CC BY
18
теля обязательно. К примеру, уничтожение Бамианских статуй Будды в Афганистане не воплотилось в травмообразующий нарра-тив, поскольку не вызвало отклика у местного населения.
Время, необходимое для восстановления объекта, определяет силу болезненной привязанности сообщества (требование Греции вернуть мраморные скульптуры Парфенона Акрополю вот уже 200 лет остается неудовлетворенным). Вместе с тем некоторые культурные травмы, связанные с объектами, отмечает М. Дебс, длились недолго. Так, например, та же базилика святого Франциска была отреставрирована в рекордные сроки и заново открыта для посетителей уже через два года после землетрясения [с. 487-489].
В заключение автор подчеркивает, что частота и глубина культурных травм, вызванных разрушением объектов, указывает на символическую значимость последних в формировании и поддержании коллективной идентичности. Подобные культурные травмы не только способствуют коллективному сожалению об утраченном, но также выражают надежду на построение чего-то лучшего в будущем. Восстановление базилики святого Франциска в Ассизи разрешило проблему связанной с ней травмы и способствовало усилению национального единства. Также и в других культурных травмах аналогичной специфики скрыта, пусть подчас и нереалистичная, надежда на то, что с восстановлением разрушенных зданий или предметов произойдет восстановление целостности социальной ткани общества [с. 489-490].
В.В. Гуткович, А.М. Понамарева
2015.03.008. НУРМИ Й., РЯСЯНЕН П., ОКСАНЕН А. НОРМА СОЛИДАРНОСТИ: НЕГАТИВНЫЕ АСПЕКТЫ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ ПОСЛЕ ТРАГИЧЕСКОЙ СТРЕЛЬБЫ В ШКОЛЕ. NURMI J., RASANEN P., OKSANEN A. The norm of solidarity: Experiencing negative aspects of community life after a school shooting tragedy // J. of social work - L., 2012. - Vol. 12, N 3. - P. 300-319.
Ключевые слова: культурная травма; массовое насилие; общественная солидарность; реабилитация.
Статья Йоханны Нурми (Университет Турку, Финляндия), Пекки Рясянена (Школа экономики Турку, Финляндия) и Атте Ок-
санена (Университет Тампере, Финляндия) посвящена негативным последствиям усиления социальной солидарности в период кризиса. В работе рассматриваются модели взаимодействия и типы поведенческих ожиданий, которые возникли у жителей сообщества Йокела1 финского муниципалитета Туусула после массового расстрела одним из учащихся своих товарищей в местном лицее в 2007 г. [с. 301-302].
Теоретические рамки исследования сформулированы на основе критического переосмысления отдельных положений социологии катастроф и понятийного аппарата культурсоциологии. Авторы отмечают, что сама идея резкого повышения уровня социальной сплоченности и кооперации в результате совместно пережитых катастроф восходит к классическим произведениям Э. Дюркгейма. Для целей своего исследования они предлагают рассматривать социальную солидарность как взаимную поддержку и чувство единства социальной группы при столкновении с кризисом. Таким образом, они частично признают, что пострадавшие индивиды, поддерживая других, параллельно помогают и самим себе пережить трагические события [с. 303].
При этом в статье содержится критика представления о «лечебном» эффекте посттрагедийного усиления солидарности, транслируемого большей частью работ по социологии катастроф. В данном контексте авторы считают утверждение Ч. Фрица о том, что трагедии стирают различия между людьми и порождаемую культурой дискриминацию, тем самым «излечивая» общество2, справедливым лишь отчасти. Напротив, соглашаясь с Дж. Веббом3, они считают необходимым подчеркнуть, что катастрофические события создают возможности для новых конфликтов между различными группами. Объяснение отрицательным проявлениям социальной сплоченности после трагедий авторы находят в теории культурной
1 Йокела - один из трех сельских центров, входящих в муниципалитет Туусула, расположенный в агломерации Хельсинки. Население Йокела составляет около 6000 человек. - Прим. реф.
Fritz C.E. Disasters // Contemporary social problems / Ed. by R.K. Merton, R. Nisbet. - N.Y.: Harcourt, Brace & World, 1961. - P. 651-694.
3
Webb G.R. Sociology, disasters and terrorism: Understanding threats of the new millennium // Sociological focus. - L., 2002. - Vol. 35, N 1. - P. 87-95.
травмы [с. 303]. Опираясь на К. Эриксона1, они утверждают, что когда в кризисной ситуации находятся отдельные индивиды, остальная часть группы может им помочь; но если страдают все, травма становится коллективной и община утрачивает способность поддерживать своих членов и саму себя [с. 304].
Отнесение стрельбы в школе, имевшей место в городе Туу-сула, к коллективной культурной травме аргументируется авторами следующим образом. Во-первых, подобного рода инцидент происходит внезапно; во-вторых, он неизменно воспринимается как нечто шокирующее и отталкивающее; в-третьих, под угрозой оказываются основы повседневных социальных взаимодействий. «Травмированная» группа сталкивается с трансформацией идентичности и пытается обрести утраченное единство посредством общего страдания. Соответственно, возрастает внутригрупповая солидарность, однако сам коллектив обособляется от других сообществ [с. 304].
Эмпирическую базу исследования составили данные почтового опроса местных жителей и глубинные фокусированные интервью с профессиональными экспертами, работавшими в лицее в период реабилитации населения после трагедии. В опросе использовался метод простой вероятностной выборки, которая была составлена на основе Центрального регистра населения. По прошествии шести месяцев после массового расстрела в лицее, с мая по июнь 2008 г., жителям города Туусула в возрасте 18 лет и старше было отправлено 700 писем с анкетами. Несмотря на небольшой возврат анкет -ответили 47 человек, - выборка хорошо репрезентировала взрослое население муниципалитета Туусула, по крайней мере его половозрастную структуру. Выборку составили 51,7% мужчин и 48,3% женщин; возраст 71% респондентов был ниже 60 лет (для сравнения, в Туусуле население в возрасте до 60 лет составляет 80%).
Глубинные интервью были проведены с шестью специалистами, работавшими в сельском центре Йокела с 2007 по 2008 г. При отборе респондентов применялся метод «снежного кома». Первым критерием отбора было обязательное участие респондента в посткризисной работе с населением; вторым - осведомленность
1 Erikson K.T. Everything in its path: Destruction of community in the Buffalo Creek Flood. - N.Y.: Simon & Schuster, 1976. - P. 153-154.
эксперта о содержании повседневной жизни населения города до и после массового расстрела. Так, четверо респондентов работали в лицее Йокела или в относительной близости от него, двое проживали в Хельсинки. Программа по преодолению кризиса была инициирована муниципалитетом Туусулы и местными неправительственными организациями, поэтому в выборку вошли представители каждой из этих организаций.
Безусловно, данные, полученные в результате анкетирования и интервью, отражали особенности субъективного восприятия школьной стрельбы и посттрагедийного усиления солидарности местными жителями и экспертами. Но даже такого рода информация дала возможность лучше понять сложившуюся в городе ситуацию, поскольку были выявлены стратегии переживания скорби жителями Туусулы [с. 305-307].
Данные были сгруппированы по четырем тематическим блокам. В первых двух блоках описывались базовые характеристики сообщества сельского центра Йокела через полгода после трагедии. Была проведена оценка вовлеченности жителей в местные мероприятия и проведен анализ восприятия ими социальной обстановки в районе [с. 307-311]. Результаты анкетирования и глубинных интервью показали, что сообщество Йокела рассматривается респондентами как достаточно активное, поскольку в нем действуют множество ассоциаций, выполняющих функции неформальных групп поддержки. Однако все же одна респондентка выразила обеспокоенность недостаточным, в том числе и после случившейся трагедии, участием жителей в местных официальных мероприятиях. Также участники опроса оценили центр Йокела как хорошее место для проживания с высоким уровнем взаимного доверия между соседями, но признали, что кооперация не характерна для их местности. Эксперты описывали Йокела как безопасное место, где наблюдаются крепкие внутригрупповые связи и сильная коллективная идентичность, хотя признали, что в связи с ростом населения это чувство общности находится под угрозой [с. 309].
В силу того что достоверной информации о фактическом уровне солидарности сообщества Йокела до трагического происшествия в лицее не было, собранные в ходе анкетирования данные не могли проиллюстрировать ее динамику. Но сами респонденты констатировали усиление сплоченности после массового убийства. Экс-
перты, напротив, имели возможность сравнить ситуацию в Йокела до и после инцидента. Они отметили рост солидарности в местном сообществе после трагедии. Помимо убитых и раненых непосредственно в ходе стрельбы, жертвами трагедии стали 500 студентов и работников школы, а также их близкие, поскольку это событие полностью разрушило ход их повседневной жизни. Так как сам сельский центр является очень маленьким, практически каждый третий респондент знал одного из погибших или самого преступника (или, по крайней мере, членов их семей). Таким образом стрельба в школе была признана авторами массовым насилием, приведшим к коллективной травме и соответственно к трансформации идентичности и виктимизации всего сообщества [с. 310].
По мнению авторов, норма социальной солидарности, сформировавшаяся вследствие разделяемого чувства жертвы, явилась частью травматического процесса. В переживании последнего значительную роль сыграли коллективные траурные ритуалы. Хотя выражение солидарности было важным элементом реабилитации жителей, авторы обращаются здесь к его негативным последствиям. Трагедия связала психологический опыт индивидов с культурным изображением травмы. Возросшая общественная солидарность имела долгосрочный негативный эффект для психологического состояния молодежи. В частности, после трагедии намного меньше пятнадцатилетних подростков выразили готовность поступать в старшую школу, расположенную в соседнем городе, поскольку опасались, что их травматический опыт может быть там не понят. Другими словами, подростки поддерживали общую групповую идентичность - «люди, которые пережили стрельбу в школе Йоке-ла» - и в посттравматический период. Соответственно, одновременно с возрастанием уровня групповой сплоченности сверстников социальная солидарность с посторонними была низкой [с. 311].
Третий блок выводов касался проблемы внутригруппового разделения в общине [с. 312-313]. В ситуации вокруг лицея Йокела самым радикальным стало разделение между взрослыми и молодежью во многом потому, что молодежь была в большей степени задета случившимся. Это разделение проявилось уже в первые дни кризиса, когда взрослые и подростки начали обращаться за помощью и психологическими консультациями в разные места. Во время перестрелки учащиеся спасались в местной церкви, находив-
шейся рядом со зданием школы и ставшей в дальнейшем одним из центров реабилитации. Родители приходили туда, чтобы найти своих детей, здесь оставались взрослые или целые семьи. Но некоторые школьники предпочли разделить ужас от случившегося со сверстниками и начали собираться в молодежном клубе, расположенном на другом конце Йокела, который стал вторым детским центром поддержки. Несмотря на то что политика обоих кризисных центров была направлена на предотвращение возможных дальнейших конфликтов между взрослыми и детьми, на практике они способствовали их разделению, создавая условия, позволяющие подросткам формировать тесные группы, исключающие взрослых.
В последнем блоке выводов относительно негативных эффектов возросшей солидарности была поднята проблема стигматизации группы и переживания коллективной вины населением Йокела [с. 313-315]. В данном случае коллективная вина проявилась в постоянном поиске ответа на вопрос: «почему мы допустили это». С одной стороны, подобное размытое обвинение, не обращенное к конкретным людям или группам мотивирует к укреплению солидарности, общественной включенности и активности. С другой стороны, оно может обладать парализующим эффектом. В последнем случае группа стремится к самоизоляции от других общин, будучи не в силах избавиться от подозрения, что все остальные, нечлены данного сообщества, могут винить их за то, что они не предотвратили трагедию. Чувство вины у детей отличалось от чувств, переживаемых взрослыми. Дети осуждали родителей, учителей и школьных работников за то, что те слишком поздно отреагировали на их предупреждения о возможном преступлении и не смогли предотвратить массовый расстрел. Одновременно подростки терзались типичным для простых свидетелей трагедий комплексом вины за то, что сами не смогли предпринять никаких действий, чтобы воспрепятствовать убийце. Более того, после трагедии само название сельского центра оказалось связанным в массовом сознании с чем-то негативным. Для простых финнов слово «Йокела» стало синонимом школьной стрельбы - как следствие, в городе упали цены на недвижимость. Ощущение стигматизации изолировало сообщество от внешнего мира и сформировало негативную идентичность, ограждающую «местных» от чужаков, т.е. проживающих за пределами центра.
В итоге на примере ситуации вокруг лицея Йокела авторы показали, что усиление сплоченности среди пострадавшего населения может сопровождаться долгосрочными посттравматическими эффектами, такими как углубление разделения групп, социальная стигматизация, чувство коллективной вины. Рост солидарности может помочь индивидам справиться и реабилитироваться после кризиса, однако он же инициирует объединение групп на основе негативного пережитого опыта, которое ведет к формированию негативной коллективной идентичности, затормаживающей процесс восстановления и возвращения к обычной жизни. Для дальнейших исследований, как полагают авторы, крайне важен вопрос: может ли пострадавшая группа преобразовать пережитый негативный опыт в позитивный, и если да, то каким образом [с. 315-316].
А.А. Недялкова
