CC BY
17
ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ
2016.04.003. ТРЕТЬИ МОСКОВСКИЕ АНЦИФЕРОВСКИЕ ЧТЕНИЯ: Сб. ст. по материалам Международной конференции, посвященной 125-летию со дня рождения Н.П. Анциферова / Отв. ред.-сост. Московская Д.С. - М.: Гос. лит. музей: ИМЛИ РАН: Летний сад, 2015. - 349 с.
Ключевые слова: литературоведение; историко-литературный процесс; краеведение; культурно-исторические источники творчества; локально-исторический метод; Н.П. Анциферов; К.М. Оберучев; текстология; экскурсионная практика, легенда местности; культурный ландшафт.
В сборнике представлены различные аспекты научного наследия и биографии краеведа, историка и теоретика литературы Н.П. Анциферова (1889-1958), впервые в отечественной науке обратившегося к проблеме пространственной истории, связав ее с литературным процессом. «Анциферовская идея о средоформи-рующей и культурогенной роли географической (физической) карты, ее топографической и топонимической легенды» (с. 10) составляет методологический базис реферируемой книги, отмечает доктор филол. наук Д.С. Московская (ИМЛИ РАН) в предисловии «Краеведение возвращает нас к объективной реальности».
Отстаивая в целях «воспитания гражданского самосознания» возвращение местности ее исторической и культурной ценности, ученый призывал ввести в поле историко-литературного исследования такие объекты, как «монументальный облик города», «при-родно-географический ландшафт исторического поселения», места творчества и художественной рефлексии писателей (с. 8).
Сборник являет собой актуальный опыт краеведческого историко-литературного и культурологического исследования «представлений о пространстве разных народов, разных социальных слоев в разные эпохи, отраженных в литературе и искусстве» (с. 12). Авторы учитывают роль внеисточниковых характеристик местности - ее легенды, которая рассматривается как пространственное воплощение «духа местности» (по Анциферову).
Раздел «Локус и его значение» включает статьи о «пространственной организации памяти». Особое внимание здесь уделено архитектурным особенностям и природно-климатическому своеобразию местности.
М.Р. Ненарокова в статье «Москва в скандинавских мемуарах и путеводителях (1911-2011 гг.)» анализирует природно-архитектурные доминанты столицы, ставшие предметом интерпретации иностранцев. Восприятие города было обусловлено политическими клише времени. «В литературе о Москве советской не было места контрастам» (с. 72), однако в послеперестроечных путеводителях город приобретал черты столицы дореволюционной России.
Пример «предумышленного восприятия» рассматривает А. Фарсетти (ун-т Ка Фоскари, Венеция) в статье «Советская Россия глазами поэта В. Кардарелли (путешествие 1928): О русском тексте итальянской литературы». Внимание поэта было сосредоточено на узнавании и подтверждении образов, сложившихся в его сознании под влиянием русских романов XIX в. А. Фарсетти отмечает, что поэт пытался «найти» деревенскую и византийскую Россию; при этом его путевые записки «Путешествие одного поэта в России» на фоне отчетов о советских реалиях и суровой действительности больше напоминали «любование экзотикой и прошлым, присущее романтическим путешественникам XIX в.» (с. 60). В результате в рассматриваемой книге В. Кардарелли1 предстают три России: дореволюционная, послереволюционная и «модернизированная Россия 1954 г.» (с. 61). В последнем случае главным элементом города становится тоска по идеализированному исчезнувшему образу страны, воссозданному ранее под впечатлением от творчества русских классиков.
«От Английской набережной до Английского променада: Многообразие локусов в прозе Лидии Ростопчиной» - тема исследования К.А. Чекалова. Сочинения графини Л.А. Ростопчиной (1838-1915) рассматриваются в контексте воссоздания «петер-буржского, парижского и ниццкого текстов». В первой части насыщенного автобиографическими мотивами романа «Падучая звез-
1 СаМагеШ V. (!'ип ройа т - МШапо: Мош!а11оп, 1954. -
191 р.
да» (1886) возникает петербуржский текст, где столица предстает в ореоле «призрачности и театральности» - важной особенности «петербургского текста» (по Ю.М. Лотману)1. Автор статьи отмечает, что психологизация городского пространства у Л. Ростопчиной принимает упрощенный вид. При всем многообразии локусов в романном творчестве писательницы ее целью не было дать представление о целостном городском тексте (с. 180). Однако прикосновение к петербургскому тексту русской литературы - яркое свидетельство его важности для беллетристической традиции.
В статье М.С. Акимовой «Н.П. Анциферов и деревня Черная Грязь» предметом рассмотрения является деревня как пространственная структура, ставшая фактом большой истории. Особое местоположение станции Черная Грязь на Петербургском тракте определило ее место в русской культуре. С ней связаны имена и произведения выдающихся литераторов: «Путешествие из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева и «Путешествие из Москвы в Петербург» А. С. Пушкина, где поэт осмыслял это место в связи с понятием «Genius Loci» Радищева (с. 118).
Интерес Анциферова к станции становился все более очевидным в процессе работы над «Летописью жизни А. И. Герцена» (с. 120). Ученый собирал материалы о станции, подкрепляя их литературными, лингвистическими и историческими данными. Свою задачу он видел в том, чтобы «ненавязчиво дать "методику" работы с памятником» (с. 126). В настоящее время судьба станции Черная Грязь остается неопределенной; подтвержден факт «неудовлетворительного состояния объекта и отсутствия каких-либо работ по его сохранению» (с. 127).
В статье А.В. Святославского «"Он создал тысячи диковин...": Сюжетная топография Москвы в реализации замысла романа Б. Пастернака "Доктор Живаго"» предпринято исследование реалий города в аспекте концепции «душа местности». Так, улицы и переулки Москвы (Арбат, Сивцев Вражек, район Брестского вокзала) становятся опорно-смысловыми точками в развитии сюжета. А.В. Святославский выстраивает ряд бинарных оппозиций, характеризующих мир художественного произведения. Так, в первых главах романа противопоставляются два московских полюса: «чис-
1 Лотман Ю.М. Семиосфера. - СПб., 2001. - С. 326.
тый район Арбата, символом которого выступает дружная, порядочная семья Громеко... и другой полюс - гнездо пороков буржуазной Москвы, олицетворяемое номерами гостиницы "Черногории"» (с. 145). Автор статьи указывает на связь личной и творческой судьбы Б. Пастернака с «характером» города и дает возможность читателю взглянуть на Москву как на важнейший элемент в раскрытии замысла произведения.
Историческая реальность, стоящая за топонимикой повести А.П. Платонова, прослеживается в статье Н.В. Корниенко «"Тамбов на карте генеральной" и топонимика "Города Градова"». За названием «Градов» легко угадывается Тамбов, однако это может быть и любой другой город России: реально-историческая характеристика переводится в обобщенно-исторический план и придает «образу Градова символическое значение одного из старых губернских городов», куда революция шла «пешим шагом» (с. 20). Образ реакционного Градова строится у Платонова в соответствии со стратегией советской антирелигиозной пропаганды и законом сложившегося в середине 1920-х годов канона безбожного сатирического текста, призванного развенчать и высмеять базовые черты старого русского быта в полном следовании новейшим идеологическим установкам борьбы с русским национализмом (черносотенцами) и православной церковностью. Особое внимание в статье уделено отдельным топонимическим сюжетам, в частности, работе писателя с новой топонимикой (названиями сельскохозяйственных коммун) и сюжетами, связанными с исторической реальностью (политическими реформами). В прозе первого десятилетия новая топонимика стала темой самых разных комических сюжетов, тем и мотивов. Так, в Тамбовской губернии к 1926 г. насчитывалось несколько сот территориальных новообразований (с.-х. коммун, артелей и товариществ) с необычными названиями: Спартак, Ильич, Знание, III Интернационал, Победа над Капиталом, Троцкий, Зем-норайская артель, Бедный Пахарь. Новый Труд и т.п.
Тему пространственной организации памяти и отражения географических реалий в художественных произведениях продолжает Йорг Шульте (ун-т в Кёльне, Германия) в статье «География Таврической губернии в идиллиях и поэмах Саула Черниховского». Имитируя «Илиаду», поэт в своей идиллии о еврейской девушке «Свадьба Эльки» представляет список гостей как перечень кораб-
лей из второй песни «Илиады» в виде географической схемы селений в нижнем течении Днепра. Таким образом, север Таврической губернии становится не только непременным местом действия во всех идиллиях и поэмах С.Г. Черниховского, но и мифологической местностью для жителей Таврии.
Е.Б. Белодубровский в статье «Дмитрий Лихачёв, Сигурд Шмидт, Николай Анциферов и его королевское величество принц Чарльз Уэльский (из записок литературного старателя)» в центр внимания ставит значение личности выдающихся ученых в сохранении исторической памяти города. Статья сопровождается публикацией доклада Д.С. Лихачёва «Градостроительные проекты Петра» (выступление на юбилейном вечере литературно-мемуарного цикла Санкт-Петербургского фонда культуры «Былое и думы» 26 октября 1993 г.) (с. 45-49).
В статье «Сакральные оси Москвы» Е.Н. Чернявская рассматривает планировочные маршруты строительства города, отразившие «идеологические программы правящего слоя общества или отдельных его представителей» (с. 56). Выделены три градостроительные оси, соответствующие трем периодам: «дворянскому» (подмосковные усадьбы), «сталинскому» (высотные здания), «современному» (ось Новой Москвы). Автор предлагает использовать анализ «осевых построений» Москвы как «исследовательский метод изучения» других территорий и в другое время (с. 50). Тема влияния различных строительных структур на современность становится предметом анализа в статье И. А. Гордеевой «Культурно-географическое пространство города и игровой утопизм советских хиппи (на примере города Львова)». «Этот старинный, красивый и мультикультурный город не только стимулировал утопическое воображение молодежи, но также содержал в себе места, благоприятные для создания "своего" пространства, "своего" времени, своего мира» (с. 100).
Объектом исследования С. А. Огудова в статье «Ленинградский "трущобный текст" в кинематографе 1920-х годов» являются фильмы, которые еще не анализировались в таком аспекте. Названы, в частности: «Конец Санкт-Петербурга» (1927 г., реж. В.И. Пудовкин), «Чёртово колесо» (1926 г., реж. Г.М. Козинцев и Л.З. Трауберг). Созданная в них визуальная репрезентация городского про-
странства включается в систему событийных отношений, выработанную «трущобным текстом» (с. 130).
Автор отмечает, что в годы НЭПа в Ленинграде проявился рецидив подобного «текста» в прозе (в качестве особого жанра он восходит к романам Х1Х в. - В.В. Крестовского, Н.А. Некрасова и др.). В 20-х годах наибольшей популярностью пользовались роман «Конец хазы» В. Каверина и три романа К. Вагинова «Козлиная песнь», «Труды и дни Свистонова», «Бамбочада» (1931). С темой трущоб связан сценарий Ю.Н. Тынянова «Шинель». Автор статьи приводит и другие примеры «кинематографического взгляда в трущобное пространство»: «Золотой мед» (1928 г., реж. Н. Берес-нев, В. Петров), «Держи чубаровца» (1927 г., реж. В. Григорьев), «Мишка Звонов» (1925 г., реж. П. Малахов), «Ленинград» (1938 г., реж. А. Зархи, И. Хейфиц; не был закончен). В фильмах можно наблюдать «два варианта выхода из трущоб»: либо по пути морально-нравственного «исправления», либо по пути карательному (тюрьма или уничтожение). Однако кинематограф может быть понят и «как взгляд с позиций социума более высокого порядка», призванный увидеть прежде всего тех, кого еще можно спасти (с. 138).
Раздел «Н.П. Анциферов: Контексты биографии» включает ряд статей. Представление об ученом как театроведе существенно расширяет статья Е.Н. Пенской «"Городское измерение" трилогии Сухово-Кобылина в исследовательской оптике Н.П. Анциферова». Автор отмечает, что в плане драматургии интересы ученого традиционно интерпретировались как любительские, однако вновь найденные архивные материалы позволяют «восстановить и интерпретировать логику рассуждений, анциферовское прочтение и его театральную оптику» (с. 301), корреспондирующую с его рецепцией городского пространства как сцены. Речь шла о сближении драмы с романной формой благодаря урбанизации драматического жанра. Кроме того, по мысли Анциферова, ни в одной культуре «город так остро не присутствует в сюжете, как в русском театре» (с. 300). Ученый признавал сильный «городской потенциал» трилогии А.В. Сухово-Кобылина «Картины прошедшего» и утверждал, что идеи о свойствах городского пространства в драме могут быть полезны как постановщикам, так и зрителям, предлагая «новый ключ» к рецепции целого ряда драматических текстов.
Место книг ученого в литературном процессе начала XX в. -тема статьи Ю.Б. Орлицкого «Особенности цитирования стихотворных текстов в книгах Анциферова». На материале работы «Душа Санкт-Петербурга» (1920) анализируются особенности включения стихотворных цитат в текст, а также «случайные метры», создающие «общий эффект стихоподобия целого» (с. 307). Автор статьи приводит список наиболее часто цитируемых исследователей. Отмечается, что проза Н.П. Анциферова нередко включает в себя отдельные элементы звуковой организации, которые воспринимаются в качестве элемента стихотворной речи. Ученый выступал «не только как блестящий исследователь и интерпретатор, но и как тонкий стилист, настоящий прозаик, искания которого в области ритмической стилистики вполне совпадали с генеральным направлением художественного развития» эпохи (с. 309).
В статье «Экскурсионная практика и городское воображение в работах Н.П. Анциферова начала 1920-х годов» Б.Е. Степанов рассматривает труды ученого «в контексте рефлексии о туризме», что позволяет не только указать на жанровые ориентиры создаваемых им текстов, но и осмыслить их как опыты рефлексии по поводу значения туризма в формировании исторического опыта. «Синтетический характер его текстов, сочетающих поэтические фрагменты и парафразы с аналитическими рассуждениями, делает анализ формы выражения высказанных идей особенно актуальной частью анализа их содержания. Подобный подход позволяет добиться более объемного видения наследия ученого, в котором опыт города выражается в сложном переплетении науки, литературы и искусства, памяти и религиозности» (с. 267).
В статье О. Л. Курбатовой «Московские адреса Н.П. Анциферова: Замоскворечье» дано описание первого посещения Москвы (1903), по материалам воспоминаний самого ученого. Автор концентрирует внимание на районе, Замоскворечья - «дольше всех сохранявшего свой старинный облик» (с. 192). Отмечается важность «замоскворецкого путеводителя», поскольку он вмещает огромный период времени - почти всю сознательную жизнь Н.П. Анциферова от 1903 до 1958 г. И все же «пальму первенства» автор статьи отдает Арбату: в Большом Афанасьевском переулке он прожил более 20 лет, и там была «своя жилплощадь» (с. 202).
На «московский» период жизни ученого проливает свет и статья «Семья Реформатских: Филологические контакты», где М.А. Реформатская (дочь ученого-лингвиста)1 вспоминает о круге общения членов семьи. В этот круг входили: Н.П. Анциферов, Б.М. Томашевский, В.Д. Бонч-Бруевич, О. Брик, В. Шкловский и др.
В статье К.И. Плотникова «К биографии Н.П. Анциферова (по материалам личного дела из архива Союза советских писателей)» на основе впервые публикуемых документов уточняются факты научной и преподавательской деятельности ученого с конкретными местами работы в Москве и Петрограде-Ленинграде. В частности, подтверждаются факты заведования им кафедрой древней истории во 2-м Педагогическом институте с 1919 по 1922 г.; публикуются автобиографии, написанные самим Н.П. Анциферовым, а также отзывы о деятельности литературоведа, данные такими учеными и писателями как М. Лозинский, Б. Томашевский, В. Шишков и др.
В статье Д.С. Московской «Анциферов и русское зарубежье: К постановке проблемы» представлен повседневный круг общения Н.П. Анциферова, в который входили и выдающиеся ученые разных научных направлений, оказавшиеся в эмиграции после революции. Отмечается, что в либеральный период НЭПа ученый не терял связи с русской эмиграцией. О внимании к русскому зарубежью свидетельствует знакомство П.Н. Анциферова с романом Ф.А. Степуна «Николай Переслегин» (1929). В то же время известно об интересе русской эмиграции к книге «Душа Петербурга», о чем можно судить по рецензии П. Прокофьева2 на две работы Н.П. Анциферова.
Часть документальных материалов объединена вокруг фигуры К. М. Оберучева, политические взгляды которого в значительной степени повлияли на мировоззрения Н.П. Анциферова и его жены.
1 Реформатский А. А. (1900-1978) - российский лингвист, доктор филологических наук, профессор, один из представителей Московской фонологической школы.
См.: Прокофьев П. [Рец.] // Современные записки. - Париж, 1928. - № 35. -С. 542-547. - Рец. на кн.: Анциферов Н.Н. Душа Петербурга. - Петербург, 1922. -267 с.; Анциферов Н.Н. Петербург Достоевского. - Петербург, 1923. - 106 с.
Статья Д.С. Московской «Черты к портрету Константина Михайловича Оберучева (1868-1929)» сопровождается публикацией эмигрантской переписки ученого с его соратником по «по белой гвардии» Д.И. Дорошенко (1882-1951). Переписка «дает представление о характере демократизма К.М. Оберучева в предреволюционные годы». Такому демократизму оставался верен и Н.П. Анциферов после «совершившегося возмездия над ним и теми его родственниками и друзьями, кто хотел воплотить в жизнь высокую, исполненную христианского смысла идею служения и любви к ближнему как самому себе» (с. 226). Представленная переписка, как документ времени, добавляет важные штрихи к характеристике революционной повседневности между Февральской и Октябрьской революциями. В статье А.Л. Головцова и Н.В. Михайловой «Константин Михайлович Оберучев - общественный деятель, писатель, историк» рассматриваются детали биографии и многообразие творческих устремлений писателя и политического деятеля.
Ценность научного наследия Н.П. Анциферова не сводится к высокому академическому статусу - оно, как отмечает Д.С. Московская, имеет практическое значение. В разделе сборника «Объекты музеефикации» понятие «историко-культурное пространство» рассматривается как фактор, привлекающий внимание к конкретной территории. Встает вопрос формирования рекреационных зон, где «оздоровительные природные факторы соединялись бы с богатым культурно-историческим наследием и высокой концентрацией учебных заведений» (с. 11).
В статье В.В. Черненко «Проект Устава земского губернского музея - методические рекомендации и практическое развитие» освещаются конкретные формы, в которых В.И. Вернадский и А.Е. Ферсман планировали воплощать идею «научного туризма». В организации музейной деятельности ученые следовали за положениями основоположника почвоведения В.В. Докучаева, включенными в проект Устава земского губернского музея, в соответствии с которым научные и практические задачи должны решаться исключительно «совместно и параллельно» (с. 321). Речь идет об осуществлении этих задач в крупнейших естественно-научных музеях страны и на государственном уровне.
Современные аспекты этой проблемы представлены в статье Н.Н. Бикташевой «Мемориальный Дом-музей академика А.А. Ухтомского в г. Рыбинске (концепция развития музея в XXI в.)».
В планах музея - создание единой культурно-образовательной среды (с. 318). Этому должно способствовать обновление историко-биографической экспозиции и активное внедрение современных средств коммуникации. Музей, являющийся институтом социальной памяти, должен не только сохранять наследие, но и найти актуальные пути в раскрытии личности ученого.
Историко-культурное пространство - тот ресурс, «который может быть использован для идентификации той или иной территории в восприятии людей, что, в свою очередь, привлечет внимание к региону, сделает его востребованным» (с. 384), - отмечает М.В. Скороходов в статье «Историко-культурное пространство и формирование имиджа территорий». Культурно-ландшафтное районирование позволит разработать уникальные программы создания региональных сетей музеев-заповедников.
Н.А. Дровалёва
2016.04.004. «СО СВОИМ КЛЮЧОМ»: СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ДУРЫЛИН. (Аналитический обзор).
Ключевые слова: С.Н. Дурылин; биография; литературоведение; религиозное творчество; эпистолярий; театроведение.
С.Н. Дурылин (1886-1954) - доктор филол. наук, профессор, литературовед, театровед, этнограф, археолог, педагог, поэт и прозаик, религиозный мыслитель, яркий представитель Серебряного века русской культуры. Он был лично знаком с Л.Н. Толстым, В.Я. Брюсовым, А. Белым, Вяч.И. Ивановым, П.А. Флоренским, В.В. Розановым, С.М. Соловьёвым... Его научное и художественное наследие, не одно десятилетие пролежавшее в архивах, оказалось востребованным в наши дни.
Как литературоведа С.Н. Дурылина интересовали только те писатели, к которым он мог подойти «со своим ключом» - с точки зрения «характеристики их личности и религиозного творчества», отмечает В.Н. Топорова1, автор книги «Сергей Дурылин: Само-
1 Топорова В.Н. - лауреат литературной премии имени С.Н. Дурылина, внештатный научный сотрудник Мемориального дома-музея С.Н. Дурылина в Болшеве; участвовала в подготовке книг: Дурылин С. Нестеров в жизни и творчестве. - М., 2004; Нестеров М. О пережитом, 1862-1917 гг.: Воспоминания. - М., 2006; Дурылин С. В своем углу. - М., 2006; «Я никому так не пишу, как Вам...»: Переписка С.Н. Дурылина и Е.В. Гениевой. - М., 2010; Durylin S.N. Ira Aldridge -Trenton: Africa world press, 2014.
