CC BY
83
в сторону введения «свободы совести». Автор выделяет три значимых фактора: во-первых, возраставшее влияние рядовых мирян на религиозную жизнь в Российской империи, во-вторых, оформление концепции «свободы совести», которая завоевывала все больше сторонников в обществе. Наконец, случаи массового отступничества (перехода в другую религию), создававшие серьезные трудности для имперской администрации (с. 179-180).
К началу ХХ в. идея «свободы совести» начинает циркулировать уже и в правительственных кругах и входит в лексикон таких рьяных защитников самодержавия, как издатель «Гражданина» князь В.П. Мещерский. Она была дарована населению Российской империи наряду с другими гражданскими свободами Октябрьским манифестом 1905 г. Тем не менее, как показано в монографии, в последующие годы российская бюрократия так и не сумела ввести категорию «свободы совести» в законодательство и подкрепить ее серией правовых актов (с. 238).
Концепция «свободы совести» фигурировала как в раннесоветском, так и в постсоветском дискурсе в качестве идеала, отражая тенденцию к большей свободе. Однако закон 1997 г. «О свободе совести и религиозных ассоциациях» сигнализировал о частичном откате от этого курса, заключает автор (с. 265-266).
О.В. Большакова
2016.02.016. ЛЕВИН Э. КРОВЬ ХРИСТИАНСКОГО РЕБЕНКА: ЗАГОВОР И УБИЙСТВО В ЦАРСКОЙ РОССИИ: КРОВАВЫЙ НАВЕТ НА БЕЙЛИСА.
LEVIN E. A child of Christian blood: Murder and conspiracy in tsarist Russia: the Beilis blood libel. – N.Y.: Schocken Books, 2014. – 377 p.
Ключевые слова: Российская империя; этнический антисемитизм; дело Бейлиса.
Книга Эдмунда Левина (США) представляет собой всестороннее и достаточно подробное исследование дела Бейлиса, которое, как отмечается в предисловии, почти не изучалось ни в отечественной, ни в зарубежной исторической науке. Значение этого события, по словам автора, трудно переоценить. Рубеж XIX–XX вв. был временем зарождения современного этнического антисемитизма, так что дело Бейлиса стало составной частью целой волны
нападок на евреев, прокатившейся не только по России, но и по западным странам и включавшей в себя обвинения в ритуальных убийствах, дело Дрейфуса, обвиненного в государственной измене, создание «Протоколов сионских мудрецов» и т.д. Кроме того, это был единственный случай, когда обвинение в ритуальном убийстве всерьез поддерживалось государством, вплоть до правительственного уровня. Следствием всех этих обстоятельств был широчайший общественный резонанс, который дело Бейлиса вызвало за рубежом - даже в Соединенных Штатах, где проходили многотысячные демонстрации в поддержку Бейлиса, но где в это же самое время местные антисемиты пытались выдвинуть аналогичные обвинения против Л. Франка в Джорджии. Для современного историка дело Бейлиса интересно и как своеобразное - довольно уродливое - соединение институтов эпохи модерна с феноменом «кровавого навета», возникшим еще в Средние века. Наконец, исследование этих событий дает довольно подробную и наглядную картину повседневной жизни в Российской империи накануне ее крушения, позволяет на конкретном примере проанализировать состояние государства и общества, господствующие настроения и т.д.
Источниковую базу работы составили прежде всего первичные документы по делу Бейлиса, хранящиеся главным образом в украинских архивах и ставшие доступными для ученых после распада СССР. Подробная, хотя и содержащая определенные неточности стенограмма судебного процесса публиковалась в газете «Киевская мысль» и впоследствии вышла отдельным трехтомным изданием. Автор также использует документы Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства и газетные публикации изучаемого периода как на русском языке, так и на идише. Из последних особое значение имеет «забытое» интервью самого Бейлиса еврейской газете «Хайнт» («Сегодня»), публиковавшееся на протяжении нескольких номеров в ноябре-декабре 1913 г. и еще не подвергавшееся научному анализу.
В первой главе описывается, как в конце марта 1911 г. (даты в книге даны по старому стилю) было обнаружено тело тринадцатилетнего А. Ющинского и как проходило расследование в последующие несколько недель. На этом этапе следствие вели начальник Киевского сыскного отделения Е.Ф. Мищук, следователь по особо важным делам Киевского окружного суда В. Фененко и прокурор
Киевского окружного суда Н. Брандорф. Листовки с утверждениями о том, что мальчик был убит евреями в ритуальных целях, распространялись черносотенцами уже на его похоронах, но следствие этой «версией» не заинтересовалось. Первыми подозреваемыми оказались мать и приемный отец Ющинского, которые провели несколько дней под арестом, но затем были освобождены за недостатком улик. Автор отмечает также, что следственные действия с самого начала производились крайне небрежно, что не могло не затруднить поиски истинного убийцы.
Некомпетентность полиции и следователей привела к тому, что в середине апреля расследование зашло в тупик. Это дало антисемитам повод обвинить следствие в укрывательстве настоящих преступников. Большой резонанс получила статья «Ритуальное убийство», опубликованная в газете «Земщина» еще 9 апреля и перепечатанная затем многими другими изданиями. Тогда же киевский студент В. Голубев, секретарь черносотенной молодежной организации «Двуглавый орел», затеял собственное «независимое расследование» с целью доказать, что Ющинский был убит евреями. 29 апреля в Государственной думе обсуждался даже проект специальной резолюции, в которой убийство Ющинского характеризовалось как ритуальное; он был отклонен 108 голосами против 93.
Власти в сложившейся ситуации стремились прежде всего избежать новых еврейских погромов, тем более что в августе Киев собирался посетить сам император. Этим, по-видимому, и было вызвано повышенное внимание правительства к делу Ющинского. Вмешательство министра юстиции И.Г. Щегловитова, однако, как раз и стало началом его откровенной политизации. В мае в Киев из Петербурга был командирован вице-директор 1-го уголовного департамента А. Лядов с задачей взять расследование под свой контроль и сдвинуть его с мертвой точки. Именно он первым стал навязывать следователям «ритуальную» версию, которая к тому времени была уже отвергнута ими, поскольку вскрытие показало, что нападение на Ющинского было спонтанным, а не спланированным заранее. Тогда же наблюдение за расследованием было поручено прокурору Киевской судебной палаты Г.Г. Чаплинскому. Перешедший из католичества в православие из карьерных соображений, он отличался крайним национализмом и антисемитизмом и с готовностью принял версию о ритуальном убийстве в качестве
основной. Важную роль на данном этапе сыграл также психиатр И.А. Сикорский, профессор Киевского университета Святого Владимира и отец знаменитого авиаконструктора И. И. Сикорского, убежденный антисемит, привлеченный Лядовым к расследованию и составивший по его заданию «психологический портрет» убийцы (или убийц) Ющинского, соответствующий «ритуальной» версии.
На М.М.Т. Бейлиса как на возможного подозреваемого следователям первым указал Голубев, поскольку Бейлис работал на кирпичной фабрике недалеко от того места, где было обнаружено тело Ющинского. Владелец фабрики тоже был евреем. Однако проведенный следователями осмотр этой фабрики не выявил ничего подозрительного, и версия Голубева вновь была отвергнута.
Дальнейший ход событий во многом предопределили разобщенность и несогласованность действий следователей и неспособность их руководства противостоять давлению со стороны ультраправых. В мае в Киев был срочно вызван Н. Красовский, один из лучших полицейских сыщиков того времени, имевший репутацию «русского Шерлока Холмса». В данном случае, однако, он допустил серьезную ошибку и попытался реанимировать версию о причастности семьи Ющинского к его убийству, не имея достаточно надежных доказательств. Мищук продолжал расследование фактически независимо от Красовского и действовал грамотнее. В маеиюне он сумел найти достаточно веские свидетельства, указывающие на причастность к убийству В. Чеберяк (Чеберячки), с сыном которой дружил Ющинский. Чеберяк была тесно связана с преступным миром Киева и пользовалась дурной репутацией. В последнее время перед убийством ее дела шли довольно плохо, а Ющинский, по некоторым данным, мог случайно оказаться ненужным свидетелем. В это же время свое экспертное заключение подготовил о. А. Глаголев, авторитетный специалист по иудаике. Он раскритиковал версию о ритуальном убийстве как несовместимую с подлинными еврейскими традициями. Однако противодействие Чаплинского не позволило Мищуку доказать виновность Че-беряк, которую в конце концов пришлось отпустить из-под ареста, так же как и Красовский вынужден был прекратить преследование членов семьи Ющинского, которых либеральная пресса уже успела к тому времени представить его убийцами, к тому же связанными с черносотенным Союзом русского народа (высказывалось даже
мнение о попытке инсценировать ритуальное убийство). Теперь ультраправые получили серьезный аргумент в свою пользу, обвиняя следователей в том, что они не только отказываются разрабатывать «ритуальную» версию, но и преследуют невинных людей, давая евреям возможность избежать ответственности. Точку, казалось, поставили показания местного фонарщика и его жены, в действительности данные в нетрезвом состоянии, путанные и крайне противоречивые. С их слов выходило, что они видели Бейлиса вместе с Ющинским незадолго до его исчезновения, а у Бейлиса есть какие-то связи с Чеберяк. Чаплинский ухватился за эту версию.
22 июля Бейлис был арестован киевской охранкой, которая, в отличие от полиции, имела право задержать человека на срок до двух недель без каких-либо улик просто из соображений «государственной безопасности». Бейлис, однако, отказался признавать себя виновным, и Чаплинский вынужден был отдать официальный приказ о его аресте, несмотря на то что сколько-нибудь весомых доказательств его причастности к преступлению у следствия по-прежнему не было и сам Чаплинский, как следует из цитируемых автором документов, прекрасно это понимал. Одновременно с Бейлисом вновь арестовали и Чеберяк, но уже 7 августа отпустили, а 8 августа ее сын Женя, друживший с Ющинским и предположительно знавший что-то об обстоятельствах его гибели, умер от дизентерии. Распространилось подозрение, что он был отравлен, этот слух подхватила даже националистическая пресса, обвинившая Че-беряк в преступном сговоре с евреями (вскрытие показало, что мальчик умер естественной смертью). Следователи - Мищук, Красовский, Фененко и Брандорф - также продолжали разрабатывать версию о ее причастности к убийству, однако Мищук в конце августа сам был арестован по обвинению в фальсификации улик, после того как по ложному доносу обнаружил тайник, якобы содержавший личные вещи убитого Ющинского, оказавшиеся подделкой. Осталось неясным, было ли это результатом спланированной акции с целью его дискредитировать, но несомненно, что сторонники «ритуальной» версии во главе с Чаплинским воспользовались ситуацией. Чеберяк во время визита Николая II в Киев подала на его имя петицию о защите, но реакции не последовало.
Официально обвинение Бейлису было предъявлено 30 января 1912 г. В документе не говорилось прямо о ритуальном убийстве
(по-видимому, для того, чтобы смягчить неизбежный общественный резонанс как в России, так и за рубежом), но утверждалось, что Ющинский был преднамеренно обескровлен, и упоминалось, что Бейлис отвечал за выпечку мацы для работников своей фабрики. По мнению автора, составители документа рассчитывали на то, что заинтересованные лица, включая присяжных, прочитают ритуальный мотив убийства между строк. Суд первоначально был назначен на май 1912 г., но затем отложен на неопределенный срок из-за болезни И. А. Сикорского, а позже и вовсе перенесен на 1913 г.: власти вновь опасались волнений, тем более что, как свидетельствует официальная переписка по этому вопросу, должностные лица, вовлеченные в дело Бейлиса, включая Чаплинского и Щегловитова, прекрасно осознавали, что улики слабые и слушания вполне могут закончиться оправдательным вердиктом. Перенос начала суда дал дополнительный запас времени как сторонникам Бейлиса, так и его обвинителям.
Еще осенью 1911 г. возник комитет в защиту Бейлиса, в состав которого среди прочих вошли его брат Аарон и известный адвокат А.Д. Марголин; последний, однако, будучи не только профессиональным юристом, но и гражданским активистом по натуре, решил не ограничиваться просто защитой Бейлиса, но и попытаться найти истинных убийц Ющинского. В начале 1912 г. он официально выступил в качестве защитника Бейлиса, который после предъявления обвинения получил право пользоваться его услугами. К Марголину присоединились журналист С. Бразуль-Брушков-ский, а также Красовский, который в конце 1911 г. был неожиданно уволен из полиции и теперь стремился восстановить свою репутацию, разоблачив убийц Ющинского уже в качестве частного детектива. Им удалось хитростью добиться признания сводного брата Чеберяк П. Сингаевского, текст которого в мае 1912 г. был передан властям и затем опубликован в газетах, что давало основание для повторного расследования. Однако промахи сторонников Бейлиса позволили Чаплинскому отбить и эту атаку. Марголин, который перед тем тайно встречался с Чеберяк, был обвинен в попытке подкупить ее и вынужден выйти из процесса. Чеберяк подала иск о клевете против Бразуль-Брушковского и газет, перепечатавших признание Сингаевского. Красовский был арестован по надуманным обвинениям. Повторное расследование проводилось
на основе все той же «ритуальной» версии; кроме того, у следствия появился новый «свидетель», поскольку дочь Чеберяк неожиданно заявила, что сама видела, как Бейлис и еще какие-то евреи схватили Ющинского. Новый - уже третий по счету - патологоанатом, привлеченный к расследованию, наконец-то сделал заключение, что убийцы Ющинского пытались забрать его кровь для каких-то «неизвестных» целей. Еще одним экспертом на стороне обвинения стал И. Пранайтис - католический священник литовского происхождения, служивший в то время в Ташкенте, имевший весьма неприглядную репутацию и известный своими антисемитскими взглядами, а главное - изданной в 1892 г. диссертацией, в которой «научно» доказывал, что иудаизм предполагает ритуальные убийства христиан.
Суд над Бейлисом начался 25 сентября 1913 г. В новом обвинительном заключении, которое ему вручили 24 мая, уже прямо утверждалось, что убийство было им совершено в ритуальных целях, хотя практика такого рода убийств из тактических соображений приписывалась не всем евреям, а лишь отдельным фанатикам из числа хасидов. Несмотря на это, в обществе процесс рассматривался как попытка обвинить еврейский народ в целом.
За два с лишним года, прошедших от ареста Бейлиса до начала суда, широкая кампания в его защиту развернулась не только в России, но и за ее пределами. Причем если в 1912 г. поддержка Бейлиса на Западе ограничивалась в основном коллективными открытыми письмами, которые подписывали многие известные (в том числе и в России) писатели, общественные деятели и т.д., то в 1913 г. появились многочисленные публикации профессиональных врачей, подвергших уничтожающей критике как «психиатрическую экспертизу» Сикорского, так и заключение судебно-медицинской экспертизы о том, что убийство Ющинского могло быть совершено с целью получить его кровь.
Суд продолжался больше месяца и сопровождался многочисленными нарушениями: присяжные находились под негласным надзором полиции, председатель суда Ф.А. Болдырев очевидно симпатизировал обвинению (ему было обещано место председателя окружной судебной палаты). На всем протяжении слушаний власти оказывали беспрецедентное давление на прессу, безуспешно пытаясь остановить поток критических публикаций о деле Бейлиса.
Либеральная общественность, однако, по-прежнему была убеждена в невиновности подсудимого. Даже среди националистов мнения о процессе разделились, огромный резонанс еще в начале слушаний произвела статья В.В. Шульгина в газете «Киевлянин», в которой он выступил с резкой критикой стороны обвинения. Многие продолжали подозревать Чеберяк в причастности к убийству, тем более что непосредственно во время суда она была уличена в попытке запугать малолетнего свидетеля - одного из друзей ее покойного сына Жени - и заставить его рассказать суду вымышленную историю о том, что он якобы сам видел, как евреи похитили Ющинско-го. Сингаевский, специально доставленный в Киев из Сибири, где он в то время отбывал наказание по другому делу, так и не сознался в убийстве Ющинского, но выглядел настолько подавленным и напуганным, что многие из присутствующих были уверены в его виновности.
Итоги процесса оказались неоднозначными. На рассмотрение присяжных были вынесены два вопроса: о характере преступления и о виновности Бейлиса, причем первый вопрос, хотя и не содержал упоминаний о ритуальном убийстве, был сформулирован таким образом, чтобы вызвать у присяжных и у всех, кто наблюдал за процессом, именно такую ассоциацию (действительно ли Ющин-скому в одном из зданий кирпичной фабрики, «принадлежавших еврейской больнице», были нанесены многочисленные раны, из-за которых он «потерял пять стаканов крови», после чего ему были нанесены еще несколько ран тем же оружием, приведшие к его смерти). Обвинение, таким образом, защищало «ритуальную» версию до самого конца. Присяжные признали Бейлиса невиновным, но дали положительный ответ на первый вопрос, так что черносотенцы восприняли вердикт как свою победу.
Книга не имеет заключения, поэтому причины того упорства, с которым российские власти преследовали Бейлиса, обсуждаются непосредственно в тексте. Киевским следователям версию о ритуальном убийстве навязывали Чаплинский и Лядов, однако инициатива, по-видимому, исходила от Щегловитова, который не был «идейным» антисемитом, разделяя лишь общие для большинства российских чиновников того времени негативные стереотипы о евреях. Правительство ни разу не использовало обвинения, выдвинутые против Бейлиса, для оправдания каких-либо политических
решений. Более того, власти панически боялись любых массовых волнений в связи с делом Бейлиса и предпринимали все усилия, чтобы предотвратить их. Черносотенное движение было раздроблено и слишком сильно зависело от тайной финансовой поддержки правительства, чтобы всерьез оказывать на него давление. Автор склоняется к выводу, что основным мотивом Щегловитова было желание произвести впечатление на императора, который не только был антисемитом, но и искренне верил в то, что, «защищая» Россию от евреев, он исполняет повеление свыше. Воспрепятствовать дальнейшему раскручиванию дела, вероятно, мог бы П.А. Столыпин как председатель Совета министров, но 1 сентября 1911 г. он был смертельно ранен во время визита Николая II в Киев.
В последней главе вкратце описываются дальнейшие события, последовавшие за делом Бейлиса в 1913-1917 гг., судьбы участников процесса, отношение позднейших поколений к делу Бейлиса. Буквально в ноябре 1913 г. в Фастове было найдено еще одно тело убитого мальчика. Щегловитов и Чаплинский попытались воспользоваться этим и раскрутить новое дело о ритуальном убийстве (несмотря на то что убитый сам был евреем), однако сменивший Чаплинского на посту прокурора Киевской судебной палаты Н.Н. Чебышёв обеспечил объективное расследование. Виновным в убийстве был признан ранее неоднократно судимый И. Гончарук. В литературе высказывалось мнение, что именно он был также убийцей Ющинского, но убедительного подтверждения эта версия не получила. Не была доказана и виновность Чеберяк. Сама она в 1918 г. была расстреляна Киевской ЧК за связь с Союзом русского народа. Подробности фабрикации улик против Бейлиса и попыток властей повлиять на исход судебного процесса раскрылись в 1917 г., когда были рассекречены относившиеся к этому делу документы Департамента полиции.
Бейлис после своего освобождения намеревался остаться в Киеве, по его собственным словам, «чтобы черносотенцы не говорили, что я сбежал». Тем не менее в 1914 г. он вынужден был покинуть Россию, опасаясь за свою безопасность и безопасность своей семьи, и отправился в Палестину. Начавшаяся Первая мировая война, однако, заставила его переехать снова, на этот раз в США, где он проживал до самой смерти в 1934 г.
Красовский после суда над Бейлисом пытался доказать вину Чеберяк, но неудачно. Последнее упоминание о нем относится к 1927 г. В то время он жил в Польше и в частности планировал опубликовать свои воспоминания о деле Бейлиса. Книга напечатана не была, судьба ее рукописи неизвестна, как неизвестна и дальнейшая судьба самого Красовского.
Поскольку присяжные фактически признали убийство Ющинского ритуальным, многие антисемиты продолжают верить в это по сей день. Могила самого Ющинского в 2003 г. была восстановлена местными шовинистами и с тех пор остается местом своеобразного паломничества.
М.М. Минц
2016.02.017. КИВЕЛЬСОН В. МАГИЯ ОТЧАЯНИЯ: МОРАЛЬНАЯ ЭКОНОМИКА КОЛДОВСТВА В РОССИИ XVII в.
KIVELSON V. Desperate magic: The moral economy of witchcraft in seventeenth-century Russia. – [Ithaca (N.Y.)]: Cornell univ. press, 2013. – XVIII, 349.
Ключевые слова: Московская Русь XVII в.; колдовство как социокультурный феномен; история колдовства.
Монография профессора истории Валери Кивельсон (Мичиганский университет) посвящена теме, почти не исследованной отечественными и зарубежными специалистами, в то время как в историографии Западной Европы работы по истории колдовства исчисляются сотнями. Основными источниками послужили как опубликованные, так и обнаруженные в архивах материалы приблизительно 230 судебных процессов, в которые были вовлечены около 500 человек, обвинявшихся в использовании волшебства (с. 5).
В центре внимания автора – колдовство как социокультурный феномен, что позволяет ей подробно рассмотреть повседневность Московской Руси XVII в. и обратиться к изучению механизмов функционирования общества на низовом уровне. Работа опирается на концепцию моральной экономики Э.П. Томпсона, которая признает важнейшим условием социального консенсуса соблюдение господствующих в обществе моральных установок.
