CC BY
335
технологии, синергетический подход, теория риторической структуры, анализ на основе выделения фреймов, анализ на основе выделения скриптов, нейросетевые технологии.
Подводя итог, автор отмечает, что в большинстве методов исследуется именно текст с разных позиций, которые находятся в отношениях дополнения друг друга. Сочетание комплекса методов при анализе дает более полное представление о смысловом содержании текста. Тем не менее, отмечает исследователь, «наиболее перспективными из рассмотренных можно считать методы контент-анализа и применение нейросетевых технологий при лингвистическом анализе текста» (026, с. 213).
Л. Р. Комалова
2014.03.027. ЩЕРБИНИНА Ю.В. РЕЧЕВАЯ АГРЕССИЯ: Территория вражды. - М.: Форум, 2013. - 400 с. - Библиогр.: с. 366-388.
Ключевые слова: речевая агрессия; нарушение коммуникативных границ; язык вражды; инфоромационное давление; жанры агрессивного речевого поведения.
Юлия Владимировна Щербинина разрабатывает проблему вербальной агрессии на протяжении 15 лет с точки зрения психолингвистики и педагогики. Материалом для ее исследований являются речевые продукции школьников и произведения художественной литературы.
В книге «Речевая агрессия. Территория вражды» автор поднимает вопрос о возможности систематизации лингвистических знаний об исследуемом феномене и о необходимости комплексного подхода в решении задачи прогнозирования и предупреждения агрессивного поведения, в частности в речи говорящего. Предметом исследования являются речевые высказывания агрессивного характера на русском языке. Цель издания заключается в обобщении имеющихся знаний и формировании комплексного представления о речевой агрессии.
Книга состоит из предисловия, трех частей, послесловия, библиографии, списка цитированных художественных текстов и предметного указателя.
В предисловии указывается на актуальность исследования речевой агрессии в силу угрожающего распространения данного
явления в современном речевом пространстве. Описываются исторические предпосылки становления речевой агрессии самостоятельным предметом анализа в лингвистике и педагогике. Раскрывается структура книги. В отношении предмета исследования автор активно использует метафору «пространство»: речевое пространство, территория агрессии, окрестности адресата/говорящего. Каждый раздел предваряется эпиграфом.
Первая часть «Жало и кинжал» состоит из восьми разделов. В первом разделе «Иронический парадокс. Что такое речевая агрессия» вырабатывается рабочее понятие «речевая агрессия». Автор сопоставляет существующие определения понятия «агрессия», разграничивая его со смежными понятиями «агрессивность», «враждебность», «насилие», анализируя качественные оттенки, придаваемые прилагательными в составе словосочетаний «вербальная агрессия», «речевая агрессия», «языковая агрессия», «словесная агрессия», и в итоге формулирует рабочее понятие: «Речевая (вербальная, словесная) агрессия - проявление грубости в речи, негативное речевое воздействие и взаимодействие; обидное общение; выражение отрицательных эмоций и намерений в неприемлемой в данной ситуации и оскорбительной для собеседника форме» (с. 13). Указывая на амбивалентный характер агрессии, со ссылкой на Е.Н. Басовскую автор признает, что «при максимально широкой интерпретации термина вербальная агрессия - это все виды наступательного, доминирующего речевого поведения» (с. 15).
Во втором разделе «Homo aggressivus. Природа человеческой агрессии» сообщается о существующих подходах к определению сущностной природы феномена агрессии. Рассматриваются наиболее известные теории, описывающие агрессивное поведение.
1. В психоаналитической концепции агрессии (теория влечений З. Фрейда) утверждается, что агрессия обусловлена инстинктом смерти (танатосом), который является разрушительным антагонистом инстинкта жизни (эроса). В рамках такого определения агрессии преодолеть инстинкт практически невозможно и единственным возможным выходом представляется периодическая «разрядка» отрицательных эмоций, выражающаяся в словесной брани.
2. Этологическая концепция агрессии связана с именем К. Лоренца, усматривающего причины агрессии в отношениях соподчинения и доминирования как внутри сообщества (борьба за
лидерство), так и за его пределами. Инструментом контроля дест-руктивности агрессии является «переориентирование» агрессии в виде ритуализированных форм общения.
3. Фрустрационная концепция агрессии (Дж. Доллард, Л. Берковиц, С. Фишбах и др.) изучает агрессию «как результат действия непреодолимых барьеров на пути к достижению цели, удовлетворению потребностей, получению удовольствия» (с. 22). Данный подход предполагает наличие желания прекратить фруст-рирующее воздействие и заместить его. Авторы утверждают, что для возникновения агрессии в ответ на фрустрацию необходимо выполнение ряда условий, следовательно, фрустрация не всегда вызывает агрессию.
4. Бихевиористическая концепция агрессии (теория социального научения) рассматривает агрессию как форму поведения, усвоенную в процессе социализации посредством механизмов копирования и подражания, в силу чего объектом исследования становятся носители первичных образцов поведения: родители, сверстники, СМИ. Существенную роль в освоении агрессивных моделей поведения играет положительное подкрепление.
5. Социобиологический подход к изучению агрессии (А. Тей-маард, Д. Олуэйз, Дж. Джекобс) сочетает воззрения общественных и биологических наук, понимает агрессию как средство достижения успеха в процессе естественного отбора при условии преобладания выгоды от агрессии над затрачиваемыми усилиями.
Выделяя речевую агрессию как предмет исследования, Ю.В. Щербинина подчеркивает важность психолингвистики как интегративной научной дисциплины, «позволяющей вплотную подойти к изучению механизмов порождения агрессии в речи» (с. 25).
В третьем разделе «Преступить черту. Агрессия в речевом пространстве» автор рассматривает акт речевой агрессии как нарушение коммуникативных границ, выраженное в перебивании адресата, перехватывании инициативы в разговоре, нежелательном вторжении в его личное пространство, дискредитации собеседника, коммуникативном прессинге и давлении, враждебных намеках и скрытых угрозах, уничижительных замечаниях, категоричных оценках. Виды нарушения границ иллюстрируются примерами из художественной литературы или из расшифровок диктофонных записей.
В четвертом разделе «Какого волка ты кормишь? Эмоции в речевой агрессии» речевая агрессия рассматривается как следствие переживания негативных эмоций, так называемой триады враждебности, в состав которой входят эмоции гнева, отвращения и презрения и соответствующие им дериваты. Гнев выражается в оскорблениях, угрозах, обвинениях; отвращение - в грубых требованиях и грубых отказах; презрение - в насмешках, обидных шутках, язвительных замечаниях. Автор отмечает, что и другие психические состояния провоцируют речевую агрессию. Так, обида и страх побуждают к протестам и грубым отказам; разочарование и зависть приводят к обвинениям и враждебным замечаниям; ревность заставляет оскорблять и угрожать. Подробно описываются механизмы психологической защиты, реализуемые в виде речевой агрессии.
В пятом разделе «На обиженных воду возят. Какое высказывание агрессивно?» автор останавливается на вопросе мотивации агрессивного поведения и заявляет, что в случае, когда «агрессивное речевое поведение дает примитивную психологическую разрядку, снимает нервное напряжение, ослабляет негативное переживание» (с. 50), оно носит защитный характер. Но в случае, когда речевая агрессия является речевой деятельностью и воплощает агрессивные намерения говорящего, ее следует рассматривать как инициативную спланированную активность. Автор также замечает, что провести границу между однозначно целенаправленным и предположительно целенаправленным агрессивным высказыванием представляется затруднительным. Это во многом зависит от контекста, социальных ролей коммуникантов и ситуации употребления. В подтверждение своих замечаний автор приводит анализ речевых ситуаций, в которых имела место речевая агрессия, и разные толкования высказываний собеседников, оцененных как агрессивные.
В шестом разделе «Речь в руинах. Последствия речевой агрессии» последствия агрессии в речи соотносятся с последствиями общественной жизни, в психологической сфере и конкретных ситуациях общения. В социальном аспекте негативным последствием речевой агрессии является снижение требований к уровню проявляемого агрессивного поведения. Психологические последствия связаны со снижением психической выносливости и интеллектуального потенциала, эмоциональным обеднением как агрессора,
так и жертвы. В коммуникации агрессивное поведение «подавляет саму способность к общению и препятствует взаимопониманию» (с. 66).
Седьмой раздел «От Платона до Фромма. Философский взгляд на речевую агрессию» посвящен анализу речевой агрессии с точки зрения философов.
1. Социальная философия рассматривает насилие в плоскости общественных отношений, в которых наличествует непосредственное столкновение индивидуальных интересов, представление о принуждении, подавлении и подчинении.
2. Нравственная философия и философия этики «рассматривает проблему агрессии в аспекте взаимодействия и противодействия всеобщего и частного, мира и человека, власти и личности, индивидуальности и "толпы"» (с. 71).
3. Философская герменевтика наиболее близко подходит к определению речевой агрессии, рассматривая язык как средство насилия и гнета, но также и первую жертву насилия. Иными словами, предполагается, что язык становится основным индикатором насильственных тенденций в обществе.
4. В рамках философии языка точкой отчужденности и враждебности представляется изначальная разобщенность говорящего и слушающего друг по отношению к другу. Преодоление разобщенности видится в построении диалогической коммуникации.
Раздел восемь «Подставь левую щеку. Религиозный взгляд на речевую агрессию» представляет особый интерес в силу малой изученности данного вопроса с точки зрения лингвистики. На материале священных писаний автор доказывает неотъемлемость категории зла в религиозной картине мира, свойственной православным христианам и выражающейся в «оппозиции сквернословия и любви к Богу» (с. 85). Так, в священных текстах находят отражение определения отрицательных переживаний, вызывающих грубость речи; проявления речевой агрессии всячески осуждаются, порицаются и запрещаются; возникновение речевой агрессии представляется как испытание прочности веры и очищение от других грехов; предписывается искренне молиться за обидчика; предлагаются такие обрядово-ритуальные и предметно-деятельностные способы «управления языком», как молитва, исповедь, покаяние, обет, послушание, следование заповедям.
Часть вторая «Круговой обход» открывается разделом «Бараны на мосту. Речевая агрессия и конфликт», в котором уточняется, что понятие «конфликт» не равнозначно проявлению агрессии и выражению агрессии. Автор замечает, что агрессия - один из возможных деструктивных способов разрешения конфликта.
Продолжая мысль о формах выражения речевой агрессии в следующем разделе «Самоеды и самодуры. Речевая автоагрессия», Ю.В. Щербинина освещает проблему речевой агрессии, направленной на самого себя и выражаемой в виде чрезмерной критики, обвинений в собственный адрес, негативных суждений о самом себе, занижения самооценки, выискивания несуществующих недостатков и явного преувеличения имеющихся. Посредством такого типа агрессии помимо всего прочего адресант имплицитно предъявляет обвинение партнеру по коммуникации, предотвращает возможные негативные оценки со стороны.
Иная форма агрессии - агрессивные словесные фантазии (раздел три «Греза как угроза. Агрессивные словесные фантазии») -представляет собой озвучивание своих деструктивных фантазий в виде словесных образов и ассоциаций. Крайние формы фантазирования направлены на психологическое давление и запугивание. Механизм порождения агрессивных фантазий обусловливается попыткой ответить на поползновения более сильного, старшего или неуязвимого противника, «против которого невозможен ни словесный контрудар, ни физический отпор» (с. 105). За счет конструирования воображаемых диалогов говорящий инсценирует не пережитой, но желанный опыт. Фантазии детерминированы возрастом, ролью и жизненным опытом говорящего. Так, например, к распространенным агрессивным фантазиям подростков специалисты относят следующие: «месть родителям за обиды и ограничения; устранение враждебного лидера; приобретение отсутствующих качеств; эротика и секс» (с. 109).
Более реалистичным видом речевой агрессии является сценарная (раздел четыре «Ух, как я зол! Имитация речевой агрессии») - подражание агрессивному речевому поведению с целью демонстрации потенциальной склонности к агрессии, снижения серьезности восприятия своих высказываний, подготовки оппонента перед появлением настоящей агрессии. Такого типа провокатив-ные тактики (высмеивания, передразнивания, уничижительного
копирования, враждебных замечаний, запугивания и т.д.) используются и в терапевтическом дискурсе психологов в коррекционных целях. «Садистские стишки» также относятся к имитированной речевой агрессии. Они могут проявляться, например, для самовыражения и самоутверждения в коллективе сверстников как приемлемый инструмент социализации. Автор подчеркивает важность разграничения речевой агрессии в играх и собственно агрессивных игр. Вторые носят в основном разрушительный характер.
Отвечая на вопрос, какие речевые явления стоят за употреблением бранной лексики (раздел пять «"Русский человек матом не ругается..." Речевая агрессия и инвектива»), исследователь утверждает, что в функции оскорбления инвектива выражает речевую агрессию. «В непрямом (эксплетивном) значении инвектива не транслирует агрессию, однако в ряде случаев создает негативную речевую атмосферу, дисгармонирует общение» (с. 133).
В шестом разделе «Гнилые базары. Речевая агрессия и сленг» автор перечисляет и иллюстрирует специальные речевые приемы, воплощаемые в сленге и транслирующие негативные установки, оценки и намерения говорящего. К ним относятся: 1) оценочная трансформация (употребление слов в противоположных значениях); 2) «народная этимология» (создание двусмысленно циничных наименований через лексические и грамматические искажения); 3) метонимический перенос (обозначение предмета, понятия по смежности негативных ассоциаций); 4) прием «оскотинивания» (уподобление людей животным); 5) прием овеществления (уподобление людей неодушевленным предметам). Автор заключает, что сленг можно рассматривать как один из пусковых механизмов речевой агрессии, в силу того что употребление сленгизмов «создает негативные смыслы; может вызвать взаимное непонимание собеседников; в ряде случаев провоцирует враждебность или усиливает негативизм» (с. 139).
Одним из ключевых понятий в книге является «языковое насилие» (раздел семь «"Отрежиссированная жестокость". Речевая агрессия и языковое насилие»), определяемое как словесная экспансия, установление власти путем словесного воздействия и речевых средств. В этом отношении показательным является современный процесс интенсификации воздействия рекламы на сознание потребителя. Данный вид насилия представляется потенциально
опасным, так как направлен на массовое сознание и монополизирован СМИ, которые снижают этическую и эстетическую норму, в том числе в речевом пространстве, возбуждая в реципиенте агрессивные эмоции. В сфере межличностных отношений языковое насилие выражается в форме принудительного информирования («рассказывание неприличных анекдотов, сообщение шокирующих сведений, распускание сплетен в присутствии людей, вынужденных воспринимать все это по приказу, по необходимости или невозможности покинуть помещение» (с. 153)) или вербального угнетения (например, через «навязывание адресату определений реальности, обесценивание его языковой картины мира, дискредитацию коммуникативного опыта» (с. 156)).
В следующем разделе «"Чуть что, сразу Козликов!" Агрессивно ли речевое манипулирование?» подробно рассматриваются методы речевого манипулирования, продуктивные (во благо) и непродуктивные (во зло) виды. Автор замечает, что оценка мани-пулятивного высказывания как деструктивного возможна на основании комплексного анализа, включающего обстоятельства речевой ситуации, мотивы и намерения участников общения, достигнутые результаты.
Язык вражды - еще одна из актуальных тем на стыке лингвистики и правоведения (раздел «Спичка для костра. Речевая агрессия и "язык вражды")» - «это слова и выражения, которые подсознательно или явно программируют человека на агрессию... ко всему иному, непривычному, отличному от сложившихся стереотипов той или иной социальной либо культурной общности людей» (с. 172). Среди жестких форм языка вражды автор приводит 1) призывы к насилию и дискриминации («Турки в 1915 году резали армян и правильно делали»), 2) высказывания, подвергающие сомнению общепризнанные исторические факты насилия и дискриминации («Холокоста не было!»), 3) утверждение о криминальности той или иной этнической группы («Цыгане - воры»), 4) отрицание гражданства («Нечего чеченцам приезжать к нам в Россию!») и др. Мягкими формами специалисты считают 1) утверждения о неполноценности той или иной этнической или религиозной группы («Казахи тупые»), 2) утверждения о моральных недостатках той или иной группы («Евреи жадные»).
Раскрывая смысл понятия информационная агрессия, автор указывает на одну из главных проблем современности - «значительное превышение интенсивности потока информации над возможностями ее восприятия и анализа» (с. 187), которое ведет к обесцениванию культурно-речевой ситуации общения, что, в свою очередь, грозит разобщенностью, формированием клипового сознания. Человек в таких условиях интерпретирует информацию более радикально и реагирует более остро.
Масла в огонь поливают и некомпетентные эксперты, заполонившие СМИ и насаждающие свое мнение, и тем самым оказывают влияние на принятие публичных решений (раздел 11 «Знатоки и всезнайки. Что такое экспертократия?»). Профессионализм подменяется формулой «я прав, потому что работаю на телевидении» (с. 195). Такое всезнайство сопровождается коммуникативным давлением на собеседника, использованием наступательных речевых стратегий, соседствующих с косвенной речевой агрессией. В условиях экспертократии оценка подменяется суждением, описание - предписанием. Автор с сожалением отмечает, что негативные тенденции не миновали и область экспертизы текста.
В третьей части автор переходит в практическую область. В первом разделе «Игра на понижение. Виды речевой агрессии» представлена классификация видов речевой агрессии:
1) по интенсивности степени выраженности речевая агрессия варьирует от слабой (скрытый или косвенный упрек, непрямое оскорбление) до сильной (брань, ругань, особо обидные оскорбления, крайне резкие порицания, предельно грубые требования и отсыл, особо язвительные насмешки, веские угрозы);
2) по степени осознанности (рефлексированности) и целенаправленности воздействия различают осознанную, целенаправленную речевую агрессию и неосознанную, нецеленаправленную;
3) по характеру и способу выраженности выделяют явную (открытую, прямую) и скрытую (неявную, непрямую) речевую агрессию (враждебные намеки, иронические замечания, скрытые угрозы, обидные сравнения, враждебные жалобы, сообщение заведомо ложной, недостоверной, неточной или неполной информации об адресатах третьим лицам);
4) по отношению к объекту различают переходную и непереходную (смещенную) речевую агрессию («выражение общей нега-
тивной позиции по отношению к миру, обществу, к окружающим людям» (с. 210));
5) по числу участников различают массовую и социально замкнутую (групповую, межличностную) речевую агрессии; специфическими формами групповой агрессии можно считать буллинг (обидное имя, обзывания, дразнение, распространение обидных слухов), хейзинг (издевательства над новыми членами коллектива, грубые шутки, угрозы, высмеивание, бессмысленные требования) и моббинг (травля, притеснение, дискриминация, коллективное приставание, постоянная публичная критика, распространение клеветы и злобных сплетен и т.д.).
Далее автор описывает разнообразие речевых жанров агрессивного поведения, учитывая приведенные выше критерии классификации. Оскорбление рассматривается как практически однозначно воспринимаемый индикатор прямой и сильной речевой агрессии, в которой преобладает либо эмоциональность (ненамеренное защитное оскорбление: «дурак», «подлец»), либо оценка объекта оскорбления (намеренное оскорбление: «голь перекатная»).
Враждебное замечание является вербальной реакцией отторжения, неприятия, отрицательного суждения, вербализации негативного отношения, которое выражается в категорических утверждениях, резких восклицаниях («Не выношу тебя! Она меня просто бесит! Вы меня достали!»). Большая развернутость и непрямая адресация отличают враждебное замечание («Соображать надо! Ты мне до пупка достаешь») от оскорбления («дурак, коротышка»).
Угроза «сообщает о негативных последствиях для адресата в случае каких-либо действий угрожающего, которые будут предприняты, если адресат не совершит или, наоборот, совершит какое-либо действие» (с. 224). Лингвистическими признаками угрозы является наличие устрашающих иносказаний и намеков («Могу помять твой дорогой костюм... »), напоминание о статусе угрожающего, влиятельности и авторитете («Ты вообще знаешь, с кем говоришь?»). Возможны и скрытые угрозы, реализуемые в речи умолчанием («Считаю до трех: раз, два..; Знаешь, что сейчас будет?»), особой интонацией («Ты меня не слы-ы-ышал?»), риторическим вопросом («Ждешь, чтобы я совсем разозлилась?»).
Более мягкой формой речевой агрессии признаются грубое требование и грубый отказ - просьба/распоряжение или отрицательный ответ на просьбу, выраженные в решительной, категоричной форме. Чтобы требование и отказ воспринимались агрессивно, необходимо выполнение следующих условий: 1) грубая форма, отсутствие вежливости, безапелляционность, резкая категоричность («Быстро освободил мое место!»); 2) грубая интонация; 3) отсутствие у говорящего полномочий для подобного речевого поведения; 4) несоответствие статуса и возраста говорящего содержанию требования/отказа.
К провоцирующим речевую агрессию жанрам автор относит возражение (протест) как решительное выражение несогласия. Помимо прямого несогласия протест может выражаться в виде совета («Лучше бы поступить так-то и так-то...»), альтернативного мнения («У меня на этот счет иная точка зрения...»), оценочной характеристики собеседника («Вряд ли ты прав!»), встречного предложения («Со своей стороны могу сказать то-то... »).
Порицание реализуется в речи в виде обвинения и упрека. Обвинение «обслуживает ситуацию речевого неодобрения» (с. 231) и в речи проявляется: 1) прямо («Ты плохая мать!»); 2) иносказательно («Тебя только за смертью посылать»); 3) с помощью преувеличения вины («Нет бы просто уйти, так ты же ввязался в драку!»); 4) ссылкой на третье лицо («И Саша считает, что ты виноват!»); 5) указанием на поведение других людей («Все дети как дети, а ты...»); 6) демонстрацией последствий негативного поведения («После тебя всегда остается бардак!»); 7) выражением отрицательных эмоций («Я вне себя! Хочется материться!»); 8) грубым фамильярным определением действий и поступков адресата («приперся домой; сожрали торт»); 9) риторическим вопросом («Думаешь, ты тут самый умный?»); 10) риторическим восклицанием («Как вам не стыдно!»); 11) язвительным замечанием («Ага, во всем Пушкин виноват!»); 12) использованием частиц недоверия, неодобрения («Эх ты!.. Тоже мне!..»). Упрек является смягченной разновидностью обвинения и создает преимущественно взрослый образ агрессора.
Жанр нотации (чтение морали) более свойственен репертуару речевой агрессии авторитетных, знающих и опытных адресантов.
Приближаясь к жанру выговора/нагоняя, он провоцирует ответную речевую агрессию.
В состав жанра насмешки входит колкость, глумление, шутовство, розыгрыш. Наличие стремления сказать собеседнику неприятное, оскорбить, осмеять проявляет враждебный компонент данного речевого жанра («Ты все такая же красивая, только располнела»).
Агрессивный потенциал жалобы проявляется, с одной стороны, в намерении обиженного применить карательные санкции против обидчика, с другой стороны, в тайном обвинении в чьей-то неблаговидности. Второе реализуется в письменных доносах, которые по своей сути являются инициативной наступательной агрессией, тогда как жалоба чаще воплощает защитную агрессивную реакцию.
Негативные эмоции зависти, ревности, комплекса собственной неполноценности реализуются в виде сочинения и распространения ложных обвинений - клевете. Более того, обвинения в клевете нередко становятся опосредованной формой словесного нападения.
Сплетня выражает активную, но непрямую агрессию. «Говорящий прячется за чужое мнение, прикрывается авторитетами других лиц, заменяет прямое высказывание ссылкой на чьи-то суждения, часто неконкретные и обобщенные» (с. 249) («Есть мнение..; Некоторые считают, будто... »).
Анализируя речевые ситуации, в которых возможна речевая агрессия, и соответствующие им типичные речевые реакции разных возрастных и ролевых групп, Ю.В. Щербинина отмечает, что детской речи наиболее свойственно использование жанра угрозы, которая в большинстве случаев не мотивирована конкретным поводом, но сопряжена с испытываемой неприязнью к адресату. «Угроза нередко сочетается с оскорблением и навешиванием ярлыков» (с. 254). Дразнилки, подколки, стишки-обманки, обзывательства, использование прозвищ также популярны в детской среде, но носят менее деструктивный характер. Содержание подобных обращений оценивается как агрессивное в случае, если адресату они представляются грубыми, обидными, уничижительными («жирдяй, Наташка-какашка»).
Речевая агрессия при переходе от детского возраста к подростковому характеризуется тенденцией к косвенным формам передачи агрессии. Более того, по сравнению с детьми, реагирующими на нападение ритуализированными способами, подростки воспринимают агрессию в собственный адрес более остро. Это обусловливается недостатком речевого опыта, возрастным эгоцентризмом, желанием самостоятельно ощутить остроту конфликтного взаимодействия, желанием самоутвердиться в среде сверстников. Отмечается насыщение речи подростков обсценной лексикой и циничным содержанием, рост склонности к буллингу и моббингу.
Автор также затрагивает тему речевой агрессии в бытовом общении, а именно жанр бытовой семейной ссоры, результатом которой становятся подавление (с помощью оскорблений, упреков, клеветы), унижение (используются оскорбления, враждебные замечания, насмешки) и принуждение (применяются грубые требования, угрозы, шантаж). Автор раскрывает типичные модели деструктивного речевого поведения и приводит признаки агрессии в ссоре: 1) выражение мнения в резко категоричной форме («Прав только я!»); 2) подмена аргументов требованиями («Ты должен мыть посуду, потому что никогда ее не моешь!»); 3) монологиза-ция речи; 4) перечисление всех неозвученных обид; 5) неоправданное обобщение действий, поступков, слов («Вечно/постоянно/обычно ты... »); 6) намеренное преувеличение или утрирование действий и слов; 7) придирки; 8) опошление высказываний адресата, высмеивание, доведение до абсурда («Потрясающее заявление! Просто фраза сезона!»); 9) бездоказательные утверждения неизбежности негативных последствий со стороны адресата, выражение уверенности в отрицательных свойствах его характера («Я так и знал! Это в твоем стиле!»); 10) отклонение от темы разговора, переход на личности, навешивание ярлыков; 11) ответ вопросом на вопрос; 12) обесценивание мыслей, суждений адресата («Да ты даже понятия не имеешь, о чем говоришь! Полная ерунда!»);
13) дискредитация целей адресата («Хочешь довести меня?»);
14) передергивание смысла высказывания; 15) затрагивание табуи-рованных для адресата тем.
Остро ставится вопрос об агрессивности речи педагога -специалиста, призванного формировать норму речевого общения. Автор констатирует, что в речи учителей средней школы частотны
случаи пренебрежительно грубого или повелительно покровительственного отношения учителя к ученикам в следующих формах: 1) крик, резкие восклицания («Ну, все!!! Вы меня достали!!! Как же вы мне все надоели! Закрыли все рты!»); 2) изменение тембра и темпа речи: намеренное растягивание слов, интонация презрения, иронии, сарказма; 3) использование приказов без формул вежливости («Ищи тетрадь свою! Так, тихо все у меня!»). Речевая агрессия может быть как преднамеренной, так и оборонительной. Последняя провоцируется учащимися с помощью хейзинга, бестактных комментариев, высмеивания учеником речевой манеры педагога и пр.
К агрессии в Интернете автор относит случаи нарушения сетевого речевого этикета, к которым относятся спам (форма языкового насилия и виртуальная разновидность информационной атаки), флуд (разновидность информационного вандализма), флейм (разжигание вражды между участниками интернет-общения), трол-линг (провокации, подстрекание к речевой агрессии), астротурфинг (отличается ложью, клеветой и дезинформацией). Намеренность подобных действий свидетельствует о проявлении адресантом речевой агрессии, подчеркивает исследователь.
Завершая экскурс по «окрестностям» речевой агрессии, автор описывает речевую агрессию, проявляемую в молодежных субкультурах, основанную на строгом разделении по принципу «свой -чужой». Причем, чужой воспринимается как возможный источник отрицательных эмоций. «Срабатывает цепочка суждений: "чужой - плохой - враг - опасность - агрессия - контрагрессия"» (с. 349). Внешне ориентированная речевая агрессия субкультур в основном репрезентируется в виде словесного вызова, возмущенных протестов («Кто они, чтобы учить меня?!»), игнорирования стилистических и языковых норм, пренебрежительных обвинений («лохи, цивилы»), навешивания оценочных ярлыков («интеллигентишка, пижон»). Межсубкультурная речевая агрессия ярко проявляется в жанре лозунга, который нередко включает бранную лексику, злоположения («Убей эмо - спаси планету»). Отличительной чертой речевой агрессии внутри субкультуры является ориентация на четкую иерархию - «такая агрессивность чаще всего бывает связана с силовым давлением со стороны активной части группы на "отступников" и "изменников"» (с. 351).
В заключение подводится итог приведенному анализу. Автор констатирует, что «речевую агрессию нельзя полностью устранить из нашей жизни» (с. 365), а для решения задач предупреждения, сдерживания и отражения вербальных атак предлагается продолжить исследования данного феномена.
Издание интересно своей междисциплинарностью и будет полезно специалистам в области психологии, лингвистики, педагогики, философии, социологии, а также для прикладных исследований, аккумулирующих знания перечисленных выше наук.
Л. Р. Комалова
2014.03.028. НГ К.Й.У., КОЛЛЕР В. НАМЕРЕННОЕ УПОТРЕБЛЕНИЕ КОНВЕНЦИОНАЛЬНОЙ МЕТАФОРЫ В ИЗОБРАЖЕНИЯХ: Формирование бренда в корпоративном дискурсе. NG C.J.W., KOLLER V. Deliberate conventional metaphor in images: The case of corporate branding discourse // Metaphor a. symbol. -Mahwah (N.J.); L., 2013. - Vol. 28, Is. 3. - P. 131-147.
Ключевые слова: корпоративный дискурс; формирование бренда; конвенциональная метафора; «осознанная» («намеренная») метафора; визуальная / вербальная / мультимодальная метафора; мультимодальные тексты.
Авторы статьи основываются на гипотезе, в которой намеренное употребление метафоры рассматривается как ее особый коммуникативный вид.
В исследованиях последних лет применяется термин «deliberate metaphor», букв. «осознанная», или «намеренная», метафора1. Строгая дефиниция данного термина не выработана, но выделены определенные характеристики обозначаемого понятия. «Намеренная» метафора является явной (conspicuous) и используется сознательно, когда адресант стремится привлечь внимание адресата к ассоциативной связи, существующей между областью источника и областью цели. Ее цель состоит в том, чтобы повлиять на концепт
1 Steen G. The paradox of metaphor: Why we need a three-dimensional model of metaphor and consciousness // Metaphor a. symbol. - Mahwah (N.J.); L., 2008. -Vol. 23, Is. 4. - P. 213-241.
