CC BY
50
каком основании относить писателя к той или иной волне: либо по времени его эмиграции, либо по активности литературной деятельности. Трудности представляет восстановление / установление биографии писателя, а иногда и его настоящего имени. Мало изучены отношения между двумя волнами, проблема духовного единства внутри самой второй волны.
О творчестве литераторов второй волны Л.Д. Ржевского и Б. Филиппова размышляют на страницах сборника москвичи А. Коновалов («"Свидетель века": жизненный и творческий путь Л.Д. Ржевского в контексте катаклизмов XX столетия») и Л. Щело-кова («Смятение русского эмигранта: к проблеме восприятия прозы Бориса Филиппова»).
В сборнике также представлены разделы: Поэтика современной литературы русского зарубежья, где рассматриваются произведения Д. Рубиной (С. Брыкина, Москва), С. Довлатова (О. Ладо-хина, Москва), С. Юрьенена (Л. Шевченко, Кельце, Польша), М. Шишкина (А. Скотницка, Краков, Польша), Е. Клюева (Н. Бар-ковская, Екатеринбург); Русскоязычные писатели на постсоветском пространстве и Язык, переводы, рецепция произведений литературной эмиграции.
Т.Г. Петрова
Зарубежная литература
2014.02.030. ЛИТЕРАТУРА И ВОЙНА: ВЕК ДВАДЦАТЫЙ: Сб. статей к 90-летию Л.Г. Андреева / Под ред. Пановой О.Ю., Толмачёва В.М. - М.: МАКС Пресс, 2013. - 332 с.
Сборник включает материалы III Всероссийской научной конференции «Лики XX века», приуроченной к 90-летию проф. Л.Г. Андреева (1922-2001), возглавлявшего кафедру истории зарубежной литературы МГУ с 1974 по 1997 г., участника Великой Отечественной войны. В сборник входит фрагмент его военных воспоминаний. Авторы статей раскрывают образы войн, которые породила западная литература XX в.
Даже самое беглое перечисление образов войны в литературе минувшего столетия не дает шанса исчерпать этот список, свести его к чему-то однозначному. Речь идет об образе войны в культуре XX в., его литературной трактовке, о глубинных координатах твор-
ческого сознания. Без текстов, тронутых печатью войны, нет XX века в литературе, утверждает В.М. Толмачёв («Война и культура, культура войны?»). И это дает ощутить даже, казалось бы, исключительно мирный М. Пруст, «когда под занавес творчества позволяет себе вывести Первую мировую из любви-ревности, из поцелуя-непоцелуя влюбленных» (с. 5).
В статье «Кафка и Первая мировая война» В.Г. Зусман (Нижний Новгород) пишет, что писателя нельзя отнести ни к пацифистам, ни к сторонникам милитаризма. Он воспринимал мировую войну в двух планах: внешнесобытийном и внутреннем. Война противоречила личным, глубинным установкам Ф. Кафки. Присущие ему смирение перед всяким бытием, уважение и почитание всех видов и форм личного существования войной отвергались. С наибольшей глубиной ментальность войны писатель изобразил в новелле «В исправительной колонии», где он рассказывает об эстетике «машинного» правосудия. Писатель «изобразил не коллективное, массовое начало войны, а внутренний, ментальный стержень милитаризма, основанный на идеях иерархии и порядка» (с. 60). Кафку интересовала «атмосфера эпохи», которая породила войну. В поздней миниатюре «Коршун» (1920) речь идет о размягченных, текучих, утративших этическую основу обстоятельствах человеческой жизни. Такое переживание жизни было присуще Кафке изначально. Однако Первая мировая война закрепила нравственную текучесть, усилив «непроглядную вьюгу», отделяющую людей друг от друга.
В.В. Сорокина в статье «Роман Курбана Саида "Али и Нино" в контексте военной прозы русской эмиграции первой волны» отмечает, что псевдоним «Курбан Саид» принадлежит родившемуся в Киеве, проведшему юношеские годы в Баку, эмигрировавшему в 1921 г. в Берлин, но с 1933 г. вынужденного переехать в Вену, а затем в Италию Лео Нусенбауму (1905-1941), сыну владельца одного из крупнейших нефтеперерабатывающих заводов Баку. По своей структуре и идейному замыслу роман «Али и Нино» сильнее всего включен в контекст русской военной прозы, созданной в эмиграции и затронувшей проблемы становления героя, переосмысления им прежних ценностей, расстановку политических сил. Эти вопросы органично переплетаются с любовной линией, сближающей этот роман с «Хождением по мукам» А. Толстого, «Сив-
цевым Вражком» М. Осоргина, «От Двуглавого орла к красному знамени» П. Краснова. По своей художественной форме «Али и Нино», как полагает В.В. Сорокина, вполне уместно поставить в контекст романов «Роман с кокаином» М. Агеева и «Золотой узор» Б. Зайцева. Всех их «объединяет стиль дневниковой прозы с особым акцентом на передачу тонких переживаний героев» (с. 68). Роман «Али и Нино» создан в русле классической традиции и соединяет в себе многие жанровые формы русского романа - любовный, авантюрный, философский, психологический и роман воспитания.
«От войны до войны. Творческий путь Генри Джеймса» - в центре внимания О.Ю. Анцыферовой (Иваново). Обрамленное двумя войнами, творчество Г. Джеймса, стало выражением одного из векторов сравнительно благополучного развития западного мира от середины XIX в. до катастрофы Первой мировой. Свою первую (Гражданскую) войну Г. Джеймс пережил в молодости и «запомнил в ней, скорее, ее завершение, чем сам ход военных действий. Она оказалась связанной для него с неким обновлением в жизни»; в личном плане он прошел в это время «важный этап самосознания» (с. 79). В творчестве начинающий писатель делал попытки использовать войну как сюжетный фон в своих новеллах. Первая мировая война переживается умудренным жизненным опытом писателем как крах цивилизации, которой он отдал все свои творческие усилия. Одним из симптомов этого краха стала «беспомощность слова». Первая мировая по многим причинам не могла найти места в творчестве Г. Джеймса, но она определила семиотику его поведения в конце жизни, продиктовала ему вполне определенные граж-данско-политические шаги.
«Война как эстетический феномен в творчестве Марселя Пруста» - тема статьи А. Н. Таганова (Иваново), который приходит к выводу, что «война как имя определенного экзистенциального момента в жизни Пруста, как духовная субстанция, порожденная этим именем, представляет собой моменты существования пру-стовского "внутреннего я", соединенные в сознании с военным Парижем, которые вместились в различные формы-сосуды: образы, пейзажи, слова, салонные разговоры» (с. 88). Феномен войны изначально у Пруста связан с уровнем обретения утраченных моментов. Поэтому война всякий раз предстает в романе не столько как пер-
вичный факт реальной истории, сколько как момент духовного бытия, обусловленный той или иной реальностью, этапом существования «внутреннего "я"» героя. Он изначально вписан в эстетику прустовского творчества, а поскольку в случае с Прустом эстетическое и экзистенциальное почти совпадают, то и в эстетику прустов-ской жизни.
Ю.Н. Гирин рассматривает «Образ Первой мировой войны в поэтике авангарда». Война разразилась в эпоху авангарда, который воспринял ее как своего рода мистерию, отвечавшую потребности в миропреображающем Действе. «Мифологема войны также имманентна авангардному сознанию, является редуцированной версией основного мифа эпохи - тотального эсхатологизма» (с. 90). Первая мировая война, полагает Ю.Н. Гирин, оказалась в определенном смысле реализацией предшествовавшей ей в умах современников мифологемы войны, подобно тому как в дальнейшем были реализованы многие другие латентные смыслообразы некоего вселенского мистериального действа. Примечательно, что практически одновременно теми же самыми культурными героями - носителями идеи мировой войны - провозглашалось и создание «всемирного» языка, долженствующего объединить вселенную на новых основаниях. Показательно и то, что в самом антивоенном романе эпохи «На западном фронте без перемен» (появился в 1929 г.) Ремарк настойчиво выделяет мотив возникающего перед лицом тотальной смерти товарищества, «прочного и конкретного чувства общности» (с. 97).
В авангардистской картине мира произошла валоризация таких взаимосвязанных, но не синонимичных концептов, как общность, единство, коллективизм, интернационализм, солидарность, товарищество, масса, коммунитарность вообще, отражающих новые модусы человекобытия. «Образ Первой мировой войны в миропредставлении современников полнился и коннотациями, прямо противоположными смертоубийству, а именно - утопическими упованиями на обновленный мир. Потому что однозначных явлений в культуре не бывает» (с. 98).
Е.В. Огнева в статье «Эхо далеких сражений в творчестве Х.Л. Борхеса» отмечает, что о Первой мировой войне писатель знал не понаслышке, она застала его в Европе, нашла отражение в его дневниках. За событиями Второй мировой он внимательно следил
по газетам, был знаком с европейскими эмигрантами. Два культовых его рассказа из сборника «Вымыслы» (1944) построены на материале, связанном с европейскими военными событиями. Это «Сад расходящихся тропок» и «Тайное Чудо». Первая мировая в «Саде...» и Вторая мировая в «Тайном Чуде» взяты как материал, на котором опробуются философские концепты и ведется интеллектуальная игра. В творчестве Борхеса, в стихах и прозе, вновь и вновь повторяется мысль о том, что «бой бесконечен». Эхо далеких сражений заставляет потомков выстраивать схемы, сопоставлять версии, искать ключ или символ, объясняющий исторические судьбы народов. Не вызывающие сомнений разгадки, как правило, оказываются ложными. Проницательный герой всегда сомневается, он всегда чуть-чуть не уверен, когда ищет тайный смысл исторического события. Он сопоставляет строки из учебников, догадки о личной доблести предков, соизмеряет художественные возможности переосмысления и эпическую монументальность героев. Появляется образ события, неподвластного строке, несоизмеримого с интерпретацией; истина дробится, распадается, заключает Е.В. Огнева.
В статье «Война и мистерия: возрождающая катастрофа? (Ш. Пеги, Ж.-П. Сартр, Д.Л. Сайерз, Р. Брандштеттер)» Т.В. Викторова прослеживает взаимообусловленность войны и мистерии в текстах Ш. Пеги («Мистерия о милосердии Жанны д'Арк»), Ж.-П. Сартра («Бариона или Сын грома»), Д. Сайерз («Человек, рожденный на царство»), Р. Брандштеттера («День Гнева») в контексте двух мировых войн, увиденных с разных концов Европы авторами, далекими по мировоззрению. Именно измерение апокалиптической мистерии, присутствующее во всех четырех текстах, по мысли автора статьи, позволяет приблизиться к замыслу каждого драматурга: метанойя, пережитая протагонистом; мир на пороге преображения парадоксальным образом позволяет среди ужаса боя услышать архангельскую трубу. То, что кажется в глазах мира пыткой и смертью, может обрести и иной смысл: «Автор позволяет зрителю / слушателю вдохнуть очистительный воздух грозы, не умаляя при этом трагедийного накала» (с. 190). Вопреки всякой человеческой логике, но в соответствии с логикой апокалипсиса и мистерии, мир оказывается стоящим на пороге радикального обновления, а герои - вовлеченными в длящуюся от начала времен вели-
кую битву Добра и Зла, которую разразившаяся война сделала очевидной для всех.
Однако мистерия позволяет обнажить в разразившейся или грядущей катастрофе и «неведомые» корни жизни, надежду на ее восстановление, на более полноценное существование. Поэтому слово «надежда» в конечном итоге определяет тональность всех рассматриваемых произведений. Напоминая о зернах, которые если умрут, то принесут много плода (Лк 22: 31), современная мистерия утверждает возможность преодоления исторического зла силой творчества, повседневной работой, сражением на интеллектуальных фронтах.
«Два новейших мистика: сакральное у Батая и Сартра» - тема статьи С.Н. Зенкина, где рассматриваются три аспекта проблемы: познание сакрального, опыт сакрального и письмо сакрального. На уровне словесного выражения, как и на уровне эпистемологических рамок и непосредственного опыта, мы сталкиваемся с одинаковой оппозицией, разделяющей Батая и Сартра: «Один из них переживает сакральное изнутри, тогда как другой стремится рассматривать его извне - теоретически, в буквальном смысле слова Шеопа, созерцание» (с. 205). При этом оба автора, столь разные по своим установкам в отношении сакрального, выработали каждый свою концепцию ангажированного творчества, в различии которых опять-таки работает оппозиция внутреннего / внешнего. Сартр рассуждал о социально-политической ангажированности, требующей от писателя сознавать, откуда он говорит, - ибо нельзя говорить ниоткуда, из внешнего, внеобщественного пространства. Батай же неявно противопоставлял этой социологической концепции чисто экзистенциальную идею «вовлеченности в игру», согласно которой человек всегда рискует своей ненадежной цельностью, принимая участие в игре природных социальных сил.
Е.Д. Гальцова в статье «Война в романе Жоржа Батая "Аббат С."» приходит к выводу: тема войны, конкретизированная через ассоциации с Сопротивлением, изменяет механизмы смыслооб-разования, привычные для повествований и размышлений Батая, устремленных к воплощению экстаза. «Речь идет не о создании пустоты (которая, как известно из размышлений Батая, Бланшо и т.д., в конечном счете оказывается источником сакрального), но об истощении всякого смысла, который уже не может трансценди-
ровать, но может лишь быть безразлично повторен бесконечное количество раз» (с. 218-219). Именно таким Е.Д. Гальцовой представляется финал романа «Аббат С.», где Робер, вместо того чтобы шокировать своими низменными экстазами, оказывается обращен в бледные копии, утратившие энергию, а потому и силу, и волю к сакральному.
В сборнике также опубликованы статьи: «Мифология и метафизика войны в поэзии Т.С. Элиота» (О.М. Ушакова); «Селин о Прусте, или Музыка художеств одного французского классика» (С.Л. Фокин); «Нацизм как литературный проект?» (И.Н. Лагутина); «Вторая мировая война в выступлениях Эзры Паунда по Римскому радио» (М.Ю. Ошуков); «"Странные войны" Эжена Ионеско и Артюра Адамова» (Д.В. Токарев); «Война и мир Джеймса Грэма Балларда» (В.Л. Гопман); «После ядерной войны: злые шутки Ол-доса Хаксли» (И.В. Головачёва) и др.
Т.Г. Петрова
2014.02.031. ХАРМОН Дж. «ИССЛЕДУЯ СКОРБЬ» К С. ЛЬЮИСА. HARMON J. A grief observed // C.S. Lewis institute review: Knowing and doing. - Atlanta, 2013. - Spring. - Mode of access: http://www. cslewisinstitute.org/A_Grief_Observed_page1
Фигура Клайва Стейплза Льюиса (1898-1963) является знаковой не только в истории английской литературы, но и в истории христианской апологетики ХХ в. Близкий друг Дж.Р. Толкиена, один из представителей Оксфордской литературной группы «Инк-линги», автор богословских работ, а также произведений в жанре фэнтези, включая знаменитый цикл «Хроники Нарнии», - этот человек, филолог и христианин, и по сей день оказывает влияние на умы и сердца многих людей. Институт имени К. С. Льюиса, открытый в Атланте в 1976 г., продолжает дело писателя, способствуя развитию христианской мысли и подготавливая учеников, достойных проводить в жизнь христианские идеи и влиять на жизнь общества. В рамках своей просветительско-образовательной деятельности, Институт издает журнал «Knowing and Doing», в котором публикуются статьи признанных специалистов в области теологии и культуроведческого анализа.
Автор реферируемой статьи Дж. Хармон - преподаватель Института К.С. Льюиса. Сфера ее профессиональных интересов
