CC BY
169
можно, это и позволяло им продуктивно заниматься математикой» (с. 200).
М.М. Минц
2014.03.022. ЭТКИНД А. ВНУТРЕННЯЯ КОЛОНИЗАЦИЯ. ИМПЕРСКИЙ ОПЫТ РОССИИ / Авториз. пер. с англ. - М.: НЛО, 2013. - 448 с.
Ключевые слова: Российская империя; колониализм; внутренняя колонизация.
Книга филолога и историка, проф. Кембриджского ун-та Александра Эткинда, состоящая из введения, четырех частей (вобравших 12 глав) и заключения, о том, как Российская империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Автор пишет о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
А. Эткинд отмечает, что авторы, писавшие об имперской России, создали два нарратива. В одном великая страна успешно, хотя и неровно конкурирует с другими европейскими державами. В ней была великая литература и были поставлены беспримерные социальные эксперименты. Другой нарратив повествует об экономической отсталости, неограниченном насилии, нищете, неграмотности, отчаянии и крахе. А. Эткинд «согласен одновременно с обеими этими историями...». В его книге «два нарратива о России соединяются в один - историю внутренней колонизации, в которой государство колонизовало народы, включая и тот народ, который дал этому государству его загадочное название» (с. 9). Автор полагает, что «внутренняя колонизация означает процесс культурной экспансии, гегемонии, ассимиляции в пределах государственных границ, реальных или воображаемых. Колонизация есть осуществление власти, структурированное различиями - географическими, лингвистическими, культурными. Внешняя колонизация осуществляет эти процессы вовне, а внутренняя колонизация внутри сло-
жившихся границ государства, хотя сами эти границы движимы колонизацией» (с. 18). От границ и до столиц пространство внутренней колонизации простиралось по всей России. Саму «ситуацию внутренней колонизации» сформировала существовавшая в стране ресурсная зависимость (с. 109). Эра моноресурса - пушнины - кончилась Смутным временем. Истощение пушного зверя в России и спад международного спроса на него, вызванный технологическим развитием в Европе, вызвали экономический кризис, за которым последовала череда религиозных, военных и династических конфликтов. Кризис вынудил государство к радикальному изменению московских нравов, выбору новой династии голосованием, импорту европейского просвещения и формальному установлению империи. «Государство перенаправило свою колонизационную деятельность с богатых мехом восточных лесов на богатые зерном южные степи, а потом на богатое шелком Закавказье и богатую хлопком Среднюю Азию» (с. 138-139).
В 1904 г. великий историк Ключевский писал, что история России есть история страны, которая колонизуется. Область колонизации в ней расширялась вместе с государственной территорией. Во времена Ключевского эта формула самоколонизации уже давно присутствовала в российской мысли. По мнению А. Эткинда, обогатившись колониальным и постколониальным опытом XX в., можно «сделать из нее новые выводы. Россия была как субъектом, так и объектом колонизации и ее последствий, таких, например, как ориентализм. Занятое колонизаций иностранных территорий, государство также стремилось колонизовать внутренние земли России. В ответ на это многочисленные народы империи, включая русский, развивали антиимперские, националистические идеи. Эти два направления колонизации России - внешнее и внутреннее -иногда конкурировали, а иногда были неотличимы друг от друга. Менявшиеся отношения между двумя векторами колонизации, внешним и внутренним, были не "застывшей диалектикой"... но скорее гремучей смесью. Без оксюморонных понятий, таких как "внутренняя колонизация", ее не понять» (с. 9-10). Многие хотят знать, почему революция 1917 г. и советский террор произошли именно на территории Российской империи. Автор не ставит себе целью объяснить революцию, но надеется, что «более глубокое понимание имперской России поможет разобраться в революции, ее
завершившей, и в том, что произошло в советский период, а может, и позже» (с. 11). В XXI в. исследователи глобализации сталкиваются с теми же проблемами, что историки Российской империи встретили в XIX в.
Внутренняя колонизация России больше походила на британскую колонизацию Америки, чем Индии. Российская империя определяла других по сословным и религиозным критериям, а империи Запада - по географическим и расовым. Вместо того чтобы натурализовать социальные и лингвистические различия на основе «природной» расы, государство кодифицировало их, создав правовую систему сословий, регулировавшую доступ подданных к собственности, образованию и карьере. Различные способы колонизации определяли разные способы политического участия, колониального управления и военных приготовлений, а также разные формы культуры и науки.
Необычным для европейцев держав образом Российская империя демонстрировала обратный имперский градиент: на периферии люди жили лучше, чем в центральных губерниях. Империя расселяла на своих землях иностранцев, давая им привилегированное положение по сравнению с русскими и другим местным населением. Из всех народов империи только на русских и восточных славян распространялось крепостное право. Закрепощение русских русскими было механизмом внутренней колонизации со многими ее характерными функциями - режимом управления населением, способом освоения территории, производственным и биодисциплинарным методом, обеспечивавшим воспроизводство человеческих популяций. Не прибыль, а порядок были главной задачей крепостной колонизации, не производство товаров, а воспроизводство населения и колонизация территории были ее целью, не развитие, а принуждение были ее методом (с. 200). После 1861 г. русские продолжали подвергаться более мощной экономической эксплуатации, чем другие народы (с. 387).
Несмотря на освобождение крепостных и другие перемены, империи не удалось избежать коллапса. Во имя конкуренции с враждебными империями последние Романовы демонтировали старый порядок непрямого правления. Ослабление сословий и общин сопровождалось насилием. «Достигнув своего пика в революциях 1905 и 1917 годов, массовое насилие стало ответом на имперскую
политику унификации: единое налогообложение разных сословий, всеобщую воинскую повинность, уничтожение общины и обязательное начальное образование» (с. 239). Конфронтация между сторонниками и противниками общины была одним из главных двигателей той спирали насилия, которая привела к революции. Автор считает, что первым шагом в порочном круге этого насилия была радикализация народнического движения вследствие его неудачи обрести опору в религиозных сектах. «Наследник народнической традиции и ее ревизионист, Ленин предложил объединить "прогрессивный авангард" и "отсталое крестьянство" на пути к революции. Вести крестьянство в цивилизацию будущего - такова была радикально новая версия внутренней колонизации, которую Ленин увидел в российской провинции. Его проект "революционного авангарда" зависел от восприятия крестьянства как заблудшего, не сознающего себя мира религиозных предрассудков и темного недовольства. С точки зрения Ленина, знание о крестьянстве, его интересах, сектах и заблуждениях должно было помочь революционному авангарду» (с. 322).
По мнению автора, чтобы избежать коллапса в русском стиле, глобальный переход к прямому правлению должен предлагать равные возможности всем подданным нового мира, и прежде всего доступ к передвижению и образованию.
Автор указывает также, что сосредоточенная на культурной динамике в разных ее аспектах, его книга стремится преодолеть разрыв между двумя дисциплинами - историей и литературой. Она принадлежит междисциплинарному проекту культурных исследований, который трактуется в ней в историческом ключе. Литература и культура играли необычную роль в российском историческом процессе. «В русской культуре Российская империя одновременно искала инструмент управления и боялась ее как орудия революции. Культура была и экраном, на котором находящееся в опасности общество видело себя, и уникальным органом самосознания, обратной связи, предупреждения и скорби» (с. 12).
Рефлексивный характер внутренней колонизации, направленный на самое себя, придал истории российской культуры непоследовательность, путаницу и незаконченность. Западные ученые пытались объяснить эти ее черты в ориенталистском ключе, как особенность России, неспособной найти свое место между Восто-
ком и Западом. Логика внутренней колонизации позволяет глубже понять становление, эксперименты и крах петербургской власти. Основанный на непрямом правлении, имперский порядок создавал неконтролируемый обмен между культурой, природой и законом, в котором культурные различия плавно натурализовались и эффективно легитимировались, обеспечивая стабильность. Но этот обмен превращался во взрывоопасную смесь каждый раз, когда конфликты интересов, присущие непрямому правлению, нарушали специфическое для него разделение властей. В кризисных ситуациях те же интеллектуалы, которым империя поручала управлять культурными дистанциями, утверждали их культурно сконструированный характер, денатурализуя и делегитимируя их.
Проблемой империи было осуществление политической власти в условиях культурного разнообразия и экономического отчуждения. Несмотря на масштабную программу культурного импорта и использование перспективных технологий, империя постоянно возвращалась к силовому подавлению недовольства русского народа и национализма народов нерусских. На этом фоне поразителен успех русской литературы как самого успешного института культурной гегемонии империи. Исполняя свою функцию - дать многоязычным подданным, рассеянным на огромной территории, единый запас культурных символов, - литература все сильнее критиковала другие имперские институты. Начавшись в XVIII в., преобладание литературного вымысла как ведущего жанра политического протеста продолжалось весь XIX в. и перешло в советский и, кажется, постсоветский периоды. Исполняя эту роль, литература приобрела множество поклонников в России и вне ее. Культурная власть литературы демонстрировала сложную диалектику: чем более продуктивным был литературный текст в осуществлении культурной гегемонии, тем более критическим и в конечном итоге разрушительным он становился для аппарата доминирования. Зажатая между империей, которую ей не удалось свергнуть, и общиной, которую ей не удалось сохранить, русская мысль преподнесла миру блестящий, трагичный и глубоко человечный урок. Благодаря литературе крепостные, разночинцы, сектанты и другие субалтерные группы говорили с современной им публикой и до сих пор говорят с нами. «За три столетия русская литература создала великую сагу политического инакомыслия и доказательство трансформирующей
силы культуры. Созданная авторами из высших классов, чья судьба иногда отличалась, а иногда повторяла судьбу их непривилегированных героев, литература стала постколониальной задолго до появления этого термина. «Заселяя неисследованное пространство между отступающим империализмом, возникающим национализмом и амбициозным утопизмом, русская литература создала парадигму постимперского человечества» (с. 390).
В.М. Шевырин
2014.03.023. БЕЗУГОЛЬНЫЙ А.Ю., БУГАЙ Н.Ф., КРИНКО Е.Ф. ГОРЦЫ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1941-1945: ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ, ИСТОРИОГРАФИИ И ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ. - М.: Центрполиграф, 2012. - 479 с.: ил.
Ключевые слова: Отечественная война 1941-1945 гг.; горские народы Северного Кавказа; советское государство и нацистская Германия.
В монографии канд. ист. н. А.Ю. Безугольного, д-ра ист. н. Е.Ф. Кринко и д-ра ист. н. Н.Ф. Бугая рассматривается одна из самых сложных проблем истории Отечественной войны 19411945 гг. - судьба горских народов Северного Кавказа. Авторы попытались восстановить целостную, исторически достоверную картину взаимоотношений между горцами, советским государством и нацистской Германией, включая особенности службы горцев в Красной армии, их участие в боевых действиях, жизнь оккупированных районов, коллаборационизм и партизанское движение, наконец, депортацию карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей в 1943-1944 гг. За рамками исследования остались такие темы, как «перестройка народного хозяйства автономных областей и республик Северного Кавказа на военный лад, социально-экономическое развитие региона, различные формы помощи населения фронту, ратные и трудовые достижения горцев» (с. 6-7), поскольку эти вопросы, не отягощенные памятью о сталинских репрессиях и не связанные с современными политическими баталиями, изучены уже достаточно подробно. Структура монографии выстроена по проблемно-тематическому принципу и включает предисловие, шесть частей (глав) и заключение. Поскольку изучение выбранной авто-
