CC BY
33
самым разным силам, среди которых не последнее место занимали большевики (с. 177-178).
Заключает сборник статья И.В. Нарского (Южно-Уральский государственный университет, Челябинск) «Первая мировая и Гражданская войны как учебный процесс: Военизация жизненных миров в провинциальной России (Урал в 1914-1921 гг.)». Автор отмечает, что широкие слои местного населения восприняли этот период как непрерывную катастрофу, когда социальные связи, политические истины и бытовые ориентиры пошатнулись до самого основания. Военный опыт входил в повседневную жизнь постепенно, он получал институциональное оформление и повлек за собой военизацию образа жизни современников. В этот период произошло массовое распространение военизированных и воинственных образцов поведения и толкования, война стала средством преодоления ценностной дезориентации (с. 200).
О.В. Большакова
2015.01.003. АСТАШОВ А.Б. РУССКИЙ ФРОНТ В 1914 - НАЧАЛЕ 1917 ГОДА: ВОЕННЫЙ ОПЫТ И СОВРЕМЕННОСТЬ. - Москва: Новый хронограф, 2014. - 740 с.
Ключевые слова: Первая мировая война; русский фронт; русская армия; социальный состав; военный опыт; человеческий фактор; трансформация сознания.
В книге, состоящей из введения, четырех глав и заключения, анализируются социальный состав армии, боевой опыт, фронтовая повседневность, тяготы военной службы, психология воюющего человека, вопросы пропаганды, преступности, личной жизни на фронте, моральный кризис и бунтарство в русской армии. Человеческий фактор в военных действиях рассматривается в неразрывной связи с деятельностью организационных армейских структур по организации оборонительных сооружений на фронте.
Военное противостояние, по мнению автора, привело к глубокой трансформации социальных представлений групп, сформированных в значительной степени в рамках традиционных ценностей, прежде всего, солдат-крестьян. В ходе войны обнаружилось несоответствие большинства этих представлений реалиям войны. Это касалось даже таких проверенных столетиями, привычных для
ментальности русской армии качеств, как выносливость, полковое братство, «сезонность» ратного труда и т.д.
Необходимо, по мнению автора, учитывать и то, что подготовленность русской армии к войне была низкой. Времени на обучение военному делу фактически не было. Более 40% состава воинской части выполняли работы, не связанные с их солдатским долгом (с. 37). Военным делом офицеры с солдатами не занимались, передавая эту обязанность сверхсрочникам, унтер-офицерам. Тем не менее авторитет офицерства был высок, что подтверждалось поведением солдат в бою - с потерей офицеров часть дезориентировалась, проявляла нестойкость (с. 39).
Военные теоретики и практики, а также некоторые общественные деятели рассчитывали на терпение, выносливость русских солдат в будущей крайне разрушительной войне, отказывая в таких качествах противнику. Это укладывается в концепции, широко распространенные перед началом и в начале войны, согласно которым в войне индустриального типа выиграют не высокоиндустриальные страны и армии, а наоборот, те, где инфраструктура слабее, а боевой дух, терпение выше.
Действительность опровергла все расчеты. Недостаток снабжения тяжелыми снарядами влиял на ведение операций, тактику и всей тяжестью ложился на личный состав, который в буквальном смысле расплачивался за это кровью. Кроме нехватки снарядов, автор отмечает и слабую подготовку русской артиллерии.
В годы войны русская армия значительно уступала союзникам и противникам в развитии авиации. Россия не в полной мере использовала и химическое оружие, лишь эпизодически применяя химические снаряды, например, во время Брусиловского прорыва и летнего наступления 1917 г. Множество проблем было и с организацией химической защиты: не было универсальных противогазов для разных отравляющих веществ. Проблемы железнодорожного и вообще транспортного сообщения крайне негативно отражались и на стратегии, и на тактике, и на самом ритме жизни войск. Необеспеченность транспортом сдерживала развитие новых средств вооружений на железных дорогах - бронепоездов. В русской армии недостаточно использовались такие средства передвижения, как автомобили. В целом по автосредствам Россия далеко уступала и союзникам, и противнику. Существовали очень большие проблемы
в устройстве телефонной связи: она была еще далеко не упорядочена в организационном и техническом отношениях. Русские укрепленные линии проигрывали неприятельским позициям, что выявилось еще весной 1915 г.
Русское командование вынуждено было «уравновешивать» приоритет противника в тяжелой артиллерии наращиванием числа войск. В целом, пишет автор, на фронтах наблюдалось российское превосходство в живой силе и легкой артиллерии, но при этом ощущался недостаток инженерных сооружений, тяжелой артиллерии и снарядов.
Между тем громадные потери в живой силе в течение войны, неизбежно привели к изменениям в социальном составе русской армии на Восточном фронте. Фактически, полагает автор, сменилось три контингента русской армии: кадровая (действующая и состоявшая из запасников первой очереди, т.е. резервистов); армия, оставшаяся после «великого отступления» и пополненная запасниками второй очереди (не проходившими службы в действующей армии), которые несли с собой значительный груз традиционализма, характерного для России; армия, пережившая Брусиловский прорыв и пополненная новобранцами, которые испытали воздействие процессов в российском обществе после революции 1905-1907 гг. «У каждого из вновь привлекаемого контингента был свой довоенный социальный опыт, на который и наложился военный опыт»1 (с. 16).
Для анализа трансформации сознания солдат-крестьян на войне необходимо, полагает автор, учитывать исходную его точку -так называемый крестьянский менталитет. Последний определяется характером крестьянского труда. Именно эти понятия солдат-крестьянин пытался перенести и на фронт.
Восприятие летних кампаний как сельскохозяйственной страды делало солдат-крестьян выносливыми даже перед лицом отступления. Летом 1915 г., несмотря на поражение от Германии, в русской армии фактически не наблюдалось ни упаднических настроений, ни какого-либо уныния. Именно настроения солдат-
1 Под военным опытом автор подразумевает индивидуальный опыт постижения трудностей современной войны (опыт как переживание), опыт преодоления трудностей современной войны (опыт как осмысление практики деятельности) и опыт как условие для создания «проекта» будущего общества. - Прим. реф.
крестьян не учитывались оппозиционной общественностью летом 1915 г. в ее борьбе с властью, поскольку она полагала, что армия в результате отступления также проявит недовольство. В то же время ряд аспектов войны противоречил ментальным установкам солдат-крестьян. Одна из сторон войны, не отвечавшая привычным о ней представлениям солдата-крестьянина, касалась ее полезности. Не видели пользы солдаты и в бесконечных земляных окопных работах, и в самом продолжении войны, которую они прямо называли бесцельной, бестолковой. Солдаты готовы были к жертвам, но только чтобы добиться какого-нибудь фактического результата (с. 323).
Близким понятию полезности, составной частью «патриотизма» солдат-крестьян, являлся и «вещный» характер войны, что и проявилось в довольно широко распространенной практике мародерства, как по отношению к противнику, так и к местному населению в приграничных областях. Мародерство, грабежи, насилия солдат русской армии, пишет автор, по своим масштабам если не превосходили, то и не уступали подобным действиям противника. Офицеры на такие поступки обращали мало внимания. Санкционирование же командирами продовольственного обеспечения или фуража за счет местных жителей вообще не считалось ни преступлением, ни проступком.
Ещё одним проявлением «вещного характера» войны являлось и широко практиковавшееся воровство среди солдат, стремившихся хоть как-то нажиться за казенный счет и таким образом реализовать свои представления о «полезности» этой войны. По мнению автора, олицетворением «добычи» для солдат были и награды, служившие дополнительной мотивацией к участию в военных действиях, так как награды давали существенную прибавку к солдатскому продовольственному и вещевому обеспечению (с. 198).
Важным фактором при анализе менталитета, умонастроений, поведения солдатской массы являлась грамотность солдат. «До войны при поступлении на военную службу в армии было грамотных - 48%, малограмотных - 24%, и неграмотных - 28%» (с. 31). До войны почти все солдаты во время службы обучались грамоте, хотя какая-то часть оставалась малограмотной. Однако совершенно другая ситуация сложилась во время войны, когда значительная часть действующей армии погибла.
Отслеживая корреспонденцию с фронта, цензура постоянно отмечала резкие различия между строевыми нижними чинами, как правило, прошедшими армейскую выучку, и нестроевыми - малограмотными запасниками с куда более укорененной крестьянской позицией.
Что касается взаимоотношений солдат и офицеров, то, по данным автора, в течение всей войны было немало свидетельств преданности основной массы солдат своим офицерам. Это значительно расходится с версией в литературе о чуть ли не тотальной ненависти солдат к офицерам. Для автора очевидны спады в восприятии своего положения солдатами летом 1915 г. и осенью 1916 -зимой 1917 г. Он отмечает, что система военной иерархии давала серьезные сбои. Полковое братство, являвшееся одной из основ боеспособности русской армии, утрачивалось перед лицом быстро изменявшегося состава солдат и офицеров. Большие потери в кадровом офицерстве нанесли серьезный урон бывшей офицерской корпорации как потомственной военной профессиональной группе, преданной престолу (с. 303). Кроме серьезного конфликта с кадровыми офицерами, офицеры нового времени оказались перед лицом нараставшей критики со стороны солдатской массы. Солдаты сразу отличали «настоящих» офицеров от офицеров военного призыва. Молодость и неопытность прапорщиков рассматривалась как основная причина, почему приходилось «погибать напрасно» (с. 312).
Однако, считает автор, качество русского солдата времен мировой войны определялось не его «отсталостью», также не следует видеть главную причину кризиса армейской иерархии в том, что офицеры нового поколения были «плохими». Несмотря на многочисленные свидетельства их «необразованности», отмечалась и большая восприимчивость этих военнослужащих к достижениям общеобразовательного (гигиена) и технического (телефон, телеграф, мотор, авиация и проч.), характера. По существу, прапорщики представляли собой выдвиженцев из народа, которым армия давала возможность занять более высокое положение на социальной лестнице, образовывался «социальный лифт». Проблема была в том, что этот «социальный лифт» еще плохо работал, на это необходимо было время.
Вопреки сложившейся в отечественной (в основном советской) историографической традиции считать, что русская армия не
желала воевать, автор, опираясь на источники, отмечает, что в истории участия русской армии в Первой мировой войне есть немало «героических» и «патриотических» страниц. Всю зиму и весну 1916 г. нарастало желание скорейшего наступления, проявлялись даже опасения, как бы не опоздать с этим. Целью такого наступления подразумевалась полная победа и возвращение на родину. Поднятию настроений солдат, сохранению высокого уровня боеспособности помогали и сообщения об успехах на других фронтах. Солдаты были готовы воевать и больше, «лишь бы только был порядок в России», подразумевая под этим социальное обеспечение своих семей и хозяйства (с. 597).
В то же время, подчеркивается в книге, даже для офицеров, воевавших с Японией, новая война казалась исключительной во всех отношениях. Сказывалось преимущество в разрушительной военно-технической мощи противника, главным образом - германской армии. Газовые же атаки со стороны противника представлялись как самый изощренный способ убийства. Поэтому такая смерть считалась самой ужасной (с. 226). Крестьянский характер армии в современной войне проявлялся в отношении солдат-крестьян к технике, основной силе индустриальной войны. Солдаты все современные виды военной техники воспринимали как «нечеловеческие» и в этом смысле запрещенные. Но и к собственной технике солдаты относились пренебрежительно: постоянно теряли винтовки, плохо обращались с противогазами. Не ценили солдаты и средства защиты.
Крестьянский менталитет большинства солдат-пехотинцев определил и их непростые отношения с представителями других родов войск и прежде всего с артиллеристами, как представителями технического рода войск (с. 206). В сущности это отношение было двойственным. Солдаты не могли не понимать значения артиллерии в войне и связывали ожидаемые успехи с действиями артиллерии и с другими техническими усовершенствованиями. Тем не менее, разница между настроением пехотинцев и артиллеристов продолжала ощущаться постоянно. Артиллерийские части в отличие от пехотных неизменно выступали за войну. Но особенно явно прямая рознь между пехотинцами и артиллеристами обнаружилась позднее, в 1917 г. Возмущали действия артиллерии по обстрелу противника в периоды затишья и братания. В этих случаях дело
доходило иногда до прямых столкновений между пехотинцами и артиллеристами, обстрелов орудийной прислуги, противодействие пристрелке. Существовали различия в отношении к войне у солдат-крестьян, в основном пехотинцев, к представителям и других видов войск: к пулеметчикам, бомбометчикам, саперам, авиаторам, а также казакам-пластунам и разведчикам (с. 207).
Специфическим, характерным именно для крестьянской мен-тальности был и образ врага в России (с. 209). Традиционные представления о враге оказались востребованными только на Кавказском фронте против известного врага - турок. Основным противником, с которым столкнулся русский солдат в Европе, был «германец». Говоря о враге, почти всегда говорили только о немцах, отзываясь об австрийцах только вскользь, как о каком-то случайном «сброде», годном только для сдачи в плен. Неожиданным, неизвестным врагом для русских солдат явились венгры, которые в бою выказывали упорство, сравнимое с упорством немцев. Мадьяры оказались еще и жестоким врагом по отношению к местному населению, заподозренному в сношениях с русскими войсками. И только зимой 1917 г. мадьяры стали чаще, как и немцы, выходить из окопов, прося хлеб у русских солдат и предлагая перемирие, вплоть до перебежек в плен в русские окопы.
Среди противников России в войне удивили болгары. Болгарские войска не только оказывали сильное сопротивление русской армии, но и проявляли неожиданное для противника поведение, в сущности, проводя тактику выжженной земли (с. 253). Солдаты постоянно писали о «зверствах болгар», что они в плен не берут, всех живых, в том числе раненых, прикалывают, издеваются над русскими пленными (сжигают, отрезают пальцы). Много было сообщений о зверствах болгар по отношению к мирному населению. Ненависть к болгарам порождала действия, доходившие до жестокости, чего не проявлялось ни к одному противнику русских во время войны (с. 254).
Впрочем, пишет автор, у каждого из противников был свой взгляд на «зверства». Русские видели «зверства» германской армии именно в методичном применении техники, «варварских» приемах борьбы: газовые атаки, применение разрывных пуль и т.п. Немцы же видели варварскую жестокость русских в непомерном использовании живой силы: рукопашные бои, штыковые атаки и т.п.
В годы Первой мировой войны, войны нового индустриального типа, большую роль играл морально-политический фактор. Это выразилось в том значении, которое впервые стали придавать пропаганде, особенно на завершающем этапе войны. Однако, полагает автор, существовала проблема в главном концепте пропаганды - в донесении до населения идей, во имя которых Россия участвовала в войне. Не учитывалось, что у крестьян их знания о мире за границами крестьянского пространства были очень слабыми. Упускалась из виду идеологическая работа среди солдат, экономическая деятельность в деревне, отсутствие заботы о семьях воевавших солдат (с. 494).
Должной работы по формированию у крестьян патриотического сознания и представлений о национальном единстве не проводилось. Ни одной из политических сил не удалось организовать и сколько-нибудь широкое движение в поддержку армии. Попытка ввести элементы военного образования в школе натолкнулась на противодействие деятелей «общественной педагогики», рассматривавших милитаризацию образования как негуманную практику авторитарного правительства.
Серьезной проблемой стало и то, что русская армия испытала влияние преступности. Впитав в себя миллионные массы мужского населения страны, часто подверженного криминальным тенденциям, особенно в годы Первой русской революции, а также хулиганству, процветавшему в среде молодежи, главного контингента армии перед Февральской революцией, русская армия испытывала негативное влияние дезертирства, сдачи в плен, мародерства, пьянства, хулиганства и т. п.
Особенно острой была проблема массового дезертирства. Даже в столице возникли шайки воров и грабителей из числа дезертиров. По мнению автора, именно солдаты-бродяги из действующей армии, а не солдаты Петроградского гарнизона, как иногда пишут в литературе, ежедневно заполняли улицы столицы, что так часто бросалось в глаза современникам. Будущие февральские битвы солдат и горожан с полицией, считает автор, апробировались на столичных улицах и особенно участились накануне революции (с. 474). Дезертиры доставляли много хлопот властям и гражданам и во внутренней России. На селе дезертиры, порою бывшие до войны известными односельчанам хулиганами, подстрекали к бун-
там, распространяли антивоенные настроения, сопротивлялись местным властям, пытавшимся их задержать, и т.п.
Солдатские волнения конца 1916 - начала 1917 г., подчеркивает автор, сказались на ходе Февральской революции. Они были также следствием и резкого ухудшения состава армии, когда проявилось доминирование солдат-ополченцев и новобранцев и стала очевидной утрата контроля над некоторыми частями со стороны кадровых солдат, а также унтер-офицерского и офицерского состава. Несмотря на то, что в волнениях приняли участие только отдельные полки, стала явной возможность быстрого распространения бунта на другие полки и даже целые дивизии. Сами бунты, пишет автор, были порождены скорее угнетенным настроением в армии, они совпали с активизацией социальных протестов внутри страны и в этом смысле были ими спровоцированы (с. 717).
В. С. Коновалов
ОБЩИЕ ВОПРОСЫ
2015.01.004. ЧЕРНЯВСКИЙ Г.И., СТАНЧЕВ М.Г., ТОРТИКА (ЛОБАНОВА) М.В. ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ ХРИСТИАНА РАКОВ-СКОГО. ЕВРОПЕИЗМ И БОЛЬШЕВИЗМ: НЕОКОНЧЕННАЯ ДУЭЛЬ. - М.: Центрполиграф, 2014. - 557 с.
Ключевые слова: Х. Раковский; европеизм и большевизм; II Интернационал; Х. Раковский - государственный деятель Украины; Х. Раковский - дипломат.
В книге д-ра ист. н. Г.И. Чернявского, д-ра. ист. н. М.Г. Стан-чева, канд. ист. н. М.В. Тортики (Лобановой), написанной на основе изучения разнообразного источникового материала, и прежде всего архивного (использованы документы 20 архивов из России, Украины, Болгарии, Великобритании и США), рассматривается жизненный путь одного из лидеров международного социалистического движения болгарина Крыстю (Христиана) Раковского, видного деятеля II Интернационала, ставшего после 1917 г. большевиком. Авторы проследили роль Раковского как государственного деятеля Украины - председателя ее правительства, его борьбу за равноправие республики в составе СССР, осветили попытки Ра-ковского европеизировать СССР, когда он был полномочным пред-
