CC BY
16
Таким образом, на место прежних ценностей (красота, новизна, функциональность) поставлено стремление каждому указать на его место. «Мегапрокты, подобные "Станции Коулун"... весьма далеко продвинулись в изобретении иерархически обустроенных пространств, в которых нечто подобное барьерам и ограждениям играет далеко не последнюю роль. Таким образом, мегапроекты при помощи подобной "псевдоархитектуры" - давно уже ставшей частью архитектурного истеблишмента - заново изобретают современные азиатские города» (с. 277).
«По мере того как ритуал и музыка утрачивают былое влияние в современном китайском обществе, международный капитал пытается заполнить собой образовавшийся нравственный вакуум. "Станция Коулун", знаменуя конец архитектуры, являет собой -как своего рода монетаристский инструмент семантического контроля над обществом - совершенно новое явление.» (с. 288).
К.Б. Демидов
ИСТОРИЯ
2014.04.033. ХАРПЕР Т. СИНГАПУР, 1915 год И ВОЗНИКНОВЕНИЕ АЗИАТСКОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ПОДПОЛЬЯ. HARPER T. Singapore, 1915, and the birth of the Asian underground // Modern Asian studies. - Camdridge, 2013. - Vol. 47, Р1 6. - P. 1782-1811.
Ключевые слова: Азия; история; колониализм; национально-освободительное движение; Сингапур.
Автор (Кембриджский университет, Великобритания) рассматривает националистическое и революционное пробуждение Азии в начале ХХ в., особенно после начала Первой мировой войны, «которая здесь, как и в Европе, воспринималась как блестящая возможность перекроить главенствующий миропорядок» (с. 1786).
Существовавший в умах британских колонизаторов миф о протонационалистической монолитности народной культуры многих азиатских стран (именно на разрушение данной - предполагаемой - монолитности была направлена, в частности, британская политика в Индии, закончившаяся позорным крахом) рассыпался вдребезги, столкнувшись с реальностью совершенно иного характера и генезиса. На деле зарождение революционного подполья,
как правило, происходило в портовых городах с их синкретической культурой, где зарубежные вещи - и идеи - часто оказывались намного более близкими и понятными, нежели отечественные.
Колониальные власти проморгали возникновение глобальной сети контактов, в основе которых лежала совершенно чуждая (вследствие развиваемого ими эссенциализма, о чем ниже) для них система представлений; именно поэтому конкретные проявления последней вызвали настоящий шок: «В основе... кризиса 1915 г. лежала западная паранойя, связанная с той паутиной связей и синхронизмов, которую они своими же руками создали для обитателей колоний» (с. 1788).
Не добавляло оптимизма и возникновение османского панисламизма, призвавшего мусульман к джихаду от лица халифа в 1914 г., особенно ввиду того обстоятельства, что мусульманские элиты представляли собой становой хребет колониальной системы. Восстание ислама было тем более опасным, что «турецкая и германская пропагандистские машины прикладывали все силы, чтобы выпустить данного джинна из бутылки на всем пространстве Азии и Африки» (с. 1789). Так, усилиями популярных в турецких войсках суфийских проповедников был пущен слух, что Германия - исламская страна, а дочь кайзера вышла замуж за старшего сына султана.
Более важным в тот конкретный момент, однако, представлялось зарождение азиатского революционного подполья, действующего во всем мире. Одним из первых грозных признаков подобного зарождения явился инцидент «Камагата Мару» (1914), когда сикхи, вдохновлявшиеся идеями основанного в 1913 г. движения «Гха-дар», зафрахтовали одноименный японский пароход. Предполагая -в качестве граждан Великобритании - осесть в малозаселенной Канаде, они в большинстве своем не получили разрешения даже сойти на берег. По возвращении в Калькутту они оказали сопротивление британским властям, опасавшимся распространения подрывных настроений и попытавшимся задержать судно; в результате 19 человек были убиты.
Инцидент привел к росту радикальных настроений в Индии и странах Юго-Восточной Азии. В Сингапуре восстал 5-й Индийский полк легкой пехоты, укомплектованный мусульманами, в результате чего британцы в течение двух дней не контролировали остров, так как были вынуждены в панике бежать на «пароходы, стоявшие
в гавани, спровоцировав безобразные сцены с расовым подтекстом, когда, азиатские женщины попытались присоединиться к ним» (с. 1783).
В Малайе один из полков, большинство в котором составляли сикхи и мусульмане (вместе с семьями их насчитывалось около 8 тыс.) поднял в 1915 г. мятеж, отказавшись служить в Африке. Восстания прокатились от Лахора до Рангуна. Активизировались вьетнамские радикалы в Сиаме. «Гхадар» начал сбор средств в поддержку восставшим, чем не преминула воспользоваться Германия, пославшая два судна с оружием в Индию и на Яву.
Обращает на себя внимание тот факт, что уже в то время, по сути дела, началась глобализация - во всяком случае в том, что касается распространения представлений и веяний. «Повстанцы, поднявшие мятеж в 1915 г., вдохновлялись самыми разными примерами: от идей мексиканской революции и египетского национализма до японского паназиатского движения и республиканских настроений в Ирландии» (с. 1803).
Конечно, в значительной мере восстание было спровоцировано ошибками и просчетами колониальной администрации, в частности халатностью военного начальства. Однако данные недоработки проистекали из общей установки на эссенциалистское восприятие колонизуемых как некоей единой массы с тем или иным неизменным набором качеств, и в данном случае последние представлялись весьма позитивными. «Британия предпочитала рассматривать Сингапур как либеральный анклав, надежно защищенный от политического бурления и безвластия вокруг: если уже здесь что-либо подобное и могло произойти, то причиной тому были злокозненные махинации маргиналов и аутсайдеров. Данный миф позднее был увековечен в воспевавшей колониальную эру литературе, в которой довоенные времена представали своего рода утерянной идиллией. Так продолжалось вплоть до 1942 г., когда -как гром среди ясного неба - возникла Индийская национальная армия» (с. 1785).
Мятеж 1915 г. привел к серьезному пересмотру колониальной политики в регионе. Отныне Сингапур служил напоминанием о необходимости постоянной бдительности, тем более что колониальные власти получили тревожное известие об активности германских спецслужб. На деле «индийские революционеры из числа
бенгальских анархистов по своей собственной инициативе вышли на германских консулов в Китае - и не только» (с. 1785).
Таким образом, Сингапур из анклава стабильности и порядка медленно, но неуклонно превращался в одно из звеньев мирового революционного подполья прямо под носом у англичан, уповавших на добродушие местного населения, но не замечавших той эволюции, которую претерпевают настроения обитателей портовых городов. «То, что удалось продемонстрировать движению "Гхадар" -и что лишь подтвердили усилия китайских радикалов, действовавших против Японии, - было то обстоятельство, что вызывавшие опасения у колониалистов политические настроения теперь проникли и в среду рабочих-мигрантов» (с. 1796).
Немаловажным фактором, принудившим колониалистов к пересмотру политики, была и мировая война: «Тотальная война с ее всепожирающей нуждой во все новых людских и материальных ресурсах заставила империи функционировать как эффективные транснациональные системы, а не как. рыхлые агломераты формальных и неформальных территориальных приобретений с разнородными юрисдикциями» (с. 1787).
Данные изменения вынудили колониальные власти усилить репрессивную составляющую колониальной политики; так, например, с 1911 по 1931 г. из Малайи без права обжалования приговора было выслано более 20 тыс. человек (с. 1799). Сбор информации о подозреваемых (и обмен таковой с другими колониальными державами, как, например, дело обстояло в случае Британии и Голландии) привел к учреждению в 1916 г. английской Службы политической разведки в колониях - она насчитывала к 1919 г. около 800 человек, находившихся в сотне пунктов.
Данное ведомство поневоле занималось своей деятельностью в глобальном масштабе. «Наиболее разыскиваемым из предполагаемых участников заговора 1915 г. был некто Эрнест Доус Дек-кер... Участвовать в индийском революционном движении его убедил в Женеве. лидер "Гхадара" Хар Дайал. Его преследовали буквально по всему побережью Южной Азии и Китая вплоть до ареста в Гонконге, после чего препроводили в Сан-Франциско для участия - в качестве свидетеля - в судебных разбирательствах по делу о "заговоре индусов". Свою жизнь он закончил. как герой
индонезийского революционного движения, с которым его связывало то, что по матери он имел яванские корни» (с. 1803).
Подобные явления оказались для колониальных властей весьма неприятным сюрпризом, поскольку удар пришел оттуда, откуда его никто не ожидал. Интернациональное революционное движение активно разрабатывало идеологию, которая могла бы включить в себя местные доктрины, так что, кто знает, какая взрывоопасная смесь в итоге могла бы получиться.
Важно подчеркнуть, насколько все это диссонировало с традиционными подходами и методами колониальной политики. «Народную культуру в странах колониальной Азии было принято рассматривать как монолитную, склонную к культурным атавизмам и прото-националистическую, однако на деле ничего подобного не существовало» (с. 1809). Расчет на примитивный патриархальный национализм, удобный для стравливания различных общин и народностей, не оправдался.
О том, насколько неожиданными могли подчас быть источники грозившей колониалистам опасности, говорят и довольно курьезные инциденты того времени. Так, «большевизм во всеуслышание заявил о своем существовании в Куала-Лумпуре в июне 1920 г., когда Тау Пай Юн - китайский клоун и юморист - после представления. со сцены начал развивать анархические доктрины, проповедуя уничтожение капитализма и государственной машины» (с. 1809).
Революционное подполье создало не только новую идеологию, но и новый образ жизни, предполагавший владение всем современным арсеналом культурных средств, что превращало овладевших им в своего рода «хамелеонов» от политики. Так, «светскость, по сути дела, представляла собой не что иное, как своеобразный набор отмычек, который можно было захватить с собой, отправляясь из одного города в другой» (с. 1807).
Данная «протеичность» была доведена до весьма высокой степени совершенства. «Это был образ жизни, предполагавший, что ты постоянно выступаешь под каким-либо псевдонимом, непрестанно ловчишь, неизменно с кем-то перебрасываешься на ходу парой фраз. - мир опасности и случайности, где необходимо раз за разом заново изобретать самого себя, утратив какие бы то ни было этнические, религиозные и классовые признаки» (с. 1806).
Показательна в данном контексте биография Тана Малаки (1897-1949), руководителя компартии Индонезии, который считался то агентом Коминтерна, то ренегатом; с 1913 г. он пребывал в странствиях между Берлином, Москвой, Кантоном, Манилой, Гонконгом, Шанхаем и Сингапуром.
Именно ему было суждено стать своего рода «пророком социалистической Азии» и «транснационального пробуждения» (с. 1811) - некоего озарения, позволившего ему ощутить, что мир может и должен быть переустроен на новых основаниях, и Азии суждено сыграть в этом процессе особую роль. «Подобно многим мыслителям азиатского революционного подполья он раз за разом испытывал на себе притяжение полуколониальной периферии Сингапура; именно там его и посетило видение освобожденной Азии. Это было ощущение времени между империей и нацией и пространства, находящегося вне как империи, так и нации - ощущение, что азиатское подполье обладает потенциалом неким образом вывернуть колониальные империи наизнанку» (с. 1811). К данному выводу его сподвигло не что иное, как новая - эссенциалистская по своей сути - политика Британии, сделавшей после 1915 г. ставку на создание множества конфликтующих друг с другом общностей: «Будучи вынужденным в 1937 г. бежать из Гонконга в Сингапур, Тан Малака с удивлением отметил появление на острове этнических анклавов - что резко контрастировало с его опытом 1927 г., когда Сингапур показался ему открытым и гостеприимным урбанистическим ландшафтом» (с. 1811).
Тем не менее весьма многие из подобных устремлений были поставлены на службу колониальной политике - на сей раз японской: «Япония, воспользовавшись тем, что западные державы увязли в европейской войне, попыталась усилить собственное влияние и торговые интересы в Азии. Благодаря существовавшим с 1902 г. союзническим отношениям с Великобританией японские боевые корабли беспрепятственно заходили в британские гавани. а поскольку для колониальных народов Япония служила моделью модернизации, сфокусировав на себе к тому же паназиатские настроения, антиколониальные диссиденты именно здесь стремились обрести политическое убежище, причем их число неуклонно возрастало.» (с. 1786).
К.Б. Демидов
