CC BY
23
2014.03.021. ГЕРОВИЧ С. ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ: ФОРМАЛЬНЫЕ СТРУКТУРЫ И НЕФОРМАЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ ПОСЛЕВОЕННОЙ СОВЕТСКОЙ МАТЕМАТИКИ. GEROVITCH S. Parallel worlds: formai structures and informai mechanisms of postwar Soviet mathematics // Historia scientiarum. -Tokyo, 2013. - Vol. 22, N 3. - P. 181-200.
Ключевые слова: СССР; математика; образование; политика; дискриминация.
Статья Славы Геровича (Массачусетский технологический институт) посвящена социальной истории советской математики в период с 1950-х по начало 1980-х годов. Математики старшего поколения часто характеризуют это время как «золотой век», и недаром: советская математика тогда действительно развивалась исключительно динамично. Современные авторы объясняют это, как правило, тем, что исследования в области математики представляют собой чисто интеллектуальную работу, для которой не требуется ни специальных лабораторий, ни сложного оборудования; таким образом обеспечивается относительная независимость от спонсоров, в том числе и от государства. Кроме того, математика в СССР, в отличие, к примеру, от биологии (не говоря уже об общественных и гуманитарных науках) не подвергалась идеологическому контролю. Герович, однако, обращает внимание на то обстоятельство, что научный поиск - процесс коллективный и успешным он может быть только при наличии соответствующей инфраструктуры, обеспечивающей продуктивный диалог между исследователями. Официальные же научные учреждения Советского Союза скорее препятствовали такому диалогу по целому ряду причин. Ответом ученых-математиков было создание разного рода неформальных структур. Их изучение является основной задачей статьи.
Положение отечественной математики в описываемый период было отнюдь не простым. Связи с международным научным сообществом оставались крайне слабыми из-за ограничений на зарубежные поездки и дефицита иностранной литературы. Взаимодействие между учеными внутри страны сдерживалось тем, что многие научные учреждения были закрытыми. Преподавание даже в ведущих университетах велось зачастую по устаревшим программам, новые курсы внедрялись медленно и с большим трудом
из-за бюрократических проволочек, попытки организации дополнительных занятий с участием приглашенных специалистов из других учебных заведений тоже нередко наталкивались на сопротивление администрации. Неформальные контакты преподавателей со студентами не поощрялись. Доступ в крупнейшие университеты искусственно ограничивался для самых разных категорий «неблагонадежных» абитуриентов, включая подозреваемых в политическом инакомыслии, евреев, временами даже выпускников школ с углубленным изучением математики; если представителям этих групп и удавалось получить математическое образование, они, как правило, сталкивались с трудностями при устройстве на работу в академические институты и часто вынуждены были работать не по специальности, продолжая заниматься математикой в свободное время. «Условия, в которых развивалась советская математика в 1950-1980-е годы, - подытоживает автор, - больше походили на верный путь к катастрофе, чем на "золотой век"» (с. 187).
Пытаясь преодолеть эту ситуацию, советские ученые применяли самые разнообразные стратегии, среди которых Герович прежде всего отмечает создание ряда школ с углубленным изучением математики и физики. Немаловажную роль в их появлении сыграли такие специалисты, как А. Д. Сахаров и Я.Б. Зельдович, связанные с разработкой ядерного оружия и в силу этого имевшие определенное влияние на партийное руководство. В подобные школы могли поступить дети из «неблагонадежных» семей, а занятия нередко вели студенты старших курсов, что размывало барьер между учащимися и преподавателями. Физико-математические школы подверглись массовым чисткам после выступления диссидентов против ввода советских войск в Чехословакию в августе 1968 г., но сложившиеся там новые социальные практики продолжали существовать и в дальнейшем.
Большое распространение получили также бесплатные кружки и курсы по математике, организованные в частном порядке, на добровольной основе. На механико-математическом факультете МГУ в 1978-1982 гг. подобные занятия проводились регулярно (хотя и подпольно); в обиходе их называли «народным университетом» или «еврейским народным университетом», поскольку занятия были открыты для всех желающих независимо от национальности. Их посещали и студенты самого мехмата, которым это
давало возможность изучать предметы, отсутствующие в официальной программе. В общей сложности через «народный университет» за все время его существования прошли около 350 слушателей.
Помимо этого, абитуриентов-евреев и других «неблагонадежных», не имевших доступа в наиболее престижные вузы вроде МГУ или Физтеха, нередко принимали в менее известные учебные заведения. Одна из самых сильных математических школ сформировалась, к примеру, в Московском институте инженеров железнодорожного транспорта (МИИТ).
В свою очередь, ограничения при приеме на работу по национальному признаку и другим критериям привели к переизбытку квалифицированных математиков на рынке труда. В этих условиях части из них удавалось получить работу в различных компьютерных центрах и научных учреждениях, занимавшихся прикладными исследованиями. Этому способствовала и сеть неформальных связей между преподавателями и их бывшими учениками; большую помощь в трудоустройстве и публикации статей оказывал своим ученикам, в частности, И.М. Гельфанд. Парадоксальным образом, однако, неформальные социальные структуры оказывались в результате тесно связаны с официальными, а отношения покровительства между научным руководителем и учениками фактически воспроизводили традиционную советскую иерархию - с той существенной оговоркой, что участие в подобного рода активности само по себе не приносило прямой материальной выгоды и поэтому было привлекательно лишь для тех, кто всерьез интересовался наукой.
Одной из ключевых составляющих параллельной социальной инфраструктуры стали открытые семинары по математике. Они проводились в нескольких крупных университетах в свободное от работы и учебы время и были рассчитаны прежде всего на студентов старших курсов, но могли посещаться и людьми со стороны, в том числе учеными, уже окончившими университет. Участие в таких семинарах не давало студентам никаких официальных преимуществ, но позволяло ознакомиться с последними достижениями науки. Помимо этого открытые семинары играли роль постоянной дискуссионной площадки для различных научных школ. Особое значение приобрел семинар Гельфанда в МГУ, проводившийся с 1943 по 1990 г. и обеспечивший возможность для диалога между самыми разными направлениями в отечественной математике.
Благодаря подобным неформальным отношениям в СССР сформировалось «вероятно, крупнейшее в мире математическое сообщество, сконцентрированное в Москве и Ленинграде» (с. 196); ряд его представителей (С.П. Новиков, Г.А. Маргулис, В.Г. Дрин-фельд) стали лауреатами Филдсовской премии. Традиции этого сообщества пережили даже крушение коммунистического режима: так, Дринфельд, эмигрировавший в 1998 г. в США и работающий сейчас в Чикагском университете, до сих пор ведет свой собственный открытый семинар, который «наследуя, по-видимому, традиции знаменитого семинара Гельфанда в Москве... в настоящее время собирается регулярно по понедельникам в 17:30 и продолжается до тех пор, пока и докладчик, и слушатели окончательно не обессилеют» (с. 198). Любопытно также, что в Москве в постсоветские годы усилия научного сообщества сконцентрировались не на реформировании мехмата, а на создании новых независимых учебных заведений (Независимый Московский университет, Московский центр непрерывного математического образования, факультет математики Высшей школы экономики).
Таким образом, создание «параллельного мира» неформальных мероприятий, сообществ и связей, включавшего самые разнообразные кружки, семинары, открытые лекции и другие способы коммуникации, обеспечило советским математикам возможность поддерживать научный диалог, находить партнеров и защищать свои интересы в обход официальных учреждений и тем самым стимулировало бурное развитие математики в нашей стране несмотря на существовавшие бюрократические ограничения. Герович отмечает, что официальные и неофициальные структуры не были жестко отделены друг от друга; более того, они зависели друг от друга и находились в постоянном взаимодействии, подобно тому как это происходило между «белой» и теневой экономикой. «В одном отношении, однако, - пишет он, - граница между официальными учреждениями и параллельными социальными структурами в советской математике была очевидна: последние поддерживали альтернативную систему ценностей, культурное окружение, в рамках которого математики не только продуктивно занимались математикой, но и культивировали групповую идентичность, отличную от официально декларируемых советских ценностей. Воз-
можно, это и позволяло им продуктивно заниматься математикой» (с. 200).
М.М. Минц
2014.03.022. ЭТКИНД А. ВНУТРЕННЯЯ КОЛОНИЗАЦИЯ. ИМПЕРСКИЙ ОПЫТ РОССИИ / Авториз. пер. с англ. - М.: НЛО, 2013. - 448 с.
Ключевые слова: Российская империя; колониализм; внутренняя колонизация.
Книга филолога и историка, проф. Кембриджского ун-та Александра Эткинда, состоящая из введения, четырех частей (вобравших 12 глав) и заключения, о том, как Российская империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Автор пишет о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
А. Эткинд отмечает, что авторы, писавшие об имперской России, создали два нарратива. В одном великая страна успешно, хотя и неровно конкурирует с другими европейскими державами. В ней была великая литература и были поставлены беспримерные социальные эксперименты. Другой нарратив повествует об экономической отсталости, неограниченном насилии, нищете, неграмотности, отчаянии и крахе. А. Эткинд «согласен одновременно с обеими этими историями...». В его книге «два нарратива о России соединяются в один - историю внутренней колонизации, в которой государство колонизовало народы, включая и тот народ, который дал этому государству его загадочное название» (с. 9). Автор полагает, что «внутренняя колонизация означает процесс культурной экспансии, гегемонии, ассимиляции в пределах государственных границ, реальных или воображаемых. Колонизация есть осуществление власти, структурированное различиями - географическими, лингвистическими, культурными. Внешняя колонизация осуществляет эти процессы вовне, а внутренняя колонизация внутри сло-
