CC BY
28
подменил ли Мурси божественный суверенитет народным суверенитетом? Имеются веские основания сомневаться в искренности Мурси. Очевидное несоответствие инаугурационной речи Мурси с его прежними заявлениями «свидетельствует об интенсивности этой идейной трансформации, которую исламистский лидер не мог позволить себе игнорировать, по крайней мере, риторически» (с. 674).
Спустя год, когда народ поддержал военных, сместивших Мурси с поста президента, Мурси в своем последнем выступлении, стремясь изменить ход событий, уже не вспомнил о народе как источнике власти, а говорил лишь о легитимности, соблюдении конституции, закона и выборов. У. Абулоф замечает в связи этим, что революция, которой является позитивный национализм, может быть опасной.
В заключение У. Абулоф повторяет свой главный тезис, что «арабская весна» «знаменует идейный водораздел, означающий полномасштабный подъем позитивного национализма» (с. 675). Этот новый феномен в арабской политической жизни требует дальнейшего тщательного изучения.
Ю.И. Комар
2016.04.008. АЛЬ-АНАНИ Х. ВЗЛЕТ И ПАДЕНИЕ «БРАТЬЕВ-МУСУЛЬМАН» ЕГИПТА.
AL-ANANI Kh. The rise and fall of Egypt's Muslim Brotherhood // The Middle East J. - Wash., 2015. - Vol. 69, № 4. - Р. 527-544.
Ключевые слова: Египет; «Братья-мусульмане»; Мухаммад аль-Мурси; «арабская весна»; политический ислам, египетская революция.
Халиль аль-Анани (Институт высших исследований, Доха, Катар) обращается к судьбе ассоциации «Братьев-мусульман» (Джам 'ийат ал-ихван ал-муслимин) в Египте после восстания 2011 г., анализируя ее политическое поведение и стратегию с момента взятия власти в июне 2012 г. Исследуя факторы, вызвавшие свержение в 2013 г. сформированного ею правительства, он приходит к выводу, что их можно свести к трем ключевым: отсутствие у «Братьев» революционной повестки, организационная стагнация и инерция в
их руководстве, некомпетентность и неопытность их лидеров в делах управления страной.
Стремительное вознесение египетских «Братьев-мусульман» (ал-Ихван ал-муслимун) на вершины могущества и их низвержение оттуда застали врасплох многих наблюдателей, комментаторов и политиков. Спустя лишь год пребывания во власти их восхождение резко обрывается, а будущее их неясно и поныне. В то время как лидеры организации и сочувствующие им винят в неудаче силы старого режима («глубинное государство», deep state), не стоит сбрасывать со счетов просчеты и промахи самих «Братьев». Их неудержимый прорыв к власти, застойный и ригидный характер принятия решений внутри самого движения, бездарность и слабость новоизбранного президента - все способствовало их краху.
После отставки Мухаммада Хусни Мубарака 11 февраля 2011 г. «Братья» вышли на первый план как одна из ключевых политических сил Египта. Образованная ими Партия свободы и справедливости (ПСС) выиграла первые после январского возмущения парламентские выборы, а ее председатель, доктор Мухаммад аль-Мурси, стал первым главой египетского государства, принявшим на себя полномочия в результате свободного и демократического волеизъявления. Однако уже через год пребывания на этом посту он доказал, что неспособен эффективно управлять страной или хотя бы достигнуть целей, поставленных в январе, что заставило военных, после всплеска массового недовольства Мухаммадом аль-Мурси 30 июня, прибегнуть к перевороту и взять контроль над властными инстанциями 3 июля 2013 г.
Х. аль-Анани прослеживает ход дебатов о том, как можно объяснить поведение и стратегию исламистов, критически обсуждая ключевые тенденции в осмыслении этого аспекта политического ислама за последние три десятилетия, когда он превратился в предмет пытливых размышлений и споров, как в академической, так и в экспертной среде. «Несмотря на широчайший выбор литературы по исламистским движениям, сама суть исламизма как со-циополитического феномена все еще остается загадкой. Ученых озадачивают не только изменчивые лики исламизма, но и отсутствие методологических и теоретических инструментов, которые помогли бы проанализировать и разъяснить дискурс, поведение и стратегию исламистов» (с. 528). Со времен исламской революции в
Иране 1979 г. в этой сфере наблюдается доминирование двух влиятельных лагерей гуманитариев (bodies of scholarship).
Для первого из них характерен эссенциалистский или культурологический подход, трактующий исламизм как ригидный и неизменный феномен. Его глашатаи склонны видеть в исламизме не более чем реакционный ответ на кризис модерна, который обрушился на мусульманские общества с начала XX в. Этой тенденции никак не удается объяснить сложность и многогранный характер исламизма, и она чаще анализирует его при помощи того же редукционистского, аисторического и культуроцентрического инструментария, которым оперирует применительно к исламским обществам. Эссенциалисты, далее, зачастую смешивают исламизм и ислам как целое, в особенности концентрируя внимание на наиболее консервативных и исповедующих насильственные методы силах, следующих регрессивной в своей неизменности интерпретации этой религии. «Для таких ученых ислам не столько вера, сколько анахроническая идеология, несовместимая с современными идеями» (с. 528).
Второй подход - контекстуалистский - рассматривает исламизм с социально-экономической точки зрения и как политическую платформу, не особенно напирая на духовный или ритуальный аспект. Проводники этой теории демонстрируют склонность трактовать его как ответ на кризисы, которые расшатывали страны Среднего Востока в течение последнего полувека. Контекстуалисты отводят главную роль в становлении исламистских движений начиная с 1970-х годов проблемам урбанизации, безработицы, бедности и коррупции.
Оба описанных тренда, объясняя зарождение и эволюцию исламизма, отдают приоритет таким структурным факторам, как культура, религия и экономика, и не уделяют серьезного внимания таким идейным моментам, как совместное действие, идентичность и мобилизация. Чтобы заполнить эту лакуну, в середине 2000-х годов зародилось новое направление в гуманитарных науках, которое, уходя корнями в теорию социального движения, стремится придать новому исследованию исламистской политики более нюансированную и аналитическую перспективу. Его сторонники все чаще видят исламизм как сложный и многогранный феномен, который невозможно понять, не разобравшись со всеми его аспектами - не только
идейными, но и институциональными (идентичность, социальные рамки, солидарность, эмоции и т.д.). Находясь еще в процессе зарождения, этот тренд уже внес свой существенный вклад в освоение проблематики, и нужны дальнейшие усилия для использования его инструментария ради верного понимания и истолкования природы исламизма.
Находясь в русле этого направления гуманитарных наук, аль-Анани задается целью заполнить один из важнейших пробелов в литературе, посвященной исламистским движениям, а именно, роль «внутренней» политики для формирования их поведения, решений и стратегии, точнее, воздействие «внутренней» динамики на «внешнее» поведение исламистов. Обращается он и к последствиям «институциональных» и «организационных» факторов (баланс власти, процесс принятия решений, фракционность, тип лидерства и т. д.) для исламистского дискурса.
В следующей части своей статьи аль-Анани разбирает ту роль, которую «Братья» играли в политической жизни до и после революции 2011 г., исследуя как живучесть и устойчивость «Братьев» при Хусни Мубараке, так и то, как им удалось стать центральной силой в египетском социуме в пост-мубараковскую эру.
В период, предшествовавший восстанию 25 января, «Братья» ставили перед собой две основные цели: сохранение своей внутренней организации и упрочение присутствия в ряде социополити-ческих сфер. Обе они были достигнуты, несмотря на брутальные репрессии со стороны режима-долгожителя М.Х. Мубарака. Начиная с 1980-х годов «Братья» расширяли сети своих социальных связей через создание отдельных поликлиник, образовательных центров и исламских школ по всему Египту, как в городских зонах, так и в сельской местности. Многие египтяне, обездоленные и лишенные иллюзий экономическим курсом Х. Мубарака в конце десятилетия, находили убежище благодаря общественным и хозяйственным инициативам «Братьев». Неудивительно, что социальная представительность организации на протяжении последних десятилетий XX в. росла как по экспоненте, что впоследствии помогло ей успешно продвигать свои политические и электоральные амбиции.
«Братья» включились в официально санкционированный политический процесс с начала 1980-х годов, принимая рутинное участие в выборах в парламент, студенческие и профессиональные
союзы. Утомленный противоборством с радикальными исламистами, использовавшими насильственные методы, режим Мубарака в течение всего десятилетия игнорировал экспансию движения и только к началу 1990-х устроил первые облавы на его ячейки, чтобы подорвать его растущую политическую и общественную активность. Мубарак использовал волну насилия, источником которой были исламисты-радикалы, как предлог для подавления и сокрушения «Братьев», которые, со своей стороны, стремились делегити-мировать коррумпированную партию власти - Иационал-демокра-тическую (ИДИ), бойкотировав парламентские выборы 1990 г. и попытавшись сплотить вокруг себя другие политические силы. Это вызвало в последующие годы усиление репрессий в отношении их лидеров и рядовых членов.
Смена руководства «Братьев» в 2004 г. и давление, которое США оказывали на Мубарака, чтобы заставить его либерализовать политическое пространство, стали для движения прекрасным шансом реабилитироваться. Оно вступило в контакт с возникшим в том же 2004-м году влиятельным течением «Кифайа» («Хватит!», собственно - «Египетское движение за перемены»), которое и стало главным двигателем протестов, послуживших прологом к низвержению существовавшего режима. В 2005 г. «Братья» провели публичные демонстрации, направленные против верховной власти (впервые с 1960-х годов, когда аналогичные демарши вызвали арест многих высокопоставленных чиновников). По итогам парламентских выборов в том же году они заняли почти 20% мест в Народном собрании, что подготовило почву для следующего столкновения с Мубараком, которое уже в 2010 г. ощущалось как неизбежное. Неудивительно, что в феврале 2011 г. «Братья», «движимые жаждой власти, которую подпитывал громадный вакуум, оставленный падением Мубарака и НДП» (с. 530), воспринимались как ключевой элемент нового порядка. Этому способствовала и относительная слабость других партий, фрагментация и дезорганизация молодежных движений, которых быстро перевесили лучше дисциплинированные и подготовленные формирования не только «Братьев», но и салафитов.
«Опираясь на свою притягательность для религиозных слоев населения и давно налаженные сети социальных связей, исламисты доминировали в египетской политике. Они учредили новые партии,
с рвением участвовали в выборах и оказались глубоко вовлечены в переговоры с военными по выработке дорожной карты переходного периода» (с. 531). Созданная «Братьями» в июле 2011 г. ПСС уже на выборах 2011/12 г. завоевала около 47% мест в парламенте. Она пользовалась несколько отредактированной версией избирательной платформы «Братьев» 2007 г., откуда был удален ряд тезисов, вызвавших оживленные дискуссии в египетском обществе и касавшихся возможности для женщин и немусульман быть избранными на государственные посты, а также институционализации участия богословов в политической жизни и законодательстве.
В целом «Братья» предпочли не прояснять своих взглядов на такие противоречивые вопросы, как права женщин и меньшинств, чтобы избежать критики со стороны своих оппонентов. Хотя ПСС определяла себя как «гражданскую партию» (хизб мадани), она декларировала в качестве своей первостепенной задачи не приход к власти, а «утверждение исламской нравственности, ценностей и представлений жизни отдельной личности и общества», что придавало ее платформе выраженный конфессиональный оттенок. Двусмысленным и непоследовательным было и использование ею таких ключевых терминов, как «совещание» (шура) и «демократия» (димукратийа). Первый из них, который исламисты рассматривают, как более всеобъемлющий и широкий, чем второй, применялся, прежде всего, при обсуждении вопросов государственного строительства, но в остальной части программы оба понятия выступали как взаимозаменяющие синонимы. Это явно отражало конфликт между религиозными идеалами и политическими амбициями партии, а также, возможно, поиски компромисса между консерваторами и реформаторами среди самих «Братьев».
Путь во власть дался «Братьям» отнюдь не легко: проведя почти 80 лет на нелегальном или на полулегальном положении, им приходилось теперь принимать новые правила игры и маневрировать, чтобы не спровоцировать или не оттолкнуть от себя другие политические силы и Запад. Так, они объявили, что в случае победы на выборах не станут вводить в Египте исламское законодательство, и в целом приняли стратегию сдерживания, повторно напоминая, что не алчут всецело контролировать Египет (очевидно, чтобы развеять страхи перед своим возможным реваншем). Еще за считанные дни до смещения Мубарака «Братья» заявляли, что не ста-
нут выдвигать собственного кандидата на запланированных президентских выборах и провозгласили лозунг «участие, а не преобладание», чтобы подчеркнуть ограниченность своих политических амбиций, а в марте 2011 г. обещали, что станут претендовать не более чем на 30% депутатских мандатов. Естественно, что вскоре после этого, осмелев, они не стали считаться ни с первым, ни со вторым из этих обязательств, оправдываясь тем, что столкнулись с «угрозами, вставшими перед революцией», - отговорка, вызвавшая множество вопросов и поставившая под сомнение доверие к новой партии.
Решение о выдвижении кандидата на пост главы государства было, в частности, принято на фоне столкновения интересов «Братьев» с Верховным советом вооруженных сил, принявшим на себя властные полномочия после падения Мубарака. После непродолжительного «медового месяца» обе стороны не сошлись в своих политических притязаниях, и военные крайне неохотно расставались со своим всевластием и привилегиями. Это привело к тому, что после избрания М. аль-Мурси его реальная власть оказалась весьма ограничена. Отказавшись от своего обещания передать полномочия по истечении шестимесячного периода после президентских выборов, Верховный совет вооруженных сил постарался добиться для себя как можно большего количества прерогатив в формирующемся заново порядке. «Для хунты сохранение давней независимости и привилегий военных являлось своего рода красной чертой, а, следовательно, не могло служить предметом торга с новым режимом, безотносительно к его политическому бэкграунду. С другой стороны, "Братьев" преследовал призрак возвращения старого режима. Для них единственным способом не допустить этого неприемлемого регресса было самим вступить в дело и взять власть в свои руки» (с. 534). Когда обе стороны не сумели прийти к «консенсусу» в лице кандидата, который смог бы обеспечить реализацию обоюдных интересов, конфликт стал неминуем.
Фокусируясь на падении «Братьев» и рассматривая подготовившие его факторы, в частности, относящиеся к внутренней динамике этой группировки, аль-Анани замечает, что, когда в июне 2012 г. аль-Мурси стал первым свободно и демократически избранным главой египетского государства, казалось, что раскрылись горизонты для новой главы в истории «Братьев». Вслед за непродол-
жительным временным отрезком, когда они формировали теневое правительство, «Братья» превратились в общепризнанных властителей Египта, хотя и не вполне контролировали госаппарат. Неспособность группы осуществить необходимый переход от громогласного оппозиционного движения к правящей силе стала очевидна в президентство аль-Мурси, так как «Братья» по иронии судьбы одновременно приняли на себя оба эти качества. Организация вдобавок столкнулась с серьезнейшими политическими, социальными и экономическими вызовами, требовавшими фундаментальных изменений в ее дискурсе и стратегии. Хотя падению «Братьев» поспособствовало много факторов, включая сопротивление «глубинного государства» и враждебность к ним в тех или иных регионах, потерю ими могущества облегчили и ускорили три ключевых фактора:
1. Бремя консерватизма.
С самого своего рождения в 1928 г. «Братья» «взяли на вооружение ортодоксально-консервативную и, в то же время, популистскую идеологию и риторику, находившую отклик у многих египетских обывателей» и «заявили о себе как о самом популярном оппозиционном движении в Египте» (с. 535). К первым годам функционирования организации восходят и дебаты о том, должна ли она принять «революционную» платформу. Отец-основатель «Братьев», Хасан аль-Банна, твердо и ясно очертил «реформистский» характер и мировоззрение своего движения, объявив, что «не верит в революцию». С 1952 г., когда пала монархия, «Братья» избегали открытых восстаний или выступлений против автократических режимов Египта, невзирая на беспощадное подавление с их стороны и исключение из политики, а при Мубараке не только мирились с репрессиями, но и шли на сделки и сговоры. Однако тот самый традиционалистски ортодоксальный консерватизм «Братьев», который, отдавая предпочтение постепенным улучшениям перед коренными переменами, компромиссу перед конфронтацией, помог им, в те же 1980-е годы, обрести широкую опору через апелляцию к бедноте и низшим прослойкам среднего класса, оказался ненужным бременем после январского восстания. В официальных декларациях и текстах, публикуемых «Братьями», они избегают говорит о «переменах», вместо которых используют идею «преобразования» («реформы»).
2. Организационная стагнация и инерция.
Долгое время мощная и дисциплинированная структура «Братьев» как общественного движения вызывала только самые высокие оценки. Это, однако, сработало против них самих сразу после восстания 2011 г и смешало их политические расчеты: плотность социальной организации блокировала попытки реструктуризации группы в направлении более открытого участия и прозрачности. Такая организационная инерция повредила «Братьям» в двух отношениях:
а) упрочив контроль и доминирование приверженцев жесткого курса (hard-liners) в ущерб «реформистам»: пример тому - деятельность руководства организации в 2001-2011 гг., когда ею бесконтрольно заправляли генеральный секретарь Махмуд Иззат и заместитель «верховного наставника» и главный стратег «Братьев», бизнес-магнат Хайрат аш-Шатир, которые создали тесный круг, где принимались решения, и перестроили в своих интересах всю командно-административную структуру движения, прежде всего, совещательное собрание (маджлис аш-шура) и руководящее бюро (мактаб ал-иршад), подбор членов которых стал увязываться скорее с лояльностью и преданностью М. Иззату и Х. аш-Шатиру, нежели с личными заслугами и способностями;
б) увеличив ригидность и камерный характер принятия решений внутри самого движения: пример тому - выдвижение аш-Шатира на пост президента 31 марта 2012 г., вызвавшее раскол даже в составе Совещательного совета, когда первоначально на голо -сование ставился вопрос о выдвижении кандидатуры на высший государственный пост, что само по себе не вызвало никакой поддержки у членов совета, которым затем пришлось выбирать соответствующего кандидата, причем аш-Шатир, в конечном итоге, отказался от участия в выборах из-за трений с формальным законодательством в пользу М. аль-Мурси - типичного «кадрового работника», выстраивавшего свою «карьеру» среди «Братьев» с конца 1970-х годов.
3. Некомпетентность.
Общеизвестное всемогущество египетской бюрократии и архаичная природа ее институтов (прежде всего, министерства внутренних дел, юстиции и обороны) отторгали «Братьев», которым, в свою очередь, не хватало опыта и мудрости для того, чтобы спра-
виться с ними. За три предшествовавших десятилетия, когда «Братья» не допускались в общественную жизнь, их лидерам, да и рядовым членам, систематически препятствовали в получении министерских и высших правительственных должностей, а индивиды, аффилированные с движением, неизменно трактовались государственными учреждениями как подозрительные и неблагонадежные лица, практически «граждане второго сорта». Это ощущение обездоленности и исключенности сказалось на курсе и стратегии «Братьев», пока они находились у власти: все их потуги реформировать или реструктурировать госаппарат воспринимались с нескрываемым недоверием, которое давало о себе знать чем дальше, тем больше. К тому же, движение так и не смогло поставить под свой контроль ключевые ведомства (МВД, МИД, Минобороны) и еле контролировало другие (министерства инвестиций, сельского хозяйства, планирования и международного сотрудничества). Таким образом, призрак «ихванизации» египетского государства (ах-ванат ад-даула), которым пугали общественность враждебные аль-Мурси СМИ, оказался во многом надуманным жупелом.
В заключение аль-Анани анализирует нынешний кризис, с которым столкнулась организация, и то, каким образом складывались до недавнего времени ее отношения с военным режимом, определившим ее как террористическую группу. Смещение аль-Мурси 3 июля 2013 г. оставило «Братьев» в разброде и шатании, тем более что произошло совершенно неожиданно для их руководства, которое осознало то, что удача от него отвернулась, только тогда, когда события полностью вышли из-под контроля. Даже после потери власти «Братья», лишенные конкретной стратегии и политического видения, оказались бессильны реорганизоваться, чему, естественно, препятствовали жесткие насильственные меры, принятые против них новым режимом.
Большинство лидеров движения, как кажется, безоговорочно доверяло военным, в частности, верховному главнокомандующему Абд аль-Фаттаху ас-Сиси, которого они сами продвинули на пост министра обороны. Предоставив армии значительную автономию в рамках конституции 2012 г., «Братья» полагали, что нейтрализовали ее и удовлетворили политические амбиции генералитета, а потому до последних недель не осознавали того, что готовится государственный переворот.
«Братья» не церемонились и с проявлениями растущего народного недовольства и гнева против правления аль-Мурси. Их лидеры так и не разобрались в реалиях, сложившихся накануне массовых протестов июня 2013 г., и недооценили возможности своих политических оппонентов в отношении смены власти. За две недели до начала протестов генеральный секретарь «Братьев» Махмуд Хусайн с откровенным презрением говорил об оппозиции - «меньшинстве, преувеличенном и раздутом в СМИ», которое не в силах «мобилизовать улицу» против его движения, на чьей стороне - якобы сам народ (с. 542). По-видимому, господствовавшее среди «Братьев» умонастроение - ощущение себя большинством и порождаемая им самоуверенность - перевесило их прагматизм и повлияло на политические расчеты за непродолжительное время их пребывания у власти. Столь же неадекватным было восприятие «Братьями» кризиса даже после смещения аль-Мурси. Вместо того, чтобы заново продумать собственную стратегию, движение взывало к давней памяти о преследованиях (михна), дабы поддержать солидарность среди своих членов и избежать внутренних разломов. Именно в таком ключе оно увещевало своих сторонников и сочувствующих ежедневно протестовать, бросая вызов новому правительству.
Последнее сразу же выбрало в отношении «Братьев» самые брутальный и репрессивный курс, беспощадно истребив сотни членов движения в июле - августе 2013 г. и задержав еще несколько тысяч человек. Кроме того, оно развернуло комплексную экономическую, социальную и религиозную политику, нацеленную на ликвидацию активности «Братьев», многие из которых покинули Египет, найдя убежище в Катаре, Турции, Великобритании. В октябре правительство конфисковало и заморозило финансовые авуары руководителей движения, но поворотный момент наступил в декабре, когда оно квалифицировало «Братьев» как террористическую организацию. «Новый режим сыграл на гневе и разочаровании общества, направленных против "Братьев", чтобы раздавить их, и эти усилия всячески раздувались и приукрашивались работавшими на военных СМИ» (с. 543).
Еще важнее то, что решающую роль в продолжении успешного подавления «Братьев-мусульман» сыграла открытая и недвусмысленная поддержка, которую А.-Ф. ас-Сиси снискал в регионе,
прежде всего, со стороны Саудовской Аравии и ОАЭ. «Арабская весна» заставила эти две монархии рассматривать усиление «Братьев» как смертельную угрозу собственным династическим режимам, которой непременно нужно положить конец. Поэтом, стоило ас-Сиси совершить свой путч, как обе страны щедро вознаградили его, пролив дождь из миллиардов долларов на немощную египетскую экономику. Приняв на себя все легальные полномочия в июне 2014 г., ас-Сиси не раз демонстрировал преимущественную зависимость от финансовых вливаний из стран Персидского залива как от инструмента смягчения социальных и экономических зол Египта, как от некоего соглашения, условия которого включают окончательное и бесповоротное уничтожение «Братьев».
С момента отстранения от власти аль-Мурси в 2013 г. «Братья-мусульмане» словно погрузились в хаос и в данный момент ведут параллельно два боя, в одном из которых стоит на кону их собственное выживание, в другом - устойчивость режима, водворенного военным переворотом. Тем не менее для победы хотя бы в одном из них им не хватает ясного видения и слаженной стратегии. Несмотря на устраиваемые режимом беспощадные облавы и разрыв между руководством «Братьев» и их социальной базой, группа по-прежнему действует. Однако способность «Братьев» снискать общественную поддержку и восстановить свой публичный имидж значительно ослабла, а в некоторых случаях приносит контрпродуктивные результаты. С одной стороны, непрекращающиеся акции протеста, подтачивающие действующее правительство, могут помочь «Братьям» удержать сплоченность и единство рядов в низшем звене своих членов, с другой - отдаляют их от общественности и усугубляют их изоляцию. В свете всего этого движение испытывает потребность в расширении своей социально-политической повестки, чтобы охватить новые сегменты общества. Более того, продолжающаяся конфронтация с режимом только повредит его мирной репутации и, как следствие, подорвет доверие к нему. Как показывает аль-Анани, «как устаревшая и жесткая идеология "Братьев", так и стагнация в их внутренней структуре сыграли решающую роль, предопределив их политические просчеты и последующее низвержение. В этом смысле признать свои промахи и заново изобрести свою идеологию и структуру - вот, как кажется, условие sine qua non, которое предстоит выполнить "Братьям", если они хотят
отвоевать свой статус ключевого актора в египетской политике» (с. 544).
Т.К. Кораев
2016.04.009. САЛЕХ А., КРЭЦШМАР Х. ПОЛИТИЗИРОВАННЫЕ ИДЕНТИЧНОСТИ, СЕКУРИТИЗИРОВАННАЯ ПОЛИТИКА: СУННИТЫ И ШИИТЫ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ ЕГИПТА. SALEH A., KRAETZSCHMAR H. Politicized identities, securitized politics: Sunni-Shia politics in Egypt // Middle East j. - Wash., 2015. -Vol. 69, № 4. - Р. 545-562.
Ключевые слова: шиизм; суннизм; «арабская весна»; политический ислам; египетская революция.
А. Салех (Институт арабистики и исламоведения, Эксетер-ский университет, Великобритания) и Х. Крэцшмар (Школа языков, культур и обществ, Лидский университет, Великобритания) анализируют попытки салафитов-египтян в период после восстания 2011 г. секуритизировать шиитскую общину1. Учитывая динамизм, с которым на новом Среднем Востоке углубляются разломы по линии границ между сектами (так авторы предпочитают обозначать различные направления в исламе), салафитские группировки в Египте умело использовали призрак шиизма в своей религиозно-политической риторике для продвижения своих конкретных интересов. Авторы исследуют рациональные основания этого дискурса, давая свою оценку взаимодействию внутренней и внешней динамики в столкновениях различных идентичностей в регионе, которые в последнее время затронули Египет.
Политические потрясения, которые в 2011-2012 гг. прокатились по всему региону («арабская весна»), не только оказали мощное формирующее и реформирующее воздействие на внутреннюю
1 Здесь и далее под секуритизацией (securitization) подразумевается имеющее политические задачи придание тому или иному сообществу, идеологии, явлению масштабов национальной угрозы, опасности для действующей власти, вызова государственной безопасности, с целью принятия соответствующих мер контрольно-надзорного или репрессивно-полицейского характера. Фонетическая форма «секуритизация» (и производные от нее) выбрана при передаче на русский язык для расподобления со специальным термином «секьюритизация», имеющим финансовые коннотации. - Прим. реф.
