CC BY
11
ЭТНОЛОГИЯ И АНТРОПОЛОГИЯ
2016.01.027. ТРАДИЦИИ И ИННОВАЦИИ В ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЕ: Программа фундаментальных исследований Президиума РАН «Традиции и инновации в истории и культуре» / Отделение историко-филологических наук РАН, Институт этнологии и антропологии РАН; отв. ред.: Деревянко А.П., Тишков В.А. - М., 2015. -620 с.
Ключевые слова: традиции и инновации; методология общественных наук; традиции и культурология.
В книге получили отражение важнейшие результаты масштабной междисциплинарной исследовательской программы Президиума РАН (2012-2014). Своего рода сверхзадачей программы было раскрытие феномена традиции в целостности и многообразии его связей, определение места традиции в истории и современной жизни различных социумов, а также в системе методологического инструментария наук об обществе и культуре (с. 3).
Одно из шести исследовательских направлений программы -исследование преемственности и трансформации в развитии древних и средневековых обществ по археологическим и антропологическим данным. В открывающей данный раздел публикации А.П. Деревянко и М.В. Шунькова (ИАЭТ СО РАН) «Развитие палеолитических традиций на Алтае и проблема становления человека современного вида» обосновывается концепция, согласно которой новейшие археологические, антропологические и палеогенети-ческие материалы позволяют говорить о том, что на территории Алтая шел самостоятельный процесс формирования человека современного физического облика Homo sapiens и развития технологий обработки камня. При этом наборы каменных и костяных орудий, а также предметы символической деятельности из кости и поделочного камня, свидетельствуют о достаточно высоком уровне материальной и духовной культуры палеолитического обитателя Алтая, получившего название «человек алтайский» или «денисо-вец». Популяция денисовцев сосуществовала в северо-западной части Алтая с самой восточной группой неандертальцев, т.е. в период 50-40 тыс. лет назад на этой территории обитали по соседству две разные группы первобытных людей (с. 10).
Новая версия полицентризма основана, прежде всего, на данных археологии. Каменные индустрии начальной поры верхнего палеолита в Африке, в западной части Евразии, на юге Сибири и на востоке Азии принципиальным образом отличаются друг от друга, что подразумевает культурную и, следовательно, генетическую непрерывность у первобытного населения в каждом из этих регионов.
В публикациях раздела характеризуются традиции и инновации в раннем палеолите Ближнего Востока и Кавказа, Южного Приазовья, археологических памятников среднего палеолита Европы, Сибири (древних обществ Тоболо-Ишимья).
Характеризуются памятники, отражающие динамику традиций и инноваций гораздо более поздних эпох, как, например, в статье Э.Д. Зиливинской «Христианские храмы Крыма периода Золотой Орды» или в публикации Л.А. Беляева и О.Н. Глазуновой «Маркёры Запада: новые элементы европейской художественной и технологической традиции в археологических материалах НовоИерусалимского монастыря».
В статье Е.Г. Дэвлет «О некоторых сюжетах и образах петроглифов Пегтымеля» сравниваются образы самого северного в Азии памятника наскального искусства (Чукотка) с репертуаром образов петроглифов американской Арктики, Скандинавии, Кольского полуостров. Автор выявляет значительное стилистическое разнообразие в изображениях северного оленя на чукотских изображениях.
В раздел «Модернизация и ее влияние на российское общество» вошли материалы как концептуального обобщающего характера, например, работа А.С. Сенявского «Советская и имперская модели модернизации: Сравнительный анализ. Историко-теорети-ческие проблемы», так и посвященные более узким региональным аспектам этого многопланового процесса: Л.Н. Бехтерева «Модернизация социокультурного пространства провинциального города в эпоху нэпа».
В ряде публикаций получили освещение проблемы модернизации традиционных национальных культур. В.А. Тураев в статье «Коренные народы Дальнего Востока в контексте проблем социокультурной модернизации» привлекает внимание к тому важному обстоятельству, что в целом ментальное состояние коренных народов во многом продолжает воспроизводить сознание традиционно-
го общества. Выборочные опросы жителей Чукотки и Камчатки показали, что среди потерь, понесенных страной за годы реформ, «чаще всего называют жизнь значительной части населения за чертой бедности - так считают 76% опрошенных на Чукотке и 70% на Камчатке. Следующей по значимости потерей называют утрату межнационального мира - 38 и 43% соответственно» (с. 228).
Важным признаком традиционных обществ считают патернализм, который обычно приписывают коренным малочисленным сообществам. Действительно, 66% на Чукотке и 57% на Камчатке считают, что без помощи государства им не обойтись. Однако средние показатели по российскому обществу показывают, что 69% россиян также убеждены, что без помощи государства им не выжить.
Важным фактором, способствующим ослаблению патерналистских ожиданий у коренных народов, как считает В.А. Тураев, стала их ориентация на возрождение традиционного образа жизни, всемерно поддерживаемая государством. То, что доля респондентов с патерналистскими ожиданиями все еще высока, во многом обусловлено тяжелой экономической ситуацией с высоким уровнем безработицы в национальных селах.
Интересны оценки приоритетности жизненных целей коренных народов. Их ориентации в этом отношении в целом отражают представления традиционного общества. Главная цель, к которой следует стремиться, по убеждению большинства, - это вырастить и воспитать хороших детей. Так считают 75% респондентов на Чукотке и 80% на Камчатке. Соответственно, наличие семьи и детей представляется важнейшим мерилом жизненного успеха для 87% респондентов. «На втором месте в шкале приоритетности жизненных целей забота о сохранении здоровья - 57%, что вполне естественно. Явно не вписывается в систему приоритетных ориентаций образование, хотя оно и занимает третье место. Среди других целей, к которым стоит стремиться, называют работу, соответствующую способностям, - 29%, желание "жить так, как хочется" - 17%. Такие понятия, как богатство, известность, высокооплачиваемая должность, обладание властью, практически не входят в представление о жизненном успехе. Их показатели колеблются от 1 до 4%» (с. 229).
В целом основную массу коренного населения вряд ли можно считать приверженцами демократии. 73% респондентов убеждены, что твердая власть в стране важнее демократии. Сторонников противоположной точки зрения менее 20%. «То, что большинство предпочитает твердую власть, связано не с отсутствием демократических убеждений, - подчеркивает автор, - а с характером власти (точнее будет сказать, с градусом безвластия) в селах» (с. 230). С другой стороны, важность многих демократических принципов по-прежнему не осознается, гражданские права и свободы не воспринимаются в качестве ценностей. Обеспечение личных свобод граждан в рейтинге приоритетности задач, стоящих перед правительством, занимает во всех случаях последнее место.
Результаты опроса показали также, что носители модернистского типа сознания у коренных народов явно уступают в численности традиционалистам. Тех, кто предпочитает жить в обществе социального равенства (49%), почти в три раза больше сторонников индивидуальной свободы (17%). Стремление жить в обществе социального равенства автор связывает не с равнодушием к свободе, а с бедностью. С суждением о справедливости различий бедных и богатых согласны только 16%, хотя 78% приветствовали бы рост числа богатых, если бы при этом не росло число бедных.
«Своеобразной пуповиной, связывающей коренные народы с постулатами традиционного общества, является чувство коллективизма. Представление о том, что добиться успеха в жизни можно только действуя сообща, разделяет большинство опрошенных на обеих территориях (60%). Тех, кто убежден, что для достижения успеха надо ориентироваться исключительно на собственные силы, значительно меньше - 36%» (с. 232). В том, что традиции - основа жизни, что их надо возрождать и развивать, повсеместно убеждены более 80% респондентов.
По оценке специалистов Института социологии РАН, группа носителей акцентированного модернизированного сознания в стране невелика - примерно 25% населения в возрасте от 16 до 65 лет. Среди коренных народов В. А. Тураев оценивает ее в 15-18%, но подчеркивает, что исследованием были охвачены люди старше 40 лет. Привлечение молодежи к опросу сразу же повысило бы значимость группы.
Важными автор считает и особенности самоидентификации. У коренных народов этническая идентичность в иерархии самоопределений занимает третье место (42%) после местной идентичности (округа) - 76% и общегражданской - 63%. Среди факторов, формирующих этническую принадлежность, в первую очередь называют малую родину, затем общую культуру и, наконец, язык.
В статье сибирских ученых Ю.В. Попкова и Е.А. Тюгашева «Феномен этнокультурного неотрадиционализма» рассматриваются такие эффекты глобализации как унификация культур и этнокультурная фрагментация. Наиболее ярким признаком неотрадиционализма считается деканонизация ортодоксальной традиции, ее пересмотр с целью использования заложенных в ней скрытых возможностей для обновления и расширения сферы действия. Этнокультурную неотрадицию авторы определяют как результат синтеза автохтонной и иноэтничной культурных традиций, вследствие чего она представляет ценность не только для культуры-реципиента, но и культуры-донора. В результате этнокультурный неотрадиционализм является системным эффектом в межэтнических отношениях. «В целом достигаемое неотрадицией расширение ресурсного поля укрепляет этничность, чувства достоинства и самоуважения этнической общности. Как следствие, могут возникнуть этнокультурный мессианизм и прозелитизм, универсализирующие ценность конкретной этнокультурной традиции для других этно-культур» (с. 242).
Раздел третий «Традиция, обычай, ритуал в истории и культуре» - один из самых объемных и разнообразных по тематике вошедших в него публикаций. А.В. Головнёв, П.Ю. Павлов, В.Н. Широков в статье «Истоки и традиции уральских культур: пространственно-временная динамика» характеризуют регион как трансграничье - пространство контактов различных степных, таежных и тундровых культур. «В разные эпохи направления и характер культурных связей менялись, но общее значение Урала как этноперекрестка и трансграничного узла для всей Северной Евразии сохранялось на всем протяжении древней и поздней истории» (с. 251). Лесные пространства Урала и сопредельных территорий в энеолите и бронзовом веке, а может быть и ранее, сыграли существенную роль в этногенезе финно-угорских и самодийских народов. На Урале процессы макро- и микромиграций, связанных с великим
переселением народов - кочевников из Центральной Монголии -растянулись до VI в., а в некоторых районах до УШ-1Х вв. Степи Урала послужили коридором, по которому вслед за гуннами прошли волны кочевников: авар, сарагулов, угров, савыров, печенегов, огузов, кипчаков (с. 257).
В Средние века на Урале наиболее ощутимым для формирования нового этноландшафта было встречное воздействие крупнейших североевразийских очагов экспансии - центральноазиат-ского и северноевропейского. Тем самым на Урале возник этнокультурный круговорот: южноуральские степи и леса оказались в зоне колонизации тюркских каганатов и монгольского улуса, уральский север - в орбите движения викингов, ладожан, бьярмов (перми). Одновременно север Урала оказался в орбите влияния и колонизации Новгорода. Здесь пересеклись магистральные культуры Великого Булгара и Великого Новгорода, позднее - Орды и Москвы.
Большая группа исследований посвящена Кавказу. Статья Б.Х. Бгажнокова «Вопросы культурного взаимодействия адыгов с древними народами Передней Азии и Юго-Восточной Европы» анализирует древние кассито-абхазо-адыгские культурно-языковые связи, которые складывались на фоне более масштабного арийско-кавказско-переднеазиатского взаимодействия.
Коллектив исследователей из Кабардино-Балкарии представил работу «Идентичность в поисках традиции: народы Кабардино-Балкарии в государственно-политических и социокультурных трансформациях». В серии публикаций анализируются этнокультурные процессы в Дагестане: от гендерных аспектов хозяйственной специализации (М.Б. Гимбатова) до традиционной песенной и музыкальной культуры (Б.М. Алимова).
Раздел четвертый «Тексты традиционной культуры в перспективе культурной эволюции» включил проекты, в рамках которых выполнено исследование языковых, фольклорных, обрядовых и иных текстов традиционной культуры в современном и историческом ракурсах. При этом термин «текст традиционной культуры» понимался достаточно широко: и как вербальный текст, и в семиотическом плане - как осмысленная и целостная в содержательном отношении последовательность знаков коммуникации в традиционной культуре (текст-ритуал, текст-предписание). Разнообразие
такого рода текстов демонстрируют статьи А.К. Салмина «Архивные материалы как источник для текстологических исследований», С.С. Бардахановой «Фольклорные традиции бурят и современность», А. Р. Шихсаидова «Рукописное наследие Дагестана» и другие.
В пятый раздел вошли публикации по направлению «Механизмы преемственности в развитии литературы», исследующие различные типы трансформации, смены и взаимодействия поэтико-стилистических систем, художественных моделей и направлений в процессе развития литературы.
Раздел шестой «Институциональные изменения в отечественной и мировой науках и в научной политике (конец XX - начало XXI в.)» объединил проекты, посвященные специфике функционирования отечественной академической науки, профессиональной деятельности ученых, работающих в современных условиях. Проведено сравнительное исследование динамики численного состава научных кадров в советской и современной российской науке.
Сформирована проблемно-ориентированная база данных по этнологии и антропологии на основе отраслевых баз данных ИНИ-ОН РАН (свыше 60 тыс. документов) и информационно-поисковый тезаурус по историческим наукам. На основе анализа новейших научных публикаций представлены методологические и концептуальные инновации в российских антропологических и этнологических исследованиях по ряду междисциплинарных направлений.
Т.Б. Уварова
2016.01.028. ГОЛОВНЕВ А.В. ФЕНОМЕН КОЛОНИЗАЦИИ. -Екатеринбург: УрО РАН, 2015. - 592 с.
Ключевые слова: колонизация; классическая колонизация; российская колонизация.
Книга чл.-корр. РАН А.В. Головнева «Феномен колонизации» развивает основные идеи его работы «Антропология движения»1. Ее главным героем снова выступает homo mobilis (человек движущийся): «на этот раз в роли двигателя колонизации в разных
1 Головнев А.В. Антропология движения (древности Северной Евразии). -Екатеринбург: УрО РАН, «Волот», 2009. - 496 с.
