CC BY
18
чество в западном обществе создавалась особая буддийская образная коммуникация, формировался общий буддийский контекст» (с. 285). Идеи буддизма при этом накладывались на мировоззренческие модели Запада. Литература, откликнувшись на интерес к буддизму со стороны общества, приступила к художественному исследованию различных аспектов буддийского учения, в результате чего произошло вхождение буддийских смыслов, идей, терминов, понятий, образов в западную культуру и формирование общего буддийского текста.
Т.Г. Петрова
ЛИТЕРАТУРА И ДРУГИЕ ФОРМЫ ИСКУССТВА
2015.02.011. АНИМАЛИСТИКА В РУКОПИСЯХ И КНИГАХ ИЗ СОБРАНИЯ АВСТРИЙСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ БИБЛИОТЕКИ. (Сводный реферат).
Biblos. - Wien, 2013. - Bd 62, H. 2: Papierzoo. Tiere in der Bibliothek. -S. 1-144.
Aus dem Inhalt:
1. ГАСТГЕБЕР К. Единорог, выставленный на продажу в Вене. Сообщение Иоанна Самбука от 1581 г.
GASTGEBER CH. Einhorn in Wien zum Verkauf. Ein Bericht von Johannes Sambucus aus dem Jahr 1581. - S. 29-34.
2. РУМПФ-ДОРНЕР З. У мыши нет шанса. Кошка и мышь в австрийской Национальной библиотеке.
RUMPF-DORNER S. Keine Chance für die Mäuse. Mush o gorbe und Kedi ile fare in der Österreichischen Nationalbibliothek. - S. 37-47.
3. ЛАХС Д. Физиогномика животных у Лафатера. LACHS D. Tierphysiognomien bei Lavater. - S. 49-58.
Ключевые слова: животное в книге; бестиарий; эмблематика; физиогномика; персидская литература; турецкая литература; сатирическая сказка; единорог; мышь и кошка.
Книговедческий журнал «Библос», издаваемый Австрийской национальной библиотекой, выпустил специальный номер (с подзаголовком «Бумажный зоопарк: Звери в библиотеке»), тема которого - вечное всеприсутствие зверя в мировой книжной культуре. В трех реферируемых статьях затронуты разные аспекты этого все-
присутствия: зверь в них - и литературно-мифологический образ, и визуальная тема для иллюстрации, и предмет морально-психологического анализа.
Кристиан Гастгебер, сотрудник Института медиевистики Австрийской академии наук (1), показывает, как раннехристианский и средневековый миф о единороге находит неожиданное продолжение в жизни австрийской столицы XVI в. Миф, впервые изложенный в греческом Физиологе (в 13-й главе), приписывал единорогу два отличительных свойства. Во-первых, единорог был способен очистить источник, отравленный ядовитыми змеями: он совершал над ним крестное знамение своим рогом, после чего источник становился безвредным и прочие звери могли из него пить. Во-вторых, единорог, робевший людей, питал тем не менее удивительную любовь к спящим девам: подходил к ним, не таясь, и клал голову им на колени (чем нередко пользовались коварные охотники).
Единорог не утратил популярности и в современной нам культуре: его мистический рог фигурирует в литературе фэнтези (например, в цикле романов Джоанны Роулинг о Гарри Поттере), в поп-музыке (песня Леди Гаги «Highway Unicorn»). Безуспешные попытки зоологов идентифицировать этого зверя (как однорогого оленя, антилопу или даже носорога) начались еще в эпоху Ренессанса. Цюрихский естествоиспытатель и гуманист Конрад Геснер в «Истории животных» (1551), приводя описание и гравированное изображение единорога, отмечает, что в Европе это животное остается неизвестным. Однако, продолжает Геснер, известен его рог: в 1520 г. в реке Аар, на севере Швейцарии, был найден рог единорога длиной в два локтя; об этом Геснеру сообщил один его друг, которому досталось несколько кусочков от рога - но кое-что перепало и аптекарям, использующим рог как драгоценное противоядие.
Читая эти сведения, трудно не задаться вопросом: как, собственно, «аптекари» и прочие ценители удивительного рога отличали его от рогов иных животных, если самого единорога никто в Европе (как уверяет Геснер) не видел? Оказывается, существовал простой проверочный прием: вино, в которое опускали рог единорога, сразу сильно вспенивалось. Впрочем, добавляет Геснер, этот эффект легко было подделать: в Венеции научились делать некий муляж с применением извести и мыла, который производил то же действие на вино, и выдавали его за рог единорога.
Спустя три десятилетия после выхода книги Геснера рог единорога появляется в Вене в качестве драгоценной редкости, предназначенной для продажи. Мы узнаем об этом курьезе из переписки двух гуманистов: библиофила и эмблематиста Иоанна Самбука, венгра по национальности, жившего в ту пору в Вене, и нюрнбергского врача и естествоиспытателя Иоахима Камерария, автора четырех книг («центурий») эмблем о растениях и животных. В письме от 8 января 1581 г. Самбук сообщает Камерарию о возможности купить в Вене «подлинный рог единорога». Он еще не выставлен на открытую продажу, «ни один князь или аристократ его еще не видел», и потому у нюрнбергского магистрата есть возможность приобрести, при посредничестве Самбука, это «редкостное сокровище» за относительно небольшие деньги - 5 тыс. дукатов, в то время как истинная цена рогу, принимая во внимание «его редкость и длину», - 20 тыс. дукатов. Это очень выгодное предложение, уверяет Самбук, ведь «семь месяцев назад более короткий рог был продан за 14 тыс. талеров» (1, с. 31).
Камерарий, похоже, не ответил на это письмо, и Самбук продолжил уговоры в письме от 10 февраля того же года, где он вновь отметил чрезвычайную редкость рога и его низкую цену, и подкрепил свои доводы таким аргументом: «Несколько месяцев назад русский властитель (уж не Иван ли Грозный? - Реф.) купил гораздо более короткий рог ... за 24 тыс. талеров».
Мы так и не знаем, поддался ли Камерарий и нюрнбергский магистрат на эти уговоры. Любопытно, однако, что эти «практические» переговоры имеют литературную параллель - а именно в книге эмблем Самбука, где единорог помещен под надписью «Ценно то, что полезно», а в подписи превозносятся целебные свойства его рога.
Зольвейг Румпф-Дорнер, сотрудница Австрийской национальной библиотеки (2), сравнивает персидскую и турецкую версии известного на Востоке сюжета о войне мышей и кошек, используя хранящиеся в Австрийской национальной библиотеке материалы - персидский манускрипт 1823 г. с сатирической сказкой «Мышь и кот» («Mush o gorbe») поэта Убейда Закани (XIV в.) и анонимное переложение этой сказки на турецкий язык («Kedi ile fare»), выпущенное в виде литографированной брошюры около 1900 г. (скорее всего, в Стамбуле). И манускрипт, и брошюра со-
держат, помимо текста, множество иллюстраций. Сказка Закани повествует о коте из иранского города Керман, сильном и жестоком. Однажды кот услышал, как пьяная мышь в кабаке похваляется, что оторвет коту голову. Кот съедает наглую мышь, но затем якобы испытывает раскаяние и замаливает грехи в мечети. Мыши посылают к коту делегацию для примирения, которую он сначала принимает благосклонно, но затем внезапно, «несмотря на свою готовность к покаянию», сжирает в полном составе. Переговоры проваливаются, развязывается война мышей и котов, в ходе которой мышам удается пленить главного виновника бедствий. Они уже собираются его повесить, но в последний момент кот вырывается и устраивает мышам полный разгром.
Современники Закани читали эту сказку как политическую аллюзию - иносказание о Мубаризе ад-Дине, правителе Кермана в 1340-1358 гг., отличавшемся одновременно и исключительной жестокостью, и показным благочестием. Спустя столетия этот политический смысл перестал восприниматься, но сказку продолжали читать - теперь уже как веселую историю для детей. Персидский манускрипт из Австрийской библиотеки (Signatur Cod. Mixt. 843), видимо, предназначался именно для такого развлекательного чтения. Об этом свидетельствует характер иллюстраций. Все животные здесь симпатичны; мыши наделены «приветливыми лицами», но и кот «не так уж велик и злобен: с его белой шерстью и наивным выражением лица он на первый взгляд кажется совершенно безобидным» (2, с. 42).
Установке на развлекательность (и, возможно, на читателя-ребенка) соответствует и богатая цветовая гамма иллюстраций: если в целом мышиный народ вполне натуралистически выдержан в сером и коричневом тонах, то мышиные «офицеры» окрашены в красный, их верховный полководец - в фиолетовый, а король - в розовый цвета.
Турецкий вариант также мыслился как развлекательное (и, скорее всего, детское) чтение. Однако здесь анонимный автор сделал еще один шаг, удаляющий сказку от оригинала Закани. Предметный план модернизирован: так, если персидские мыши-«солдаты» в манускрипте 1823 г. вооружены саблями, луками и стрелами, то в турецкой книге их оружие - ружья и пушки. Среди иллюстраций появились занятные и забавные бытовые сценки,
вроде той, где три кота-солдата заняты стиркой белья. Повествование расширено посредством вставных сцен, нередко откровенно бурлескных (в одной из них мыши в темноте, приняв друг друга за врагов, упорно сражаются между собой до восхода солнца, которое и обнаруживает их фатальную ошибку).
В заключение З. Румпф-Дорнер отмечает, что трансформация сказки Закани продолжается и дальше, распространяясь на ее английские переложения, одно из которых (выполненное О. Паундом) имеет поистине «гениальный», как выражается исследовательница, заголовок: «Горби и крысы» («Gorby and Rats», 1972). Персидское слово «gorbe» - «кошка» превратилось здесь в английскую фамилию (2, с. 45).
Даниэла Лахс, сотрудница Австрийской национальной библиотеки (3), обращается к наследию Иоганна Каспара Лафатера (1741-1801), цюрихского пастора и создателя знаменитого в свое время физиогномического учения. Используя его «Физиогномические фрагменты» (4 тома, 1775-1778), а также его архив, хранящийся в Австрийской национальной библиотеке, она демонстрирует, что физиогномика как искусство распознавать характер по внешности применялась Лафатером не только к человеку, но и к животным.
Убежденный в том, что все в природе обладает своей «характерной физиономией», Лафатер искал эту характеристичность прежде всего у млекопитающих, но также и у рептилий и даже у насекомых. Он не был первым, кто попытался вывести физиогномику за пределы человеческого. Первооткрывателем здесь стал, по мнению Д. Лахс, итальянский врач и естествоиспытатель Джамбатти-ста делла Порта (1535-1615), который в трактате «О человеческой физиономии» («De humana physiognomia», 1586) попытался доказать сходство между «физиономиями» людей и животных, весьма дерзко сопоставив, в частности, профиль бюста Платона и собачью морду в фас.
Это сопоставление Лафатер воспринял весьма критически: для швейцарского пастора между зверем и человеком, созданным по образу и подобию Бога, существует непреодолимая пропасть. Животные, рассуждает Лафатер, обладают собственными «физиономиями», но не потому, что зверь сходен с человеком, а по той причине, что Бог, создавая и зверя, и человека, использовал один и
тот же «алфавит» с одинаковым набором «букв». Во всех своих творениях Создатель оставил одни и те же следы.
Избегая (в отличие от Дж. делла Порты) прямых сравнений звериных и человеческих «портретов», Лафатер тем не менее применяет в анализе бестиарной и человеческой физиогномики весьма сходные принципы. Признавая в звере существование видовой, но не индивидуальной (как у человека) физиономии, Лафатер исходит из двух идей: иерархии красоты (породистый скакун прекрасней, чем обычная рабочая лошадь) и соответствия внешнего облика и моральной сущности. Внешне отвратительное животное столь же безобразно и внутренне. Этот тезис раскрыт в пассаже о крокодиле, который «во всех частях своего тела, во всех его очертаниях и отдельных точках, во всех поворотах и положениях, в движении и в покое обладает физиономией, которую нельзя не распознать, - он так попран, низок, узловат, отвратителен, бессердечен, зол... так пугающ, так закрыт для всякой любви и возможности быть любимым - воплощенный дьявол!» (3, с. 56).
С точки зрения современной зоологии, отмечает Д. Лахс, это рассуждение выглядит крайне наивным. Но разве мы и сейчас не продолжаем воспринимать крокодила как совершенное олицетворение зла? В этом смысле бестиарная физиогномика Лафатера сохраняет смысл - как учение не о самих животных, но о той глубинной символике, которой звери наделены в нашем воображении.
А.Е. Махов
2015.02.012. БОНАМИ Т.М. И.А. БУНИН И ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО. - М.: Русский импульс, 2013. - 96 с.
Ключевые слова: живопись; портрет; пространство; коло-ристика; иллюстрация; акварель.
Профессор Московского государственного университета культуры и искусств Т.М. Бонами раскрывает своеобразие литературной судьбы Бунина, обогатившего русскую литературу новыми приемами изобразительности, создавшего яркие картины мирозда-ния1. Исследовательница продолжает ранее привлекавшие ее темы
1 См. также монографии Т.М. Бонами: Художественная проза И.А. Бунина, (1887-1904). - Владимир, 1962; Творчество Бунина в контексте русской культуры. -М., 2004; Литература в кругу искусств (Серебряный век). - М., 2006.
