CC BY
40
подготовленная Марком Ливием Друзом Старшим, которая предполагала основание 12 колоний в пределах самой Италии. Очевидно, пишет автор, что африканский проект гракханцев не мог конкурировать с явно более привлекательным в глазах римского плебса проектом Ливия Друза. Резня на Авентине и закон плебейского трибуна Марка Минуция Руфа 121 г. до н.э., упразднивший ряд нововведений гракханского периода, стали логическим завершением борьбы за ager publicus populi Romani (с. 225, 233).
А.Е. Медовичев
СРЕДНИЕ ВЕКА И РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ
2017.01.003. СРЕДНЕВЕКОВАЯ ЕВРОПА: ВОСТОК И ЗАПАД. -М.: Высшая школа экономики, 2015. - 415 с.
Ключевые слова: средневековая Европа; латинский Запад; православный Восток; правящие элиты; брачные стратегии; заимствование текстов.
Коллективная монография, подготовленная сотрудниками Лаборатории медиевистических исследований НИУ ВШЭ под редакцией известного ученого-медиевиста М.А. Бойцова, посвящена проблеме взаимоотношений латинского Запада и православного (а отчасти и мусульманского) Востока. Авторы монографии рассматривают данную тему сквозь призму весьма необычных для этой проблематики сюжетов: брачные стратегии и стратегии имянаречения в среде правящей элиты разных обществ в Европе и Византии, заимствование текстов и идей в Средиземноморском регионе, различные модели взаимоотношений с иноверцами, посольские церемонии при встрече представителей Московии и Запада. В книге шесть глав.
Глава первая «Брак и власть между Западом и Востоком: Матримониальный портрет династии Рюриковичей» написана доцентом Школы филологии НИУ ВШЭ А. Литвиной и ведущим научным сотрудником Научно-учебной лаборатории медиевистиче-ских исследований НИУ ВШЭ Ф. Успенским. Как указывают исследователи, брачные союзы правителей в XI-XII вв. регулировались, с одной стороны, нормами церковного права, с другой -местными обычаями, которые устанавливали, какие из церковных
запретов могут быть нарушены, но при этом налагали собственные ограничения, не обусловленные церковным правом. Свой тезис А. Литвина и Ф. Успенский иллюстрируют анализом матримониальных союзов Рюриковичей, отмечая как их сходство с западноевропейскими моделями, так и некоторые важные от них отличия. В частности, они замечают, что каждый ребенок мужского пола обладал определенным правом на власть и безусловным правом на вступление в брак; известная по европейским примерам изначальная ориентация младших сыновей правителя на духовную карьеру или распространившееся у «поздних» Рюриковичей почти принудительное безбрачие младших братьев в великокняжеской семье не практиковались в XI - первой половине XIII в. Кроме того, в противовес характерной для многих западноевропейских династий стратегии, в соответствии с которой властители стремились найти максимально знатных невест для старших сыновей и с готовностью отдавали дочерей за людей менее знатных, чем они сами, княжны Рюриковичей не вступали в брак с людьми, не принадлежавшими к правящим домам, представители же мужской части рода могли жениться не только на княжнах Рюриковнах, половчанках, женщинах из европейских владетельных домов, но и на знатных новгородках, а иногда и лицах некняжеского происхождения. Хотя, как замечают авторы, на Руси бывали случаи расторжения матримониальных союзов; у нас нет примеров использования для этого принятой на Западе практики манипуляции каноническим правом, когда одни и те же родственные отношения сперва признавались приемлемыми для брака ради пользы страны и церкви, а впоследствии провозглашались достаточным основанием для расторжения этого союза. В качестве уникальной черты русского династического обихода исследователи отмечают то, что ни один русский князь не мог жениться на вдове другого русского князя, сколь бы отдаленным ни было его родство с покойным. Подобной дискриминации царственных вдов не существовало в это время ни в Византии, ни в Западной, ни в Северной Европе; данный запрет накладывал, как пишут А. Литвина и Ф. Успенский, ряд существенных ограничений на матримониально-политическую стратегию династии.
Глава вторая «Стратегия имянаречения у восточнохристиан-ских правителей УП-ХШ вв. в сравнительной перспективе (Багра-тиды, Комнины, Рюриковичи)», написанная доцентом Школы ис-
торических наук НИУ ВШЭ А. Виноградовым, является развитием исследований имянаречения русских князей, проводимых в течение длительного времени Ф. Успенским и А. Литвиной. Исследователи заметили, что у Рюриковичей домонгольского периода новорожденный младенец мужского пола в княжеской семье обычно получал имя ближайшего старшего умершего родственника (вместе с этим именем ему, по представлениям эпохи, передавались сила и слава предка); если же младенец получал имя в честь живого родственника (обычно дяди), это означало его передачу под покровительство более сильного родича или, наоборот, оттеснение младшего родственника на периферию династии.
Большинство авторов, указывает А. Виноградов, считают, что данный феномен имеет германское происхождение, хотя упоминаний о нем нет ни в одном германском письменном источнике. Однако он обнаружил отсылку к этой практике в совершенно иной культурной среде: в византийской «Хронике» Симеона Логофета (середина Х в.) - правда, применительно не к персонажу византийской истории, а к древнему библейскому герою, Аврааму. Четкое определение Симеоном Логофетом принципа имянаречения, который считается германским по происхождению, наводит, по мнению А. Виноградова, на мысль о необходимости более тщательного сравнительного анализа восточных и западных практик. Сравнивая принципы имянаречения в династиях Багратидов, Рюриковичей и Комнинов, исследователь выявляет ряд особенностей, характерных для всех трех традиций: исчезновение «непрестижного» имени, незначительная роль наречения именами родичей по материнской линии, отсутствие имянаречения в честь отца (хотя у Багратидов и Рюриковичей такое имянаречение в виде исключения встречается, причем у Багратидов - в честь как умершего, так и, вероятно, живого отца).
По многим позициям, однако, в практиках имянаречения Багратидов и Рюриковичей присутствуют общие черты, которых нет в практике Комнинов, имеющей в свою очередь ряд параллелей с новогреческой традицией имянаречения.
В третьей главе «Судьба человека. Средневековые путешествия Аристотеля между Востоком и Западом» ординарный профессор НИУ ВШЭ О. Воскобойников прослеживает на обширном корпусе текстов как формировался в Х11-Х1У вв. образ Аристотеля,
которого в этот период часто называли просто Философом. Исследователя интересует не столько восприятие сочинений Аристотеля, как подлинных, так и псевдоэпиграфов, сколько вопрос о том, какое место отводилось Аристотелю в процессе изменений привычной для Европы парадигмы познания. Автор показывает, что к концу XIII в. Аристотель стал своего рода символическим воплощением «авторитета» и его образу могли быть приданы самые разные, необходимые автору в данный момент черты. О. Воскобойни-ков заключает, что в Средние века люди «и на Востоке, и на Западе, возводя новое здание, не боялись поставить новую кровлю на древние колонны, опереться на модели и образцы древности, чаще всего не считаясь ни с кем-то когда-то придуманными и потому ставшими общепринятыми доктринами и догмами, ни с цензурой, ни даже с расхожими умственными и душевными привычками» (с. 218).
В четвертой главе «Московская Русь перед лицом "иноверия": Восточнохристианская модель религиозного плюрализма?» профессор исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова М. Дмитриев отстаивает тезис о том, что «именно византийско-православное религиозное наследие способствовало складыванию в истории православных государств Восточной и Юго-Восточной Европы (а также Кавказского региона) особой модели религиозно-культурного плюрализма» (с. 238). Как считает М. Дмитриев, «некоторые конститутивные особенности византийско-христианских традиций позволяли обществам византийского цивилизационного круга строить отношения с исламом (и иными нехристианскими конфессиями) иначе, чем это происходило на средневековом "латинском" Западе. Продолжением данной гипотезы является предположение, что отличающаяся от западноевропейской традиция отношений с исламом и иными конфессиями была структурным явлением, которое существенно повлияло, в частности, на практику отношений институтов и населения Российской империи с исламом в ХУШ-ХХ вв.» (с. 239). По мнению исследователя, господство сравнительно терпимого или индифферентного отношения русских властей, духовенства и общества Московского государства в XV-XVII вв. к неправославным религиозным традициям было обусловлено конфессиональными особенностями, а не политическим праг-
матизмом, геополитическими реалиями, нехваткой ресурсов, низкой плотностью населения и отсутствием социальных связей и т.п.
Ординарный профессор НИУ ВШЭ М. Бойцов в пятой главе «Различные взгляды на посольство Ивана IV к императору Максимилиану II в 1576 г.» анализирует различные аспекты восприятия сторонами друг друга, особенности их взаимного понимания или же, напротив, непонимания. В его исследовании акцент сделан на анализе и сопоставлении имеющихся источников, выявлении их природы, происхождения и особенностей.
Доцент Школы исторических наук НИУ ВШЭ А. Шарова в шестой главе «Всеобщая история в общественно-политической жизни России начала ХХ в.» обращается к вопросу о том, какое влияние оказали исследования по западной истории на развитие российской исторической науки и на общественное сознание XIX-XX вв.
З.Ю. Метлицкая
2017.01.004. НАУС Дж. КОНСТРУИРОВАНИЕ ОБРАЗА КОРОЛЕВСКОЙ ВЛАСТИ: МОНАРХИ ФРАНЦУЗСКОЙ ДИНАСТИИ КАПЕТИНГОВ И ПЕРВЫЕ КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ. NAUS J. Constructing kingship: The Capetian monarchs of France and the early crusades. - Manchester: Univ. of Manchester press, 2016. -163 p.
Ключевые слова: Франция, XI-XIII вв.; династия Капетин-гов; королевская власть; первые Крестовые походы.
Книга доцента Оклендского университета (Мичиган, США) посвящена анализу влияния Крестовых походов на процесс конструирования нового образа и идеологии королевской власти во Франции в период правления династии Капетингов. По словам автора, Крестовые походы долгое время находились на периферии интересов историков: в исторических сочинениях они либо рассматривались отдельно, в отрыве от общего течения европейской истории, либо упоминались походя, как один из эпизодов в биографии важных исторических личностей. В последнее время, как отмечает Дж. Наус, этот разрыв постепенно преодолевается, и данная книга представляет собой еще один шаг в этом направлении.
