CC BY
43
культурная фантазия и артефакт, созданный взрослыми и для взрослых.
И. С. Никитина
ЛИТЕРАТУРА И ОБЩЕСТВО
2014.02.011. ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ УРАЛА: КОНЕЦ XIV -XVIII в. / Гл. ред.: Блажес В.В., Созина Е.К. - М.: Языки славянской культуры, 2012. - Т. 1. - 608 с.: ил.
Реферируемый труд подготовлен в секторе Русской литературы Института истории и археологии УрО РАН (зав. сектором проф. Е.К. Созина) при содействии коллектива ученых Сибири, Коми, Башкирии, Удмуртии. В Предисловии В.В. Алексеев (академик РАН) подчеркнул актуальность исследования словесности одного из крупнейших регионов России, выступавшего с конца XIV в. «перекрестком путей многих народов и культур». Литература Урала «дает многофокусный портрет региона, меняя ракурсы его изображения, отсекая второстепенное, а подчас приближая к нам детали, позднее обретающие повышенную символическую значимость» (с. 9). В соответствии с этим в предуведомлении «От редколлегии», написанном Е. К. Созиной и К. В. Анисимовым, названы принципы и критерии максимально объективного сочетания полноты и детальности исследования. Критериями отбора литературных персоналий являются: «1) культурная (а нередко и политическая, социальная, религиозная и т.п.) значимость для региона и / или для всей России порой соседних краев и областей; 2) выражение в творчестве данного автора idée fixe региона, а также общих стратегий, характеризующих развитие литературы Урала в контексте общерусского литературного процесса; 3) уровень художественно-эстетических достижений данного автора - сугубо эстетический, ценностный критерий; 4) отражение в творчестве художника (культурного деятеля) темы Урала и степень интереса, проявленного им к истории и настоящему дню края» (с. 23).
Во Введении (авторы - В.В. Блажес, Л.С. Соболева, Е.К. Со-зина) акцентируется новаторский характер издания, в котором впервые осуществлена целенаправленная характеристика башкирской, русской, удмуртской, коми устной и письменной словесности
как полиэтнической системы. Представить многонациональную литературу Урала в историческом плане как целостный феномен -значит в первую очередь определить «своеобычность средневековой литературы, ее органическую связь с фольклором, выявить роль христианства и ислама в формировании литературы, а также значение славянской культурной письменности и литературы коми, удмуртов» (с. 31).
Первая часть тома - «Православные традиции в культурно-историческом освоении Пермских земель». Ее авторы (П.Ф. Лиме-ров и Л.С. Соболева) провели системное исследование памятников письменности и литературы Перми Вычегодской. В центре внимания - духовно-культурная роль Стефана Пермского (ок. 13401396). Его образ при всем концептуальном единстве имеет свои особенности в письменной и устной традиции. Так, в сочинении Епифания Премудрого (ум. 1420 г.) «Житие Стефана Пермского» (ок. 1396; известно порядка 50 списков ХУ-ХУ11 вв.) земля пермян «предстает как итог духовных усилий русских святителей, как часть политики, общей для церковной и княжеской власти... Образ Стефана становится основой исторического мифа, формирующегося вокруг процесса освоения Урала. Житие Стефана подвигало к дальнейшей экспансии на восток, создавало перспективную модель взаимоотношений столицы и окраины государства, формировало сочувственное отношение к местным народам, видя в них приверженцев православия» (с. 51).
В устных легендах народа коми акцентируется не столько государственно-религиозная, сколько героическая роль Стефана, он воспринимается не только как святой, но скорее как культурный герой, так как «героически-мистическое начало в его образе явно превалирует над святостью». Возможно, была и «другая - языческая (чудская) - точка зрения на этот процесс, а значит, и другой круг текстов, который сохранялся и бытовал, пока христианизация коми не была завершена окончательно» (с. 58). Но в любом случае Стефан начинал свою «миссию вероучителя с создания пермской азбуки, полагая, что вокруг нее возникнет пространство этнической книжно-письменной культуры пермян. Так и произошло, причем распространение новой религии положило начало этноконфессио-нальной консолидации пермских племен в единый коми народ, а
развитие книжной культуры стало началом его письменной истории» (с. 59).
Вторая часть - «Средневековая башкирская литература» (авторы - А.Х. Вильданов, М.Х. Идельбаев, М.Х. Надергулов, Р.З. Шакуров, З.Я. Шарипова, пер. на русский язык - А.Х. Хаки-мов) посвящена истории становления (1Х-ХУ вв.) и развития (XVI-XVIII вв.) башкирской литературы. Исследователи выделяют четыре периода: древние истоки (общетюркские памятники); булгар-ский период; кыпчакский период; башкирская литература второй половины XVI - XVIII в. (т.е. первых веков жизни башкир в составе России). Анализируется социокультурная, религиозно-конфессиональная, языковая и собственно художественная специфика каждого периода. Общие характеристики следуют из описания-представления основных памятников исследуемого времени (IX-XVIII вв.): рунические памятники, «Словарь тюркского языков» Махмуда Кашгарского, «Благодатное знание» Юсуфа Баласагун-ского, «Книга моего деда Коркута», «Сказание о Юсуфе» Кул Гали, «Хосров и Ширин» Кутба, «Книга о любви» Хорезми, «Джумджу-ма-султан» Катиба, «Гулистан бит-тюрки» Сайфи Сараи. Особое внимание уделяется суфийской литературе, поскольку «пришедшая в Урало-Поволжье через Среднюю Азию», она «нашла в Башкортостане XIII-XIV вв. благодатную социально-историческую почву и, постепенно разрастаясь, стала литературным направлением религиозного характера в последующих веках» (с. 94). При анализе башкирской литературы XVI-XVIII вв. исследователи сочетают жанровый анализ (шежере, таварих, сэсэны, публицистические жанры, хикаят, саяхат-наме) с очерками развития творческих индивидуальностей (Салават Юлаев, Мавля Кулуй, Тажетдин Ялсыгул аль-Башкорди, Габдрахим Усман). Сквозной явилась мысль о том, что обособление некоторых тюркских литератур от региональной или зональной системы приходится примерно на XV-XVI вв. В Урало-Поволжье татарская литература как национальная система начинает свою жизнь в XV в., в эпоху Казанского ханства, башкирская - в XVI в., после присоединения Башкортостана к Российскому государству. И еще до середины XIX столетия обе сохраняли традиции и черты единой региональной системы. Вместе с тем, уживаясь в одной системе, они создавали «различные формы генетической и типологической общности». По мнению исследовате-
лей, башкирская литература ХШ-ХУШ вв., пережив несколько периодов развития и «длительную эволюцию от общетюркской к национальной, от средневековой абстрактности к новой реалистической литературе европейского типа», вошла в XIX в. и с традиционными чертами, и с обновлением (с. 117).
Третья часть - «Русская книжно-рукописная традиция на Урале в Х¥1-Х¥П вв.» (авторы - В.В. Блажес, О.Д. Журавель, П.И. Мангилев, Н.А. Мудрова, Е.К. Ромодановская, Л.С. Соболева). Здесь предметом исследования является роль русской словесности (фольклора и литературы) в процессе культурного освоения края. Исходным становятся тезис о том, что фольклор об Урале существовал прежде, чем возник фольклор самого Урала (с. 118). Далее фиксируется хронология постижения Урала, варьирование его облика и образа, обусловленное изменением мировоззренческой, прагматической и в отдельных случаях художественной позицией летописца, комментатора, автора, путешественника, повествователя как человека своей исторической эпохи или своего государства. Так, в Летописной статье 1096 г «иное», в поле которого входит и Урал, и народы, его населяющие, понимается как враждебное. Поэтому и Югорский дорожник Сигизмунда Гербер-штейна (1549), который имеет русское происхождение (это перевод «русского дорожника», по предположению созданного в среде новгородских торговых людей Х1У-ХУ вв.), и Пермский Дорожник (путеводитель второй половины XVI в., найденный и опубликованный А.И. Плизуновым) свидетельствуют о том, что инородцы характеризовались по принципу «свой» - «чужой», как это делалось в народных рассказах и преданиях (с. 127). Далее авторы анализируют процесс освоения и отражения Уральского региона в фольклоре, в частности в ряде циклов «несказочной прозы». Территория Южного Урала, будучи включена в круг национальных приобретений, как бы «одушевлялась» и в преданиях, и через номинацию ландшафтных объектов, через создание системы топонимов (с. 129). Этому способствовало распространение таких фольклорных жанров, как бывальщины, предания о земных богатствах, маркированных именно уральской ментальностью (наличие зооморфных и антропоморфных образов хозяев природных богатств, а также сложного комплекса примет познания горно-геологических залеганий). Культурное освоение - один из мощных способов пре-
вращения земли в «малую родину», где дом, семья, хозяйство. Однако противопоставление «Урал и Россия» сохранялось едва ли не до начала ХХ в., когда еще говорили: «эта песня расейская», «солдатом служил в Расее», «нас привезли всей деревней из Расеи» (с. 133).
Другим руслом культурного освоения края стала «христианская колониализация». У всех верующих (служителей культа, переселенцев, в том числе староверов) было «особое отношение к церковным книгам, написанным или напечатанным на церковнославянском языке: считалось, что они заслуживают почитания, поскольку сами по себе обладают исключительной силой воздействия, влияния, даже убеждения» (с. 134). Церковные сочинения закладывали основу литературы Уральского региона. И в связи с этим одним из главных становился вопрос о наличном книжном фонде, его численности, составе и распределении. Важную роль в духовном сообществе Урала выполняли три типа библиотек: монастырские (тесно связанные с процессом христианизации края и становления административной структуры Русской православной церкви в регионе); Строгановские (обеспечивавшие успех освоения Строгановыми территорий Урала и Прикамья; таковым является сборник проповедей «Статир», созданный священником соликамской церкви Рождества Христова); уникальная библиотека Строгановских крестьян сел Слудка и Ильинское (старательно собиравшаяся несколькими поколениями крестьянско-купеческого рода). В названных селах в середине XVIII в. существовал своеобразный кружок любителей чтения; крестьяне-книголюбы собирали и передавали тексты друг другу, старательно переписывали их; отбирали необходимые тексты в длительных путешествиях. Круг интересов был «чрезвычайно широк: от христианских житий, библейских книг и молитв до озорных, занимательных повестей и апокрифов» (с. 177). Повсеместное открытие сельских библиотек произошло как «результат земского движения только в конце ХК в. Таким образом, библиотека строгановских крестьян опередила время более чем на столетие» (с. 181).
Завершает третью часть тома анализ агиографических памятников русской литературы на Урале; здесь возникли «жития» Трифона Вятского, Симеона Верхотурского, Косьмы Верхотурского,
агиографические памятники о старце Далмате, агиография игуме-нии Таисии (Костроминой).
Четвертая часть - «Литературно-просветительская деятельность Тобольского митрополичьего дома». Внимание авторов (Е.К. Ромодановской и Л.С. Соболевой) сосредоточено на исследовании одного из важнейших, наряду со Строгановским, «культурных гнезд» Урало-Сибирского региона, в организации которого важную роль сыграли сами владыки, занимавшие тобольскую кафедру. Среди них были крупные писатели, известные не только в Сибири: архиепископ Киприан, архиепископ Нектарий, Игнатий Римский-Корсаков, целый ряд выходцев из Украины - Сильвестр Гловацкий, Дмитрий (Туптало), Филофей Лещинский, Иоанн Тобольский (Максимович) и др. (с. 215). С каждым из названных имен связана серьезная духовная, культуртрегерская, творческая деятельность: от создания собственных оригинальных сочинений до учреждения школ, духовного училища, типографии и театра. Особый вектор развития Тобольского митрополичьего дома привел к созданию летописания, начавшегося с Есиповской летописи, одной из немногих «авторских летописей», для которой характерны «прежде всего стройность и четкость концепции. Это - важнейшая черта произведения Есипова. Повествуя об истории присоединения Сибири к России, автор представляет Ермака орудием Бога в борьбе с неверными, "мечом обоюдоострым"» (с. 226).
Пятая часть - «Исторические повествования на Урале» (авторы - В.В. Блажес и Л.С. Соболева) - связана с постижением двух важнейших событий в истории региона: похода Ермака, а также продвижения старообрядчества на Урал. Разнообразные концепции факта присоединения Сибири к России даны в относящихся к ХУ11-ХУ111 вв. Строгановской и Кунгурской летописях, в «Сказании Сибирской земли», в «Сказании о происхождении Ермака», в «Истории Сибирской» Семёна Ремизова (1642-1720).
Предпринятый авторами анализ Родословий часовенного согласия, Родословия Нифонта, исторического Родословия староверов поморского согласия и др. показывает, что «старообрядческий писательский тип формировался через осознание драматизма ситуации и личное противостояние автора. системе государственных преследований. Это всегда был выбор страданий во имя истины, как ее понимали староверы, нацеленность на практический
результат, исходящий из конфессионального единодушия членов согласия. В этом плане старообрядческие сочинения в большей степени, чем традиционные древнерусские, содержат в себе элемент публицистики» (с. 263).
Шестая часть - «Типы словесности горнозаводского Урала XVIII в.» (авторы - В.В. Блажес, Н.С. Корепанов, Е.П. Пирогова, Л.С. Соболева, В.Н. Соломеинова). В основе исследования - характеристика духовно-творческого состояния региона в период его интенсивного хозяйственного освоения. Во-первых, это целенаправленность интеллектуальных и творческих сил в жизнеобеспечивающие сферы; отсюда - активно прагматический характер отношения к искусству. Во-вторых (как следствие первого), на авансцену выходят тексты не столько художественного, сколько документального происхождения. И в-третьих, отсутствие строгого разделения литературы на документальную и художественную стимулировало появление «зрелого думающего читателя, владеющего знанием всех литературных жанров и способного оценить произведение по совокупным качествам» (с. 292).
При условии осознания эстетически значимых, художественно организованных текстов закономерным представляется факт появления уникального собрания былин и песен кричного мастера с Нижнетагильского завода Кирши Данилова (датируется: после 1742; 1-е изд. 1804). Особого внимания заслуживает художественно-новаторское композиционное решение сборника: былина соседствует с эротической песней, историческая песня - с пародией, духовный стих «Голубина книга сорока пядень» идет вслед за песенным вариантом про «набитого дурака». Исследование принципов построения сборника, его концепции времени, характерной для «эпического человека», анализ специфики подхода к оценке жизни и мира, своеобразия духовности исполнителей произведений -все это позволяет сделать следующий вывод: «Подлинные носители эпоса, такие как Кирилл Данилов или М. Д. Кривополенова (1843-1924), поднимаются до стихийного понимания человека как противоречивого единства высокого и низкого, идеального и материального, что и получает отражение в акте творчества, в частности через "контаминации" героических и комических песен» (с. 302).
Продолжение разговора о роли библиотек косвенно подтверждает тезис о существовании серьезного круга читателей на Урале. Такова знаменитая библиотека Акинфия Демидова (1678-1745). По количественному составу и содержанию она вполне сопоставима с библиотеками представителей светской знати послепетровского времени. Значительная часть демидовского книжного собрания была «необходима ему в качестве справочных пособий, образовательных источников, не исключена беллетристическая заинтересованность читателя» (с. 309).
Завершают эту часть фрагменты о двух основателях Екатеринбурга - В. де Генине (1676-1750) и В.Н. Татищеве (1686-1750), об их научно-деловом, эпистолярном и документальном наследии.
В седьмой части - «Документально-художественная литература Урала эпохи Просвещения» (авторы - К.В. Анисимов, В.М. Ванюшев, Т.Г. Владыкина, Д.В. Ларкович, Е.Е. Приказчикова, А.Г. Прокофьева, В.Ю. Прокофьева) - представлен анализ трансформации образа Урала в записках западноевропейских и русских путешественников. Так, если в записках путешественников XVII в. (протопоп Аввакум, Николай Спафарий, Избрант Идес и Адам Бранд) образ Урала формируется с точки зрения очевидца: русского ссыльного или иностранца, то в текстах эпохи Просвещения (В.Н. Татищев, Г.И. Новицкий, В.Ф. Зуев, А.Н. Радищев) Урал включен в «идеологический контекст, в котором разрабатывалась мифология власти и сюжеты национально-государственного самоопределения» (с. 348). К концу XVII в. складывается знакомый современности образ Урала: это - горный хребет, граница Европы и Азии; образу «рубежа» сопутствует экономически-профессиональная оценка - «горно-металлургический», «заводской» край.
Исследование жанра травелога (путевых заметок) продолжает анализ уральской мемуарной литературы («Записки.» И.И. Не-плюева, «Записки» К.Г. Державина, А.И. Лабзиной, «Мое время» Г.С. Винского). Примером уральской мемуаристики стала «История жизни одной благородной женщины» - «уральской масонки» А.Е. Лабзиной, «чей незаурядный характер и сила воли сделали ее одной из интереснейших женщин XVIII столетия» (с. 357).
Разговор о творческой деятельности Г.Р. Державина на Урале предваряет очерк литературной жизни Оренбургского края, которая в XVIII в. только формировалась, но уже начинала осваивать те
проблемы, которые стали основными в период пребывания «поэта-государственника» на Урале. Речь шла об «особенностях природы и местоположения края, находящегося на пересечении Европы и Азии, о Пугачевском восстании, о специфике жизни и быта народов, заселяющих оренбургские степи» (с. 371).
Кроме литературоведческих сюжетов, обращенных к анализу «уральских страниц» в наследии Державина (его мемуарная проза, «Читалагайские оды», образ Фелицы и т.д.), авторы тома предлагают интерпретацию малоизвестной комической оперы «Рудокопы». В ней поэт задумал отразить момент, когда традиционная мифология народов Урала как бы уступала место новой мифологии, обусловленной имперским колониализмом, а также идеей величия Урала, его неисчерпаемых природно-экономических ресурсов и возможностей (с. 389).
Создание «индустриальной» оперы (определение В.В. Данилевского) подтверждает, что «уральская» поэзия Державина подготовила появление жанра «новой оды», внесла значительный вклад в авторское осмысление геополитических реалий России XVIII в., а также определила основное направление развития государственного утопизма, связанного с царствованием «киргиз-кайсацкой царевны Фелицы». В свою очередь, «Рудокопы» предвосхитили «появление в литературе производственной темы, для которой как нельзя лучше подходили реалии горнозаводской жизни Урала» (с. 389).
Особым научным сюжетом становится очерк истории развития удмуртской культуры, на протяжении многих веков не имевшей письменности. Свой магический, познавательный, эстетический потенциал она воплощала в фольклоре, но именно «процесс сложения системы фольклорных жанров подготовил базу для восприятия народом письменной культуры». После того как удмурты в общегосударственном масштабе были втянуты в орбиту социально-политических и экономических преобразований, у них появилась возможность заложить качественно иной вектор развития духовной культуры - графически фиксированное письмо. «XVIII в. стал в этом смысле важной точкой отсчета: социально-экономическое и культурное развитие эпохи создали основу для первого шага в развитии научных воззрений на удмуртском языке» (с. 392).
Восьмая часть - «Литературный процесс на Урале конца XVIII - начала XIX в.» (авторы - К.В. Анисимов, В.В. Блажес, О.В. Зырянов, Д.В. Ларкович, В.А. Павлов, В.Д. Рак, Е.К. Созина). Здесь исследование литературного процесса и специфики литературной жизни дано в сочетании с портретами творческих индивидуальностей писателей, во многом определивших характер литературы того времени. Специфика литературного процесса и литературной жизни (связанных единым центром - Тобольском) исследуется путем филологической реконструкции редакторской стратегии и тактики, а также путем анализа художественной практики первых урало-сибирских журналов - «Иртыш, превращающийся в Ипокрену», «Историческая библиотека» Д.В. Корнильева и «Библиотека ученая, экономическая, нравоучительная, историческая и увеселительная в пользу и удовольствие всякого звания читателей».
Сугубое внимание к журнальной деятельности объяснимо: «На смену жанровой системе фольклора, парадигме древнерусской словесности, а также деловой и мемуарной письменности. отмеченной, как правило, социально-утилитарной функцией, пришла новая художественно-эстетическая парадигма - литература в полном смысле этого слова, т.е. в форме художественной словесности, отличающейся непосредственно эстетической функцией» (с. 403).
Результативность журналов подтверждается, например, формированием поэтов круга «Иртыша», каждый из которых обладал собственным поэтическим голосом. Речь идет об издателе и поэте П.В. Сумарокове (1709-1780), о поэте, журналисте, драматурге И.И. Бахтине (1756-1818), о Н С. Смирнове (1767/68-1800), оригинальном поэте драматической судьбы (клеймо ссыльного преступника сопровождало его до конца жизни). Завершают исследование три портретных очерка творческого наследия П. А. Словцова, А.И. Попова, И.И. Варакина.
Уроженец Урала П. А. Словцов (1767-1843), как особо одаренный ученик, был отправлен из Тобольской духовной семинарии в Петербург, где и получил дальнейшее образование: его литературная, историографическая и природоописательная деятельность «стала одним из стержневых событий в культурном развитии Урало-Сибирского региона первой половины XIX в.» (с. 480). В своей многообразной творческой деятельности («Письма из Сибири»,
«Прогулки вокруг Тобольска», «Историческое обозрение...» и поэтические произведения: ода «Древность», долгое время приписываемая А.Н. Радищеву, «Послание к Сперанскому», стихотворение «Материя» и др.) П.А. Словцов сочетал научный академизм и художественное видение мира, что и определило поэтическую индивидуальность его произведений, а также «перспективы дальнейшего литературного развития в крае» (с. 491).
Иное направление литературного процесса - сатирическое -представляет поэтическое творчество А.И. Попова (1748-1788), автора изданного сборника «Сатирические, забавные и нравоучительные эпиграммы или надписи, сочиненные в городе Хлынове Вятской семинарии префектом Антоном Поповым» (СПб., 1778). Самобытность поэта заключалась в том, что его «нравоучительные эпиграммы. лишены персонажей с античными литературными именами; поэт говорит от первого лица или в общем плане о бедности и богатстве, о быстротекущем времени, о противоречивости общественного бытия и других так называемых вечных вопросах». С читателем он общался не как «нравоучитель с указующим перстом», а как светский человек с характерным для русской натуры «насмешливо-веселым взглядом на мир» (с. 495).
Особое место в литературе Урала занимает книга стихов «Пустынная лира забвенного сына природы И.В.» (СПб., 1807) крепостного поэта И.И. Варакина (1759/60-1817). Она являет собой незаурядное эстетическое событие, занимающее «вполне достойное место не только в региональной, но и в общероссийской литературе, пусть не первого ряда». В композиции книги, отличающейся целостностью, наблюдается движение не только от более высоких и признанных нормативными од, «торжественных песней» классицизма, к «низким» жанровым формам послания и прозаических писем, но и «смещение художественного сознания к доминанте образа жизни и чувствований частного человека, переживания которого обретают эстетическую значимость. А это и есть самая яркая примета сентименталистской и преромантической стадии литературы» (с. 507). В отдельных произведениях наблюдается переход «к сугубо романтическому узусу», обусловленному биографическим контекстом его жизни и творчества.
Завершается том научно-вспомогательным и биографическим аппаратом: Summary, Сокращения, Общая библиография к
I тому, Библиография к каждой части тома (всего 640 позиций), Список сокращений к указателям, указатели - имен, названий литературных произведений, географических названий. Библиографии составлены Т. А. Арсеновой и Е.В. Харитоновой; указатели -Л.А. Хухаревой и Т.А. Арсеновой. Текст тома снабжен множеством иллюстраций; их подбор осуществлен Е.П. Алексеевым.
Т.А. Снигирёва (Екатеринбург)
