко за рамки этнических и классовых различий; на первый план выдвигаются такие «мужские» качества, как упорство, храбрость, агрессивность, предприимчивость, успешность, господство над женщинами. В условиях советской экономической системы члены молодежных группировок такого рода могли руководствоваться идеей социальной справедливости, если они «наводили порядок» среди привыкших к взяткам сотрудников магазинов или ресторанов. Многие молодые люди мечтали разбогатеть, не прилагая трудовых усилий, а лишь демонстрируя свою принадлежность к той или иной банде.
Как правило, в современном обществе уличные молодежные объединения краткосрочны и локальны по своему характеру. Как только молодой человек заводит семью и детей, он покидает улицу. Однако существуют исторические периоды, когда уличные группировки приобретают более устойчивый характер, начинают освоение новых территорий, создают базу для грабежей.
В 1970-е годы в Советском Союзе некоторые уличные криминальные группировки получили доступ к экономическим ресурсам в условиях роста теневой экономики. С крахом социалистической системы подобные группировки превращались в объединения мафиозного типа, которые стали проникать в экономические и политические структуры государства. В этих условиях наблюдалось ослабление авторитета государства в молодежной среде и возрастание роли криминальных профессиональных объединений. С начала 2000-х годов роль российского государства стала усиливаться, несколько упрочился новый экономический порядок, и организованные преступные группировки начали терять свою привлекательность для молодежи. Вертикальные структуры организаций мафиозного типа пошатнулись, и криминальные группировки вернулись к преж-
ним дезорганизованным формам существования. Однако по мере формирования нового политического режима в России становилось все более очевидным, что усиление государства не обеспечивает моментального триумфа закона и порядка, тем более что государство и криминальные структуры вступили в сложные отношения соперничества и кооперации. Хотя некоторые криминальные группировки были ослаблены в результате громких судебных процессов, во многих регионах они не исчезли, а интегрировались в существующую государственную и бюрократическую иерархию и локальную систему силового социального регулирования.
Российские криминальные группировки прочно встраиваются в существующую социальную структуру. Наряду с преступными элементами в эти группировки входят представители самых респектабельных социальных слоев, пользующихся поддержкой власти. Стремясь к легализации своей деятельности в новой социальной и экономической ситуации, они ищут и находят новые ниши для теневой экономики и криминального бизнеса. От широкомасштабной системы рэкета, характерной для 1990-х годов, они перешли к контролю над рынком запрещенных законом услуг (наркоторговля, игорный бизнес, проституция и т.п.). В случае необходимости новые представители бизнеса - выходцы из уличных группировок - без особого труда имеют возможность обратиться к прежним методам насилия для решения тех или иных экономических или политических проблем.
Хотя в России неформальные, в том числе и криминальные группировки, - явление достаточно распространенное, исследования, посвященные данной теме, весьма ограничены. Как в дореволюционной России, так и в советский период «субкультура улицы» оставалась вне поля зрения официальной власти и науки. Подобные явления огульно относились к «отдельным проявлениям хулиганства». Если в дореволюционный период к хулиганам причисляли представителей рабочих окраин, то в условиях коммунистического режима хулиганство ассоциировалось с подрывной деятельностью агентов контрреволюции. Представители советской власти старались замечать лишь те фрагменты реальности, которые соответствовали их интересам. Подобная недальновидность способствовала лишь увеличению масштабов девиантного поведения среди молодежи. В 1990-2000-е годы в России появились исследования, по-
священные молодежным девиациям, однако в большинстве своем представителей уличных группировок продолжали рассматривать в качестве маргиналов, выходцев из низших слоев, «гопников» и т.п.
С. Стивенсон выделяет следующие типы криминальных группировок: 1) уличные группировки ровесников; 2) территориальные элиты; 3) группировки, связанные с бизнесом; 4) автономные правящие режимы. Указанные типы отличаются друг от друга структурой, формами насилия, целями осуществляемого ими контроля.
В книге прослеживается, как такие факторы, как развал экономики и разрыв социальных связей, отсутствие защищенности толкали молодых людей на поиск места в структуре преступных группировок, которое давало надежду на личную безопасность и возможность материального благополучия. Криминальный характер группировок не только не мешал бизнесу, но, напротив, был весьма полезным в условиях постоянных факторов нестабильности и риска.
В условиях «дикого капитализма» в России, когда предприниматели оказывались беззащитными перед грубой силой, а работники правоохранительных органов были неэффективными и коррумпированными, задача уличной криминальной группировки состояла в том, чтобы «захватить территорию» и обложить данью местных бизнесменов. Затем лидеры группировки стремились укрепить внутренние связи и дисциплину, зафиксировать границы своего влияния и сделать так, чтобы членов банды считали силой. Следующий этап состоял в том, чтобы наладить контакты с представителями «пограничных» преступных группировок и поделить сферы влияния. Чтобы доказать неспособность конкурирующей группировки обеспечить надежную «крышу», бандиты совершали нападения на фирмы, платившие конкурентам, избивали сотрудников, приводили в негодность офисное оборудование. Устрашение непокорных бизнесменов было обязанностью юных членов банды. Войны между отдельными группировками за территории все участники и свидетели событий - жители, сотрудники милиции и члены банд - вспоминают с ужасом и оценивают как «беспредел». В подобных ситуациях целый город мог стать зоной боевых действий. Некоторые исследователи указывают, что смертность в среде преступных группировок в этот период превышала процент убитых
советских солдат в ходе афганской войны. Иными словами, события и разборки 1990-х годов напоминают гражданскую войну, связанную с переходом от одного экономического уклада к другому.
К середине 1990-х годов во многих регионах России лидеры криминальных группировок утвердили свои «вотчины», и масштаб бандитских войн пошел на спад. Количество криминальных группировок и их численность стабилизировались, уличные группировки постепенно превращались в «автономные правящие режимы», влиятельные институты, использующие более тонкие приемы вымогательства. Наряду с этим имел место «экспорт преступности» в федеральном и международном масштабах. Например, выходцы из преступных групп Казани сформировали свои «бригады» в Москве и Санкт-Петербурге. В начале 2000-х годов несколько представителей тех же группировок были арестованы во Франции за организацию публичного дома.
По мере формирования рыночных отношений внутри криминальных группировок наблюдается социальная и экономическая дифференциация. Если лидеры этих группировок стремились занять место в структуре легального (и нелегального) бизнеса, то основная масса их рядовых членов оставалась слабо дифференцированной в социальном плане. Для молодого члена преступной группировки существуют следующие варианты жизненного выбора: 1) остаться в рамках криминальных структур; 2) пополнить ряды рабочего класса; 3) получить образование и стать специалистом в той или иной области. Некоторые члены группировок проходили «двойную спираль» своего развития: оставаясь внутри криминального мира, они делали успешную социальную карьеру. Иными словами, многие из них хотели бы видеть себя «нормальными» членами общества, налаживая для этого неформальные связи с представителями власти и правоохранительных органов.
В заключение Стивенсон показывает, как криминальный язык «понятий» проникает практически во все слои и структуры российского общества, начиная с улиц и заканчивая коридорами власти.
О. В. Летов
