CC BY
254
К 70-ЛЕТИЮ ОКОНЧАНИЯ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
2015.04.001. СТАЛИНГРАДСКАЯ БИТВА: СВИДЕТЕЛЬСТВА УЧАСТНИКОВ И ОЧЕВИДЦЕВ: (ПО МАТЕРИАЛАМ КОМИССИИ ПО ИСТОРИИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ) / Отв. ред. Хелльбек Й.; послесл. Калинина И. - М.: Новое литературное обозрение, 2015. - 672 с.
Ключевые слова: Вторая мировая война; Сталинградская битва; свидетельства участников и очевидцев; стереотипы западной историографии.
Книга, подготовленная к печати в рамках совместного проекта Института российской истории РАН и Германского исторического института в Москве, довольно необычна по своему жанру. Сталинградская битва показана в ней глазами очевидцев, причем голоса участников сражения скомпонованы таким образом, чтобы максимально выпукло представить шестимесячную эпопею, решившую исход Второй мировой войны. Материал был собран и обработан небольшим интернациональным коллективом под руководством немецкого историка Йохена Хелльбека, уже давно работающего в США. Его перу принадлежит обширное (более ста страниц) общее введение, введения к главам и эпилог. Первоначальный вариант был опубликован на немецком языке и приурочен к 70-летию Сталинградской битвы1. После серьезной доработки и с ря-
1 Hellbeck J. Die Stalingrad-Protokolle: Sowjetische Augenzeugen berichten aus der Schlacht. - Frankfurt a. Main: S. Fischer Verlag, 2012.
дом добавлений книга вышла одновременно на русском и английском языках весной 2015 г.1
По словам Хелльбека, работа над проектом началась в 2006 г., когда по совету российских коллег он обратился к не публиковавшемуся ранее источнику - стенограммам интервью, взятых в Сталинграде сотрудниками Комиссии по истории Великой Отечественной войны (ее фонд хранится в Научном архиве ИРИ РАН). Созданная в конце 1941 г. по инициативе И.И. Минца Комиссия ставила своей целью сбор материалов и документов для написания впоследствии подробнейшей хроники событий. Немаловажную часть этого масштабного проекта составляли свидетельства очевидцев, желательно сделанные по горячим следам, так что первые опросы сталинградцев сотрудники группы Минца начали уже 2 января 1943 г., когда бои еще шли полным ходом. Они, пишет Хелльбек, в течение нескольких месяцев застенографировали разговоры с 215 очевидцами Сталинградской битвы, как с военными, так и с гражданскими лицами. В книгу вошла лишь часть этого материала, составляющего несколько тысяч машинописных страниц; полное издание планируется осуществить в электронном формате.
Во введении (которое составляет первую часть книги) дается общая информация о Сталинградской битве, освещаются основные военные и политические события 1942 - начала 1943 г., представлена краткая история Красной армии с особым вниманием к практиковавшимся в ней формам идеологической работы и ее функционирование в условиях войны. В основном на материалах Сталинграда в социально-антропологическом ключе рассмотрены такие темы, как формы ведения боя, взаимоотношения командира и комиссара, героизм и понятие подвига, представления о том, что значит быть «хорошим» и «плохим» солдатом.
При осуществлении проекта Хелльбек поставил задачу пересмотреть и переосмыслить традиционные взгляды на Сталинградскую битву, которые в западной историографии испытали серьезное воздействие немецкой стороны. Во введении он приводит свидетельства современников, в полной мере осознававших решающее значение Сталинградского сражения для исхода Второй
1 Hellbeck J. Stalingrad: The city that defeated the Third Reich. - N.Y.: Public affairs, 2015.
мировой войны, и отмечает, что битву сопровождала «ожесточенная информационная война в мировых СМИ». Советские газеты регулярно цитировали репортажи западных журналистов, в которых воспевался героизм защитников города, простые люди с воодушевлением комментировали успехи советских войск, что, по словам автора, было не только отражением духа совместной борьбы с фашизмом, но и следствием того, что западные силы не могли похвастаться достижениями сравнимого масштаба (с. 8).
Тем не менее история Сталинградской битвы в западной историографии оказалась «в высшей степени германоцентричной», пишет автор. Немецкие солдаты фигурируют в ней прежде всего как жертвы, а тот «кровавый след», который оставила за собой 6-я армия вермахта на пути к Волге, проходя через украинские города Бердичев, Киев и Харьков, как правило, не упоминается. Отмечая, что в центре внимания западной историографии долгое время находился немецкий солдат, Хелльбек указывает на «неопределенность» фигуры противника. Советские солдаты выступали в виде единой массы, которую подталкивали сзади комиссары, но еще более грозным противником считались, вслед за утверждениями фашистской пропаганды, холод и необъятное пространство России (с. 29-30). По замечанию автора, пропагандистские стереотипы, сформировавшиеся еще во времена Третьего рейха и растиражированные в США немецкими военными, до сих пор пропитывают многие исторические труды и документальные фильмы. При этом «до сегодняшнего дня остается неясным, как именно воевали те, кто сражались на советской стороне, какие культурные и социальные механизмы приводили красноармейцев и других советских граждан на войну, что заставляло их биться против немцев, казавшихся неизмеримо сильнее, и что значил для них Сталинград» (с. 30).
Расширению горизонтов понимания этих проблем значительно способствовало открытие архивов, хотя многие фонды Министерства обороны остаются засекреченными, не позволяя исследователям получить доступ к личным делам, секретным данным слежек, протоколам допросов и конфискованным письмам. Это не способствует разрешению важного для западной историографии вопроса о мотивации советских солдат, и до сих пор не утратили своего значения представления о том, что воевали они исключи-
тельно под угрозой применения силы, что сталинский режим в своем презрении к человеческой жизни не останавливался перед массовыми расстрелами красноармейцев и командиров. Воспроизводимые без проверки данные, пишет автор, сформировали господствующие сегодня на Западе представления о битве на Волге. Тем не менее новейшие публикации источников свидетельствуют, что с 1 августа по 15 октября 1942 г. Особыми отделами Сталинградского фронта было расстреляно 278 советских военнослужащих, а не 13 500, как утверждает, например, Энтони Бивер в своей изданной большим тиражом книге (с. 32-33). Опубликованные Хелльбеком интервью также показывают несостоятельность этих данных.
Другой стереотип, получивший хождение у западных историков, относится к области идеологии. Например, в изображении британской исследовательницы К. Мерридейл советские солдаты выглядят запуганными и обманутыми жертвами, «порабощенными» сталинским режимом. В такой схеме, пишет Хелльбек, нет места для красноармейцев, отождествлявших себя с руководством своего государства, с Родиной, с социалистическими ценностями. И соответственно, при таком одностороннем взгляде невозможно убедительно объяснить, почему миллионы людей в Советском Союзе буквально до последнего вздоха сражались против немцев и самоотверженно работали в тылу. Новейшие исследования иначе решают этот ключевой вопрос, показывая, как «гражданское население с помощью героических воззваний режима начинало видеть в тяготах войны некий смысл; ... как фронтовики в ходе войны начинали осознавать себя значимыми представителями Советского государства» (с. 36).
По словам автора, сталинградские интервью позволяют впервые услышать голоса красноармейцев, которые в совокупности «слагаются в солдатский хор, чей мощный голос подтверждает выдвинутый новейшей историографией тезис о народной войне». Хелльбек указывает и на то, что противоречит большинству западных описаний Великой Отечественной войны: на повсеместное присутствие коммунистической партии. Партийный аппарат, пишет он, пронизывал всю армию сверху вниз, ее посланцы - комиссары, политруки, агитаторы, парторги и комсорги - проповедовали в окопах, подбадривали, принуждали, успокаивали, разъясняли. Опубликованные интервью наглядно демонстрируют, как он функ-
ционировал, как мобилизовывал людей и как реагировал на кризисные ситуации. В данном случае опровергается еще один стереотип западной историографии, рассматривавшей коммунистическую партию как чисто репрессивную силу, которая лишь мешала профессиональным военным, и не учитывавшей ее воспитательной и мобилизующей роли.
Вслед за американским историком Стивеном Коткиным автор предлагает такое понимание власти и идеологии, согласно которому внедрявшиеся партией речевые и поведенческие практики («говорить по-большевистски») тесно связывали воедино партию и общество. В годы индустриализации партийные агитаторы не только заботились о производительности, но и постоянно говорили о политическом значении труда каждого рабочего в контексте международной классовой борьбы. Причем усвоение социалистических ценностей происходило не только по указке партии, пишет Хелльбек. Как показывают дневники и письма, многие советские люди по своей собственной воле старались строить свою жизнь в соответствии с высокими требованиями. Социалистические идеалы и усвоенные в 1930-е годы речевые формы с началом войны акцентировались еще сильнее, и во многих сталинградских интервью отражено дальнейшее развитие черт характера, типичных для советских людей: волевая, бойцовская позиция по отношению к себе и к окружающим, оптимистический взгляд на будущее, включенность индивида в коллектив, признание возможности насилия по отношению к себе и к другим (с. 38-39).
В то же время Хелльбек отмечает, что в годы войны политическое давление значительно смягчилось, причем во многом инициатором изменений явилась как раз партия, которая начала открываться навстречу обществу. Возник новый критерий для приема в партию - активное участие в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, изменилось и значение членства в ней; в ее ряды вступали лучшие солдаты, а к концу войны среди командиров едва ли нашелся бы хоть один беспартийный. К этому времени ВКП(б) значительно увеличилась количественно и стала более солдатской, т.е. более близкой к народу, и партийное руководство начало бороться с этой тенденцией, ужесточив условия приема и усилив надзор.
Еще одна тема, затрагиваемая Хелльбеком, касается политической пропаганды в военных частях, которая в Красной армии
«была вездесущей». Он замечает, что представления красноармейцев о мире были приведены в стройную и замкнутую идеологическую систему. При этом, в отличие от других стран, представления о «товариществе» и «братской поруке» на низовом уровне военной иерархии, в ротах и взводах, играли в Красной армии второстепенную роль. Во-первых, чудовищный процент человеческих потерь с советской стороны часто приводил к гибели целых подразделений в течение нескольких дней, из-за чего солдаты просто не успевали установить друг с другом устойчивые отношения. Во-вторых, всячески препятствовали образованию подобных связей идеологические работники, опасаясь того, что личные чувства «размоют советскую идентичность». Для предотвращения возможных вспышек национализма советское командование старалось комплектовать части новобранцами из разных республик, и скреплять эту «разношерстную массу» должна была идеология, опиравшаяся на такие эмоционально заряженные понятия, как любовь к Родине и ненависть к врагу (с. 43).
Советский пример произвел впечатление на немцев, пишет Хелльбек, и после Сталинградской битвы был поставлен вопрос о необходимости радикально усовершенствовать политучебу в вермахте. В декабре 1943 г. Гитлер учредил должность «национал-социалистического офицера-руководителя» (№РО), которую - в отличие от комиссаров - занимали кадровые военные, но реформа не прижилась. Подчеркивая различия между вермахтом и РККА, автор указывает на революционный характер армии молодого Советского государства. Она была «первой политической армией в мире», и в ней солдаты проходили начальную школу социализма. Рассматривая человека как продукт социальной среды, большевики делали основной упор на воспитании красноармейца, который должен был осознавать себя действующим лицом на сцене мировой истории. Даже система надзора в армии носила воспитательный характер, пишет автор, описывая историю возникновения института комиссаров, чей статус после небольшого перерыва был вновь значительно повышен в годы репрессий. Хелльбек предполагает, что размах и последствия чисток в Красной армии были в свое время преувеличены Хрущёвым, чтобы возложить на Сталина единоличную ответственность за поражения советских войск в 1941 г. Из 34 тыс. исключенных из партии офицеров менее трети попали в
жернова НКВД, 11 тыс. после подачи апелляций к 1939 г. снова были приняты в партию. Тем не менее большинство проинтервьюированных в Сталинграде высших командиров составляли «майоры и полковники 1937 года», занявшие тогда места своих разжалованных предшественников (с. 59-60).
Упразднение должности комиссара 9 октября 1942 г. Хелль-бек не считает «победой» военных, ущемлявшей авторитет ВКП(б), и подробно рассматривает деятельность политработников на Сталинградском фронте. Важной частью их работы являлась пропаганда героизма, которая включала в себя борьбу со страхом. На низовом уровне, пишет он, обычно обсуждались два источника страха: «танкобоязнь» и «авиационная болезнь» - боязнь воздушных налетов, особенно актуальные в условиях Сталинграда. Автор описывает ряд приемов, с помощью которых командиры учили солдат преодолевать свой страх и относиться к нему сознательно. Такое волевое усилие, как считалось, и делало человека героем (с. 85-86).
По замечанию автора, многие фронтовики, особенно представители поколения, рожденного после 1917 г., различали два основных типа поведения человека на войне - героическое и трусливое, без промежуточных оттенков между ними. И тех, кто не мог совладать со страхом, строго наказывали. Приказ № 270, получивший известность под названием «Ни шагу назад!», под Сталинградом начал применяться в широких масштабах, однако интервью с очевидцами показывают, насколько по-разному он понимался и исполнялся. По мнению ряда командиров и политработников, несколько показательных расстрелов перед строем сыграли свою роль в укреплении дисциплины. Тем не менее это было важно только во время первой фазы сражения, в ходе отступления. Позднее сама обстановка боев за город, общее понимание, что «за Волгой для нас земли нет», привели к необычайному сплочению, и после сентября 1942 г. работы для заградотрядов практически не осталось. Если за август-сентябрь 1942 г. ими было задержано 45 465 бегущих солдат, из которых 664 человека были расстреляны на месте, 1292 направлены в штрафные роты и батальоны, а остальные возвращены в свои части, то позднее статистика существенно изменилась. Согласно документам НКВД, с октября 1942 по январь 1943 г. в шести армиях Донского фронта были задержаны
203 «труса и паникера», 169 из них были расстреляны, остальные направлены в штрафные роты (с. 98-99, 102).
Автор усматривает в этом прежде всего успехи политической и моральной мобилизации, а также влияние сформировавшегося к этому времени «мифа о решающей схватке на Волге». Он подчеркивает, что анализ субъективного военного опыта «невозможен без учета влияния вездесущего контроля и психологической обработки, осуществлявшихся советской идеологической машиной, и их структурирующих эффектов». Благодаря неустанной воспитательной работе красноармейцы «были приучены» к специфическим способам говорить о себе, они усвоили определенные категории героизма и трусости и умели давать точное определение политического и исторического значения битвы под Сталинградом, что нашло отражение в стенограммах бесед, проводившихся сотрудниками Комиссии по истории Великой Отечественной войны.
Во введении уделяется внимание истории (и предыстории) создания Комиссии И.И. Минца, предшественниками которой автор называет основанную в 1920 г. Историческую комиссию Коммунистической партии («Истпарт»), а также проекты «История фабрик и заводов» и «История Гражданской войны», осуществлявшиеся под эгидой Максима Горького. Эстетически связанные с провозглашавшимся писателями авангарда стилем документализма, эти проекты ставили своей целью собрать застенографированные свидетельства участников событий, объединить их с художественными и научными исследованиями и «создать новую марксистскую историографию масс, которая взломала бы традиционные иерархии и подключала к большой истории всех ее участников», - пишет Хелльбек (с. 119). Ответственным редактором масштабной «Истории Гражданской войны» был И.И. Минц, который много почерпнул из своего опыта общения с Горьким и при создании Комиссии по истории Великой Отечественной войны опирался на уже имевшиеся интеллектуальные и организационные ресурсы.
Первоначально все внимание Комиссии было направлено на историю обороны Москвы, затем, после организации филиалов в других городах, сотрудники начали собирать материалы и о других местах сражений (Ленинград, Тула, Севастополь). Кроме того, Минц запланировал подготовку еще двух серий публикаций: историю армий и дивизий РККА и «Энциклопедию Героев Советского
Союза». В число тем, которыми предстояло заниматься Комиссии, входили также партизанское движение, военная экономика, участие в войне женщин и представителей нерусских национальностей, немецкая оккупация и ее последствия. По словам Хелльбека, «Минц мечтал об histoire totale, которая показала бы всю войну целиком, с участием всех людей и с использованием разнообразных носителей информации». Именно поэтому он постоянно напоминал своим сотрудникам о том, что они должны собирать такие документы и материалы, которые, как правило, не попадали в архивы, в том числе фронтовые газеты, брошюры, листовки, донесения, фотографии и зарисовки, киноленты, а также личные свидетельства -письма, дневники, устные рассказы.
Постепенно интервью с участниками и очевидцами событий выдвинулись в работе Комиссии на первый план, и вскоре была составлена подробная инструкция для проведения бесед. В каждой воинской части начинать интервьюирование следовало с командира и начальника штаба, чтобы сориентироваться в общей обстановке, затем обратиться к особо отличившимся. В интервью должны были содержаться основные данные о рассказчике, иногда - подробная биография. Постоянно упоминаемой центральной мыслью инструкции, пишет Хелльбек, было внимание к «живому человеку», его мыслям, чувствам и переживаниям; Минц неоднократно указывал на то, что участникам событий «надо дать выговориться». Инструкция нацеливала на сохранение памяти о павших солдатах, требуя подробно фиксировать свидетельства об их гибели и подвиге. Минц призывал также «не замазывать трудности и недостатки», показать во всех подробностях быт воинской части, но в целом же строго соблюдать историческую правдивость, тщательно проверяя документами и перекрестными опросами людей все события, даты, имена и факты (с. 131-132). Все это в конечном итоге должно было побудить будущих читателей подражать героям.
С этой инструкцией четыре сотрудника - историки Э. Генкина, П. Белецкий, А. Белкин и стенографистка А. Шамшина -прибыли в Сталинград в конце декабря 1942 г. и пробыли в осажденном городе две недели, уехав 9 января 1943 г. за день до начала решающего наступления. Вернулись они в феврале в расширенном составе и до конца марта записали еще 130 интервью, опросив командиров и штабных офицеров нескольких армий, средний ко-
мандный состав, сержантов и нескольких рядовых, а также представителей местного руководства, рабочих и инженеров двух сталинградских заводов. По словам Хелльбека, историки в Сталинграде не ставили себе задачу охватить как можно больше свидетелей. «Их целью было плотное изображение боевых действий с максимальным стереоскопическим эффектом», так что свое внимание они сосредоточили на трех армиях, после отступления в донских степях летом 1942 г. стоявших в Сталинграде бок о бок - 62-й под командованием В.И. Чуйкова, 64-й под командованием М.С. Шумилова и 57-й - Ф.И. Толбухина. Историки старались опросить нескольких военнослужащих одной и той же части, чтобы в совокупности эти беседы давали единую картину. Вопросы интервьюеров были удалены из окончательного варианта текстов, чтобы они носили характер связного рассказа (с. 132-133).
Хелльбек пишет, что сталинградская рабочая группа провела гораздо больше опросов, чем группы, работавшие на других фронтах. В целом же Комиссия за годы войны провела более 5 тыс. интервью, отразивших самый широкий спектр тем. Он утверждает, что этот проект не имеет аналога, и сравнивает его с аналогичным проектом устной истории, осуществленный журналистом и официальным историком американской армии Сэмюэлом Маршаллом на двух театрах военных действий - на Тихом океане и в Европе. Его методы контрастируют с той тщательностью, с которой советские профессиональные историки стенографировали и архивировали беседы, пишет Хелльбек, и обнаруживают разницу между «плохой журналистикой и научной добросовестностью». Более того, продолжает он, это сравнение демонстрирует «огромный пафос всемирно-исторической значимости, который одухотворял советских историков в их работе, а также их веру в закономерность исторических процессов и их убежденность в том, что эти законы приведут СССР к победе» (с. 136-137).
К сожалению, проделанная комиссией огромная работа осталась втуне: до сегодняшнего дня практически ни одна из стенограмм не была издана. В реферируемой книге полностью опубликованы лишь 10 из них, остальные приведены фрагментарно и сгруппированы тематически, в соответствии с принципом единства времени и места. Они составляют вторую часть книги - «Солдатский хор». По словам Хелльбека, идею монтажа высказываний раз-
ных свидетелей одного и того же события подсказал ему фильм Акиры Куросавы «Расёмон», однако, в отличие от фильма, сталинградские интервью зачастую поражают сходством в малейших деталях (с. 143).
В главе «Судьба города и его жителей» собраны рассказы представителей городских властей Сталинграда, партработников, инженеров, военных. Они отражают судьбу города и его населения с июля 1942 г., когда поспешно были начаты работы по укреплению и защите Сталинграда, по весну 1943 г., когда вернувшиеся из эвакуации инженеры планировали восстановление разрушенных предприятий. Отдельно полностью приведена беседа с работницей кухни, которая не была эвакуирована и лично пережила немецкую оккупацию. В своей преамбуле к этой стенограмме Хелльбек достаточно подробно рассказывает об оккупационной политике немцев.
Следующая глава посвящена 308-й стрелковой «сибирской» дивизии генерал-майора Л.Н. Гуртьева, которая с 8 сентября 1942 г. воевала на Котлубанских высотах в 40 км к западу от Сталинграда, а затем была переброшена в город. Вступив в бой сразу после 250-километрового марш-броска, дивизия обороняла завод «Баррикады» в период самой «адской» фазы битвы, и в ноябре 1942 г. была отведена в резерв на доукомплектование. В апреле и мае 1943 г. 24 человека из этой дивизии, начиная с командира Л.Н. Гуртьева и комиссара А.М. Свирина и кончая телефонистами и медсестрами, были опрошены московскими историками. Фрагменты их рассказов выстроены в хронологическом порядке. Дополняет их публикация очерка Василия Гроссмана «Направление главного удара», посвященного 351-му полку дивизии Гуртьева, который был уничтожен в боях 4 октября.
Полностью погибшему при попытке высадиться 30 октября на берег Волги севернее Сталинграда так называемому «Латошин-скому десанту» посвящена следующая глава, основанная на беседах с матросами Волжской флотилии. Затем следует сюжет о пленении фельдмаршала Паулюса, значительно корректирующий устоявшиеся представления об этом историческом событии.
Третья часть книги составлена из стенограмм бесед, приведенных в основном полностью, и называется «Девять рассказов о войне». Открывают этот раздел подробные автобиографии генералов В.И. Чуйкова и А.И. Родимцева, командовавшего 13-й гвардей-
ской стрелковой дивизией, чье интервью дополнено стенограммой беседы с медсестрой этой дивизии Верой Гуровой. Друг за другом следуют беседы с лейтенантом из Одессы Александром Авербухом и комиссаром этого же полка Александром Герасимовым, чей рассказ начинается с момента ранения Авербуха 8 сентября. В интервью с капитаном Николаем Аксёновым, по профессии историком, преподавателем Томского университета, подробно описаны боевые действия на Мамаевом кургане и январское наступление. Вслед за рассказом знаменитого к тому времени снайпера Василия Зайцева помещено краткое, но очень живое интервью с красноармейцем Александром Пархоменко, записанное историком Э. Генкиной 28 февраля 1943 г. «неорганизованным порядком». На последнем месте стоит сообщение капитана П. А. Зайончковского, который на Сталинградском фронте занимался пропагандой в войсках противника. Будущий знаменитый историк, а в тот момент свежеиспеченный кандидат наук подробно рассказывает свою «несоветскую» биографию, описывает приемы и практику фронтовой пропагандистской работы, критикует недостатки в советской армии, но автору его сообщение интересно главным образом тем, что показывает восприятие немцев советской стороной.
В четвертую часть «Говорят немцы» включены две главы, основанные на хранящихся в архивах Комиссии материалах. Первая состоит из протоколов допросов пленных немцев, проведенных в начале февраля 1943 г. в штабе 66-й армии под руководством Зайончковского, вторая представляет собой публикацию выписок из дневника немецкого ефрейтора, который велся, когда автор находился в окружении. По словам Хелльбека, протоколы содержат массу не известной прежде информации о последних днях Сталинградской битвы, а рассказанная им история того, как публикуемый дневник использовался для стратегических и пропагандистских целей, представляет самостоятельную ценность.
Последняя часть книги, эпилог «Война и мир», посвящена результатам победы под Сталинградом и непростой судьбе историков и литераторов, ставших летописцами этой битвы, - Минца и Гроссмана. Прослеживается в ней и дальнейшая судьба Комиссии Минца и ее наследия.
О.В. Большакова
