CC BY
11
количество людей добровольно размещают в открытом доступе собственные персональные данные, с удовольствием информируя окружающих о своих работе, хобби, семье и т.п1. Учитывая все вышеперечисленные факторы, авторы утверждают, что в эпоху «нового цифрового порядка» глобальная слежка будет восприниматься как обыкновенное явление и нормализованная деятельность [с. 140-142].
А.А. Кучеров, А.М. Понамарева
2016.03.011. ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ МАССОВОЙ ПОЛИТИКИ: Теоретические и эмпирические аспекты: Научный доклад: По результатам разработки темы «Институциональный анализ политической трансформации России: Методологические проблемы» Программы ФНИ государственных академий наук на 2014-2016 годы [Электронный ресурс] / Под ред. С.В. Патрушева, Л.Е. Филипповой. - М.: ИС РАН, 2014. - Режим доступа: http://www.isras.ru/files/File/Doklad/Analit_doclad_Institut_problemy_ massovoy_politiki_2014_final.pdf [Дата обращения: 19.05.2016.]
Ключевые слова: массовая политика; эффект эмпауэрмен-та; политическая активность; методы социологического исследования; политическая социология.
Научный доклад, подготовленный группой сотрудников Института социологии РАН под руководством С.В. Патрушева, посвящен различным аспектам современной массовой политики и ее изучения методами социологии, прежде всего в России. Как отмечают авторы, эта тема в последние годы стала особенно актуальной после целой серии мощных социальных катаклизмов в нескольких странах, вызванных «внезапно» появившимися на политической арене массовыми протестными движениями, - начиная с «арабской весны» на Ближнем Востоке и заканчивая Евромайданом на Украине и последовавшей за ним гражданской войной в Донецкой и Луганской областях. В докладе излагаются основы предлагаемой
1 Marwick A. The public domain: Surveillance in everyday life // Surveillance a. society. - Newcastle upon Tyne, 2012. - Vol. 9, N 4. - P. 378-393.
авторами теоретико-методологической концепции и обсуждаются возможности и перспективы ее практического применения на сегодняшнем российском материале.
В первой главе доклада уточняются понятия массы, множества и массовой политики с точки зрения социологии. Термин «масса» в литературе используется как наиболее общий, включающий любые крупные социально-политические объединения и движения в обществе, не имеющие явной географической локализации и проработанной институциональной структуры и, в отличие от властной элиты, не принимающие непосредственного участия в выработке политических решений. Авторы доклада предлагают различать два основных типа масс: «программируемые массы», сформированные с помощью политических технологий, и «самоорганизованные массы», объединенные идеями солидарности и консенсуса. Для этого второго типа предлагается использовать термин множество, позволяющий отличить «общность людей, действующих на основе своих субъективно отрефлексированных интересов по рациональным и принятым консенсусом правилам», от массы, предполагающей подавление самостоятельного и осознанного политического выбора [с. 6, 7, 13]. Под массовым обществом, соответственно, понимается «общество без множества организованных социальных групп и групп интересов, в котором изолированы и выкорчеваны лица, не интегрированные в сообщество, и которое поэтому уязвимо к призывам экстремистских и антидемократических элит» [с. 6]. По мнению авторов, «взгляд на формирование масс как на набор встречных процессов, направленных на принудительную унификацию (массовизация) и консолидацию равноправных участников (солидаризация) дает возможность обсуждать различия организации масс, их видов, специфики их строения, функционирования, эволюции и коммуникации» [там же].
Массовая политика в докладе определяется как «вовлечение множества граждан в политику, политика массового политического участия», в отличие от политики масс, представляющей собою «прямое вторжение масс в политику, прямое, нередко стихийное / спонтанное массовое действие» [с. 16]. В реальной жизни перечисленные тенденции, как правило, сосуществуют и границы между ними могут быть весьма размытыми, но в общем и целом политика масс характерна прежде всего для кризисных периодов, являясь не
только следствием разрушения существующих социальных и политических институтов, но и фактором, усугубляющим деструктивные процессы в обществе. «Анализ по этим параметрам ситуации в современной России, - заключают авторы, - позволит оценить уровень структурированности политического пространства и потенциал развития массовой политики / политики масс в стране» [с. 21].
Во второй главе рассматривается перспективное для изучения массовой политики понятие эмпауэрмента (empowerment) и возможности его применения к российской действительности. Отмечая сложности, возникающие с переводом этого английского термина на русский язык, авторы предлагают в качестве приблизительного эквивалента выражение «обретение власти», но в собственном тексте предпочитают для надежности пользоваться калькой. В западной литературе понятие эмпауэрмента используется уже довольно давно, современное значение оно приобрело в 19601970-е годы. Чаще всего под эмпауэрментом имеется в виду расширение участия широких групп населения, не относящихся к правящей элите, в политическом процессе, не только посредством различных форм уличной протестной активности, но и через органы местного самоуправления и всевозможные общественные организации, а также готовность граждан к такому участию. Стратегия эмпауэрмента, таким образом, в отличие от более традиционных концепций, нацелена не на захват власти как таковой или на лишение политической элиты и действующих государственных органов какой-то части их полномочий, а на дополнение существующей государственной машины институтами гражданского общества (вопрос, насколько осуществима эта стратегия, остается дискуссионным).
Практическому воплощению идей эмпауэрмента в сегодняшних российских условиях препятствует прежде всего значительная пассивность взрослого населения страны (особенно женщин), существенная часть которого, как показывают социологические исследования последних лет, не готова к сколько-нибудь активной борьбе за свои права, помимо простого участия в выборах; парадоксально, что при этом о своей «готовности» к участию в различных формах массовой активности заявляет довольно большое число опрошенных. «Эмпауэрмент, - заключают авторы, - является в
значительно большей мере проблемой, чем признаком массовой политики в России» [с. 31].
В третьей главе излагаются и анализируются результаты социологического исследования политической активности россиян, проведенного авторами доклада в июне-июле 2014 г., после присоединения Крыма и начала гражданской войны в Донбассе, когда уровень политических протестов опустился до минимальной отметки. Исследование проводилось среди городского населения (1350 человек в 37 городах и поселках городского типа), так что по его результатам сложно судить о политической активности в масштабах общества в целом, но можно сделать определенные выводы о настроениях и мотивациях, а также о социально-демографических характеристиках более активной его части с более высоким показателем эмпауэрмента.
Внимательное изучение этих результатов позволяет выявить ряд неочевидных тенденций и факторов. Так, среди политически активных граждан оказалось довольно много тех, кто допускает для себя возможность при определенных обстоятельствах поддержать на митинге действующую власть (около 35%); это опровергает распространенное представление о том, что «акции в поддержку власти собирают исключительно пассивных граждан, а основным способом мобилизации является принуждение или вознаграждение» [с. 36]. Более глубокий анализ показывает, что «ныне протестующие мобилизованы чаще всего в рамках гражданской и отчасти депривационной и политической стратегий» (т.е. через апелляцию к обеспокоенности граждан своим будущим и будущим своей страны, патриотическим чувствам, необходимости защиты прав, экономическим проблемам либо через агитацию со стороны политической партии или активистов). Пассивные граждане потенциально могут быть активизированы с использованием депривацион-ной стратегии (акцент на экономические проблемы или на такие эмоции, как отчаяние или безысходность). Стратегию мобилизации «сверху» (призывы властей, вознаграждение, участие известных людей в массовых акциях) авторы доклада считают менее значимой [с. 40].
В целом, по наблюдениям авторов, высокий уровень готовности к участию в политической активности характерен прежде всего для образованного населения крупных городов; среди мужчин
доля политически активных выше, чем среди женщин. По сравнению с пассивной частью населения эту группу отличает более высокий интерес к политике в сочетании с более высокой информированностью в соответствующих вопросах, большая демократичность и более высокий уровень поддержки оппозиции, а также более высокий уровень социального доверия.
Завершающая четвертая глава посвящена отношению граждан к различным формам парламентского представительства. В частности, по результатам опросов разных лет, авторы прослеживают, во-первых, оценки избирателями тех или иных принципов формирования законодательных органов (территориальный, пропорциональный, смешанный) на разных уровнях (Государственная дума, региональные парламенты, муниципальные собрания), во-вторых - уровень осведомленности граждан о работе этих органов и, в-третьих - оценки различных способов обратной связи со «своим» депутатом (лично или через Интернет). Особое внимание уделяется аргументации респондентов, поскольку во всех опросах, данные которых используются для анализа, последним предлагалось обосновать свою позицию, причем соответствующий вопрос анкеты был открытым; этой возможностью воспользовалось значительное число опрошенных. Анализ собранных данных показывает, с одной стороны, довольно высокий запрос на эффективное представление депутатами интересов избирателей; именно этой потребностью мотивируется, к примеру, стабильно негативное отношение к пропорциональному принципу формирования парламента и позитивное - к замене пропорциональной системы на смешанную для Госдумы и смешанной на мажоритарную перед последними выборами в Московскую городскую думу. С другой стороны, наиболее предпочтительной для избирателей на протяжении многих лет остается смешанная система, которую большинство из них рассматривают как некий компромисс, обеспечивающий не только приемлемый уровень представительства, но и достаточно эффективную работу парламента. Последний, таким образом, воспринимается не столько как представительный орган в точном смысле слова, сколько как составная часть управленческого механизма. Это подтверждается аргументацией ответов, а также крайне низким уровнем информированности граждан о работе региональных и особенно муниципальных законодательных собраний и их депутатов. В то
же время анализ ответов на вопрос о предпочтительных способах контакта со «своим» депутатом, во-первых, подтверждает общую для России тенденцию к деформализации любых отношений с представителями власти и, во-вторых, показывает, что представительство большинством населения понимается не в политическом смысле этого слова, а как защита частных интересов отдельных граждан; с этим и связан повышенный интерес к мажоритарной системе.
Авторы приходят к выводу, что в сегодняшней России преобладающей остается «политика масс», а не «политика множества». «Представительство "по-российски", - отмечают они, - реализуется через практики участия, которые организуются сверху и не являются по сути своей демократическими практиками массового участия и представительства всего многообразия общественных интересов» [с. 70].
М.М. Минц
