CC BY
66
затруднено слабым внешним спросом (особенно со стороны их европейских торговых партнеров), высокими ценами на топливо и продовольствие и необходимостью сделать государственные бюджеты, находящиеся в кризисе, более сбалансированными. Поэтому экономическое восстановление арабских стран, переживающих трансформацию, может продлиться даже дольше, чем это было в предыдущих случаях политической нестабильности. Необходимо стимулировать экономический рост бюджетными средствами, уменьшая общее субсидирование экономики. Внешние займы могут способствовать смягчению бюджетных проблем. Большая гибкость обменных курсов может помочь противостоять внешним шо-кам. В любом случае, население должно убедиться, что новые власти способны помочь поднять уровень жизни - и это снизит вероятность продолжения политической нестабильности» (с. 10).
С. В. Минаев
ВЛАСТЬ
2013.04.021-026. «АРАБСКАЯ ВЕСНА»: ПРИЧИНЫ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ.
2013.04.021. CHALCRAFT J. Egypt's uprising, Mohamed Bouazizi and the failure of neoliberalism // Maghreb rev. - L., 2012. - Vol. 37, N 3-4. - P. 195-214.
2013.04.022. ZOUBIR Y.H. The Arab turmoil: An exploratory interpretation // Ibid. - P. 323-333.
2013.04.023. OZHAN T. New Egypt versus felool: Struggle for democracy // Insight Turkey. - Ankara, 2013. - Vol. 15, N 1. - Р. 13-24.
2013.04.024. OTTAWAY M. After constitution, a new battle in Egypt // Ibid. - P. 7-11.
2013.04.025. DALACURA K. The Arab uprising two years on: Ideology, sectarianism and the changing balance of power in the Middle East // Ibid. - P. 75-89.
2013.04.026. AKTAY Y. The «Ends» of Islamism: Rethinking the meaning of Islam and the political // Ibid. - P. 111-125.
Джон Чалкрафт (Лондонская школа экономики) (021) выделяет два подхода в анализе событий «арабской весны». Первый -марксистский, рассматривающий народные восстания в арабских странах в 2011 г. как борьбу рабочего класса против приватизации,
ухода государства из экономики и неолиберального капитализма1. Второй видит главную движущую силу «арабской весны» в образованной молодежи, занятой в нематериальной, в высокотехнологичной сферах деятельности, обладающей креативными и революционными возможностями в союзе с активными блогерами и спланировавшей и организовавшей народные восстания в Египте в январе 2011 г.2
Эти два подхода противостоят другой модели - исламскому фундаментализму, который сумел объединить широкие слои населения во имя создания авторитарного исламского государства.
Однако, отмечает Чалкрафт, эти три подхода не объясняют феномен Мохаммеда Буазизи, мелкого уличного торговца из провинциального тунисского городка Сиди Бузид, чье самосожжение 17 декабря 2010 г. явилось искрой, разжегшей пожар народного возмущения во многих арабских странах. М. Буазизи не был ни промышленным рабочим, ни социалистом, ни представителем образованной радикальной молодежи, использующей современные информационные технологии, ни исламистом. Он был бесправным, бедным мелким уличным торговцем, стремившимся обеспечить существование своей семьи в ухудшающихся социально-экономических условиях. Его первоначальный конфликт произошел с полицией, которая требовала от него взятку под предлогом «незаконности» его торговли. Буазизи затем безуспешно пытался найти справедливость в провинциальной администрации. Тогда в отчаянной попытке быть услышанным он сжег себя перед зданием провинциальных властей. «Буазизи олицетворял обычно невидимую и отчаянную борьбу миллионов простых людей региона, чьи интересы и проблемы до этого момента полностью игнорировались пра-
1 Alexander A. The growing soul of Egypt's democratic revolution // Intern. socialist j. - 2011. - N 13; Beinin J. A workers social movement on the margin of the global neoliberal order, Egypt 2004-2009 // Social movements; mobilization and contestation in the Middle East and North Africa. - Stanford, 2011. - P. 181-201; De Smet D. The Prince and the pharaoh: the collaborative project of Egyptian workers and their intellectuals in the face of revolution. - Utrecht, Univ. of Utrecht. - (Unpublished PhD dissertation). - Здесь и далее описание дано по реф. источнику.
2 Filiu J.-P. The Arab revolution: Ten lessons from the democratic uprising. - L.: Hurst, 2011; Hardt M., Negri A. Arabs are democracy's new pioneers // Guardian, 2011. -Febr. 24.
вящими режимами... чьи устремления были первоначально поддержаны, а затем грубо растоптаны политикой неолиберализма» (021, с. 198).
Идеология и политика неолиберализма проникли в Египет в начале 1970-х годов и с официальным провозглашением Садатом в конце 1974 г. либеральных реформ стали доминирующей силой в последующие десятилетия. Наряду с утверждением экспортно ориентированной модели роста, плавающего валютного курса, уменьшения контроля за движением капитала и иностранными инвестициями неолиберализм уделял большое внимание малому предпринимательству. Считалось, что малый бизнес - социальный капитал, предпринимательская инициатива и рыночные механизмы станут не только агентами экономического роста, но также социальной мобильности, личной активности, развития гражданского общества. Предполагалось, что инфитах (либерализация), приватизация и «новый курс» правительства Мубарака заменят насеризм и этатизм и принесут стране процветание и демократию.
Однако действительность оказалась иной. «Вместо малых предприятий - выживание; вместо семейной экономики как инкубатора социального капитала - отчаянная борьба семьи за существование и воспроизводство и сохранение статуса чести; вместо роста жизненных стандартов - рост цен на жилье, продовольствие и социальные услуги, уменьшение реальных доходов, снижение возможностей на трудовую миграцию и безработица (на фоне растущего богатства элит); вместо роста участия в общественно-политической жизни - маргинализация; вместо гражданского общества, жестокость полиции и высокомерие чиновников; вместо демократизации - коррупция и принуждение. Неудивительно, что в этих условиях многомиллионная городская беднота Египта отождествила свое бытие с судьбой Мохаммеда Буазизи, социальная экономическая и политическая ситуация которого была так близка их собственной» (021, с. 207).
Сходство социально-экономического и политического положения многомиллионной городской бедноты в арабских странах с судьбой М. Буазизи стало важнейшим фактором, который объясняет, почему Мохамед Буазизи стал символом «арабской весны» и быстрое распространение народных протестов во многих государствах арабского региона. Изменилась лишь форма протеста: инди-
видуальный протест сменился коллективным. Эту позицию четко сформулировала молодая египетская активистка Асма Махфуз в своем обращении, опубликованном в YouTube 24 января 2011 г. Она приветствовала протест Буазизи против коррупции и бедности, но вместе с тем заявила, что женщины не будут себя сжигать в знак протеста, а выйдут коллективно на улицы и потребуют смены правящего режима, как это случилось в Тунисе после самосожжения М. Буазизи. А. Махфуз обратилась к мужчинам поддержать их акцию (021, с. 197). Д. Чалкрафт отмечает, что успех народного восстания в Египте стал возможным только тогда, когда протест городской бедноты соединился с протестами других слоев населения -гражданских служащих, промышленных рабочих, образованной молодежи и исламистов. Особенностью этого народного восстания, подчеркивает Чалкрафт, было то, что «это была не заранее спланированная акция, осуществляемая под знаменами той или иной идеологической или политической программы (будь то исламизм, социализм или либеральная демократия), но скорее спонтанное движение патриотического населения, стремящегося свергнуть коррумпированный и тиранической режим... Народное восстание в Египте 25 января 2011 г. стало результатом краха общественно-политического проекта неолиберализма в Египте, на котором египетской режим основывал свою легитимность» (021, с. 208-209).
Яхья Зубир (Euromed, Марсель, Франция) (022) главную причину народных волнений во многих арабских государствах в 2011 г. видит в негативных последствиях либеральных экономических реформ, навязанных этим странам международными финансовыми институтами. Эти реформы привели к росту социально-экономического неравенства: на одном полюсе возник немногочисленный богатый, олигархический класс компрадорской буржуазии, тесно связанный с правящим авторитарным режимом и контролирующий вместе с ним большую часть экономики арабских стран, на другом полюсе - нищающее, бесправное большинство населения. «Социализм 1980-х годов был трансформирован в капитализм, плодами которого пользовался узкий слой приближенных правящему режиму людей (crony capitalism)» (022, с. 324).
Эндемическими проблемами почти всех арабских стран стали коррупция, клептократические режимы, несправедливое распределение национального богатства, увеличение разрыва между бога-
тыми и бедными, рост цен на продовольствие, высокий уровень безработицы, особенно среди молодежи, фактическое политическое бесправие народа.
Массовые протестные движения в арабских странах в 2011 г. характеризуются рядом важных особенностей. Они носили мирный, ненасильственный характер и объединили почти все социальные группы общества. Главные требования - смена авторитарных режимов, уважение прав и достоинства простых граждан, создание подлинно демократических политических институтов.
Свержение диктаторов в Тунисе и Египте мирными средствами показало ограниченность джихадистской идеологии, основанной на насилии.
Пока слишком рано делать вывод, «были ли эти массовые протестные движения просто восстаниями или подлинными революциями, но ясно одно: они изменили политическую и геополитическую ситуацию в регионе. Выживание арабских режимов будет отныне зависть от их способности создать динамичные экономические системы. Арабский народ желает иметь эффективное социально-экономическое развитие и управление» (022, с. 330).
Одним из важнейших результатов арабских народных восстаний является исчезновение страха у народов региона. Они поняли, что гражданские права не даруются правящими режимами, а завоевываются.
Что же касается геополитических последствий арабских народных восстаний в 2011 г., то, как подчеркивает Я. Зубир, «они развенчали миф, поддерживаемый неоориенталистами, об арабо-мусульманской исключительности. Народы региона желают тех же самых демократических ценностей, которые существуют в демократических странах. Утверждения неоориенталистов о несовместимости ислама и демократии оказались ложными, поскольку протестующее в арабских странах население требовало соблюдения таких демократических ценностей, как эффективное управление, уважение прав человека, различных свобод, права свободно выбирать своих представителей в органы власти, смены власти и отрицания наследственной системы власти» (022, с. 329).
Хотя арабы и усвоили некоторые западные ценности, это вовсе не означает, что они хотят и готовы следовать западной модели политического и экономического развития. «Арабы отвергают мо-
дели, навязываемые им Западом. Они не согласятся на иностранную интервенцию во имя демократии. Они полностью осознают, что такие интервенции имеют иные цели: эксплуатацию богатств страны без ее развития. Это воспринимается как новая форма колониализма» (022, с. 332). Ныне Турция является для арабов моделью развития и независимой внешней политики. Привлекательна для них также китайская модель развития.
Таха Озхан (президент SETA foundation, Турция) (023) характеризует политическую ситуацию в Египте после свержения режима Мубарака и до избрания нового президента страны (июнь 2012 г.) и референдума по принятию новой конституции (15 декабря 2012 г.). Основная политическая борьба в этот период, как считает Озхан, была между приверженцами старого порядка (военными, судейским корпусом, чиновниками), стремившимися не допустить к власти исламистов, и силами, заинтересованными в доведении демократического процесса до конца и возглавляемыми блоком исламистских партий.
Первое серьезное вмешательство судебных властей (при поддержке военных) в политический процесс произошло 10 апреля 2012 г., когда решением административного суда Египта была приостановлена деятельность комиссии по разработке проекта новой конституции, более половины членов которой были представители исламистских партий. Предлогом послужили серьезные разногласия среди членов комиссии, приведшие к выходу из нее некоторых либералов, христиан и представителей левых организаций. Светские организации и партии приветствовали это решение суда, а исламские партии резко критиковали его, указывая на нарушение принципа разделения властей.
Судебные власти вмешались и в избирательную кампанию по выборам президента Египта, сняв с президентской гонки 10 кандидатов, включая весьма авторитетного исламистского кандидата Хайрата ал-Шатера. По мнению Озхана, если бы не решение суда, то именно Хайрат ал-Шатер был бы сегодня президентом Египта, а не Мохаммед Мурси. Уверовав в свое всевластье, египетский судебный корпус принял еще более радикальные решения. Высший конституционный суд своим решением от 14 июня 2012 г. распустил парламент и отменил его решение о недопущении влиятельных лиц старого режима в участии выборов на занятие высших госу-
дарственных должностей. Этим решением он позволил представителю старого режима Ахмеду Шарику остаться в президентской гонке.
По итогам президентских выборов президентом Египта стал представитель исламистского блока Мохаммед Мурси, а Ахмед Шафик был вторым - с разницей всего лишь в 882 751 голос (023, с. 15). Еще до вступления М. Мурси в должность Высший совет вооруженных сил принял 17 июня добавление к проекту Конституционной декларации от 30 марта 2012 г., вступавшее в силу немедленно и существенно ограничившее полномочия избранного президента и усиливавшее роль военных в написании текста новой конституции страны.
Первым ответом президента М. Мурси на вмешательство военных и судебных властей в политической процесс, установивших в стране фактически двоевластие, стало его решение от 8 августа 2012 г. отправить главу разведывательной службы Мурада Мовафи и ряд высших военных начальников в отставку и аннулировать дополнение к конституционной декларации, принятой Высшим военным советом и ограничивавшей полномочия президента. Этими решениями Мурси положил конец 60-летней власти военного режима в стране. Эти шаги президента Мурси, по словам Озхана, «принесли вторую весну в постреволюционный Египет» (023, с. 16).
В ответ на эти решительные действия президента Мурси египетские чиновники, поддерживаемые судейским корпусом и военными, фактически объявили забастовку. 12 октября 2012 г. Мурси снял с должности генерального прокурора Абделя Мегида Махмуда и назначил его послом в Ватикан. Однако Махмуд не подчинился, заявив, что отстранение его от должности не входит в компетенцию президента. Решение Махмуда поддержал клуб египетских судей, среди членов которого было много сторонников режима Мубарака. Мурси был вынужден отменить свой указ.
Декрет президента Мурси от 22 ноября 2012 г. расколол египетскую улицу. Согласно декрету, решения президента не могут быть аннулированы каким-либо правительственным или судебным органом до ратификации новой конституции и избрания нового парламента. Никакой судебный орган не может распустить Совет шуры (верхнюю палату) и Конституционную ассамблею. Президент имеет право принять любые меры, чтобы защитить завоевания
революции, национальное единство и национальную безопасность страны.
Сторонники Мурси поддержали декрет, считая, что он способствует реализаций целей революции. Озхан считает, что Мурси своими решительными действиями предотвратил государственный переворот (023, с. 17). Противники заявили, что декрет подрывает демократию и стабильность в стране, поскольку он нарушает принцип разделения властей и открывает путь к новой диктатуре. В прессе была развернута ожесточенная кампания против президента Мурси и его декретов. Был выдвинут лозунг «Осознаете ли вы угрозу?» Звучали призывы к созданию Национального фронта спасения от грядущей катастрофы - развала страны. Состоялись демонстрации сторонников и противников Мурси. Представители старого режима организовали провокационные налеты боевиков на штаб-квартиры исламистов. Разразился острый политический кризис. Страна оказалась на пороге гражданской войны. В этих условиях военные выступили с призывом к диалогу как единственному средству достичь консенсуса. 8 декабря 2012 г. после девятичасового совещания с 54 представителями различных партий и групп президент Мурси отозвал ноябрьский декрет, породивший кризис. Чтобы окончательно урегулировать кризис, на 15 декабря 2012 г. был назначен референдум для принятия новой конституции. Большинством голосов новая конституция Египта была одобрена.
Подводя итоги своему анализу политической ситуации в постреволюционном Египте, Озхан выделяет три основных политических течения: сторонники старого режима, которые, как показали выборы президента, имеют весьма широкую поддержку египетского электората; исламистский блок, состоящий из «Братьев-мусульман» и других исламистских групп и объединений; либералы и секуляристы.
Политическое будущее Египта зависит от исхода соперничества этих политических сил. В рассматриваемый период это «была скорее борьба за власть, а не обсуждение будущего политического устройства страны» (023, с. 22). Озхан считает весьма маловероятным, что сторонники старого режима смогут сыграть позитивную роль в демократическом будущем Египта.
Либералы и секуляристы не достигли сколько-нибудь значительных демократических успехов. Они заняли антидемократиче-
скую позицию по таким вопросам, как роспуск парламента, разработка новой конституции. Они полностью игнорируют существование мощного наследия старого режима и опасности его реставрации. Пока они вкупе с рядом исламистских групп будут говорить о доминировании «Братьев-мусульман», а не о построении новой политической системы Египта, создание столь необходимого для страны единого демократического движения будет откладываться. Либералы будут считаться легитимным политическим движением в Египте, имеющим народную поддержку в том случае, если они смогут дистанцироваться и от старого режима, и от надоевшего западного клише об «исламской угрозе».
Исламский блок смог выиграть все выборы и референдумы, проходившие в постреволюционном Египте. Но он должен разрешить противоречия внутри блока и выработать такую позитивную программу, которая смогла увлечь и привлечь либералов.
В заключение Озхан указывает на два возможных варианта политического развития Египта: «болезненную демократизацию» или установление «военно-судебной опеки». Он рекомендует без колебаний выбирать первый вариант, поскольку он предлагает выход из политической нестабильности. Второй вариант, который можно назвать бюрократический олигархией, «расчищает дорогу к мубаракизму» (3, с. 23).
Марина Оттавей (Международный научный центр В. Вильсона, США) (024) характеризует постреволюционный политический период в Египте как борьбу за власть между новой исламистской элитой и секуляристской оппозицией. Былого единства египтян, какое сложилось во время борьбы против авторитарного режима Мубарака, больше не существует. С одобрением референдумом (почти двумя третями голосов (64%)) новой конституции, которую Оттавей считает в целом демократической, борьба за власть в Египте не завершилась. Поскольку в референдуме приняла участие только треть избирателей, то эту победу исламистов нельзя признать убедительной (024, с. 9).
С принятием конституции политическая ситуация изменилась в пользу исламистов. Теперь светская оппозиция более не может полагаться на суды, чтобы оспорить победу исламистов. Равным образом она не может рассчитывать на поддержку военных, которые с августа 2012 г. отказались от активной политической
деятельности и, по всей видимости, решили придерживаться этого курса, тем более что новая конституция предоставила им широкую автономию и защиту от вмешательства в их сферу гражданских властей. Ныне светская оппозиция для укрепления своего влияния может полагаться только на предстоящие парламентские выборы, а если она их проиграет, то только на поддержку египетской улицы.
Успех светских партий на предстоящих парламентских выборах определит политическую траекторию развития Египта в обозримом будущем.
К несчастью, оппозиция чрезвычайно раздроблена. Попытки создать единую коалицию разбиваются о междоусобную борьбу партий за лидерство. В ходе подготовки референдума по конституции оппозиционным силам удалось создать единый Национальный фронт спасения. Вопрос состоит в том, сможет ли фронт сохранить единство, если на предстоящих парламентских выборах входящие в его состав партии снова начнут бороться друг с другом, как это было на прошлых парламентских выборах в 2012 г.
Другой слабостью оппозиции является отсутствие сети низовых организаций по всей стране, светские партии действуют в основном в Каире и нескольких крупных городах, сдав остальную страну исламистам.
Серьезный изъян египетского оппозиционного движения -отсутствие у него четкой и ясной программы, привлекательной для народа. На основе бесед с лидерами светских партий у Оттавей сложилось впечатление, что они надеются на то, что египтяне разочаруются в исламистах и автоматически повернутся к светским партиям. Кроме того, светские партии, несмотря на браваду их лидеров, слабо верят в свою победу на выборах, прилагая больше усилий обращениям в суд с целью аннулировать результаты выборов, чем практической работе в ходе избирательной кампании.
Исламистские партии имеют свои собственные проблемы. Правительство Мурси занимается в основам политикой, а не решением огромных социально-экономических проблем. Большинство египтян не видят изменений к лучшему в своей повседневной жизни. В исламистском блоке начинают проявляться заметные внутренние разногласия, не только между «Братьями-мусульманами» и более радикальными салафитами, но также и внутри «Братьев-мусульман» и даже в ближайшем окружении президента Мурси.
Оттавей считает, что светские силы вряд ли победят на предстоящих парламентских выборах, но они должны приложить все усилия, чтобы получить достаточное количество мест, чтобы иметь реальное влияние в парламенте и принуждать президента Мурси и его партию «Свобода» и справедливость» уважать конституцию.
«Если это произойдет, тогда еще есть надежда, что Египет будет эволюционировать в демократическим направлении. Светские партии не преуспеют на выборах, если не сохранят свое единство, не остановят подрывную деятельность друг против друга, не будут более серьезно, чем до сих пор, заниматься созданием партийных структур. В случае поражения Египет будет сползать в новый авторитаризм, сопровожденный уличными протестами и насилием» (024, с. 11).
Катерина Далакура (Лондонская школа экономики) (025) характеризует политические и геополитические последствия «арабской весны» в Ближневосточном регионе. В Египте, Тунисе, Ливии, Бахрейне, Йемене и Сирии правящие режимы либо были свергнуты, либо последние испытывают огромные трудности, отстаивая свою легитимность.
В Сирии идет кровопролитная гражданская война, и страна стала объектом международной политики. По данным на декабрь 2012 г., в Сирии погибло от 20 до 40 тыс. человек, а число беженцев в соседние страны достигло 465 тыс. человек, 2,5 млн. человек стали внутренними беженцами (025, с. 77).
Режим Асада поддерживают армия, силы безопасности, ала-виты, а также внешние силы - Россия, Иран, «Хизбаллах». Оппозиция Асаду далеко не едина. Существуют разделения по этническому (между курдами и арабами), идеологическому (между исламистами и секуляристами) и конфессиональному (между суннитами и теми, кто опасаются их доминирования) признакам. В составе оппозиции активно участвуют экстремистские силы. В ноябре 2012 г. была предпринята попытка создать в Катаре единое оппозиционное движение - Национальную коалицию сирийских революционных и оппозиционных сил.
Далакура считает маловероятным, что режим Асада удержится сколько-нибудь длительное время, но ожесточение сторон растет, и военная составляющая конфликта в Сирии будет домини-
ровать. Существует также реальная опасность интернационализации сирийского конфликта.
Бахрейн, Йемен и Ливия находятся в состоянии неутихающего кризиса, хотя и по разным причинам.
В Бахрейне мирное шиитское восстание было жестко подавлено правящим суннитским режимом с военной помощью Саудовской Аравии и Объединенных Арабских Эмиратов. Однако коренные вопросы, приведшие к восстанию, не были решены. Правящий режим расколот на сторонников реформ и их противников, отстаивающих курс на продолжение репрессивной политики.
В Йемене в ноябре 2011 г. многолетний правитель страны Али Абдулла Салех под давлением оппозиции был смещен со своего поста. В феврале 2012 г. лидером страны стал Абу Рабах Ман-сур Хади. Эта мера предотвратила гражданскую войну в стране. Новый президент не является марионеткой в руках Салеха, как многие опасались. Однако Салех и его семья еще остаются влиятельной силой. Верхушечное изменение в правящей элите сохраняет напряженность и возможность конфликтов на различных уровнях.
В Ливии после свержения режима Каддафи в октябре 2011 г. были проведены выборы в июле 2012 г., на которых победил Альянс национальных сил, получивший почти 50% голосов. Однако новое правительство и парламент не контролируют ситуацию в стране. В Ливии государственные институты традиционно слабы. В этих условиях на местах действуют многочисленные вооруженные группы, подрывающие власть центрального правительства.
В Египте и Тунисе быстрые политические изменения породили значительные политические конфликты. В Египте идет ожесточенная борьба по вопросу о будущем страны. «Братья-мусульмане» не руководили народным восстанием, свергнувшим режим Х. Мубарака, но они сумели успешно воспользоваться его результатами. Созданная ими партия Свободы и справедливости получила 47,2% голосов на выборах в Народную ассамблею (нижнюю палату парламента) и 58% на выборах в консультативный совет (верхняя палата парламента) в январе 2012 г. (025, с. 79). Ее кандидат М. Мурси был избран президентом Египта. Салафитское течение исламизма также заметно представлено в парламенте.
Попытки М. Мурси расширить свои полномочия, предпринятые в ноябре 2012 г., вызвали острый народный протест и усилили светско-либеральную оппозицию. Президент был вынужден отозвать свой указ.
В Тунисе также идет борьба между исламистскими и секу-лярными силами, но в целом переходный политический процесс протекает в более спокойном режиме, чем в Египте. Как и в Египте, исламистская партия «Нахда», хотя и не возглавляла народное восстание, сумела лучше всех воспользоваться его результатами. На парламентских выборах в октябре 2011 г. она получила 37% голосов и сформировала коалиционное правительство (025, с. 89). Ее представитель Хамади Джебали стал премьер-министром, а президентом был избран сторонник светской и левой ориентации Мон-сеф Марзуки. Несмотря на давление со стороны салафитов и консервативного крыла «Нахда», была достигнута договоренность, что шариатский закон не будет внесен в проект новой конституции, хотя ислам будет официальной религией. В целом Далакура считает, что перспективы на установление в Тунисе стабильного политического режима хорошие.
«Арабская весна» в гораздо меньшей степени повлияла на Иорданию, Марокко и государства, входящие в состав Совета сотрудничества стран Залива.
В Иордании произошли лишь несущественные изменения в составе правительства, которые не затронули власть короля. Крупнейшая оппозиционная исламистская партия - Фронт исламского действия объявила, что будет бойкотировать ближайшие парламентские выборы.
В Марокко власть короля остается незыблемой. Однако события «арабской весны» побудили власти провести некоторые конституционные реформы, одобренные на референдуме в июле 2011 г.: был официально признан берберский язык, расширены полномочия премьер-министра и установлено, что король назначает премьер-министром лидера победившей на выборах партии. Парламентские выборы, проведенные в ноябре 2011 г., принесли победу исламистской партии Справедливости и развития: 22,8% голосов и 107 мест в парламенте (025, с. 81). Король назначил генерального секретаря этой партии Абделила Бенкиране премьер-министром коалиционного правительства. В странах Залива, а также в Алжире, Ираке и
Палестине никаких политических реформ в связи с «арабской весной» не проводилось.
«Арабская весна» оказала влияние на различные течения исламизма. Она делегитимизировала радикальные исламистские группы, поскольку показала, что политических изменений можно добиться мирными средствами, без насилия. Но в то же время восстания расширили возможности для действий радикальных исламистских групп. Особенно это заметно в таких странах, как Сирия, Ливия, Йемен, Мали.
Глубокое воздействие «арабская весна» сказала на салафит-ское течение исламизма. Будучи до сих пор аполитичным движением, салафиты быстро пересмотрели свои позиции и создали политические организации, активно включившись в политическую жизнь арабских стран.
Но наибольшее влияние арабские народные восстания 2011 г. оказали на умеренные исламистские движения, резко усилив их политическую роль. В Египте и Тунисе эти движения пришли к власти.
Геополитические изменения в регионе Далакура рассматривает с точки зрения изменения баланса сил между проиранским и прозападным блоками. Первый включает в себя Иран, Ирак, Сирию, «Хизбаллах» и до недавнего времени «Хамас». Иран называет этот блок сил «осью сопротивления» политике Израиля и Запада.
Первоначально Иран приветствовал арабские восстания, ожидая, что они усилят антизападные и происламистские позиции в регионе и станут новыми идеологическими союзниками Ирана. Однако вскоре стало ясно, что эти восстания не носят антизападного и ярко выраженного исламистского характера (хотя антизападные настроения по-прежнему сильны на Ближнем Востоке, а исламистские движения извлекли наибольшие выгоды из этих восстаний) и Иран вынужден был приспосабливаться к новым реалиям. Особенную тревогу вызывают у Ирана антиправительственные выступления в Сирии - его главном арабском союзнике. Об этом свидетельствует заявление главы Высшего совета национальной безопасности Ирана Саид Джалили в августе 2012 г.: «То, что происходит в Сирии, это не внутренняя проблема, но конфликт между осью сопротивления и врагами в регионе и мире. Иран не
потерпит разрушения этой оси сопротивления, неотъемлемой частью которой является Сирия» (025, с. 84).
Восстание в Сирии побудило «Хамас» выйти из орбиты ирано-сирийского влияния и сблизиться с Египтом, а также способствовало ухудшению имиджа «Хизбаллах» в Ливане. В целом, считает Далакура, позиции проиранского блока в регионе в результате «арабской весны» ослабляются, вероятное падение режима Асада в Сирии может создать для Ирана серьезные проблемы.
Но в целом, по словам Далакуры, «региональные последствия восстаний пока не являются революционными. Несмотря на серьезные изменения, Египет не покинул прозападный блок. "Братья-мусульмане" - неоконсервативная организация, которая ищет компромиссы. Кроме того, она должна считаться с позицией египетской армии, которая не отказывается от своего американского патрона» (025, с. 87).
Я. Актай (университет Баязита Йылдырыма, руководитель Института стратегического анализа, Анкара, Турция) (026) опровергает многочисленные заявления западных экспертов о «конце исламизма» или политического ислама. В очередной раз подобного рода утверждения появились в связи с событиями «арабской весны». Многие аналитики не нашли конкретных признаков исламизма в революционном дискурсе участников на площади ат-Тахрир в Египте и массовых демонстраций в других арабских странах. Требования демонстрантов хлеба, свободы и достоинства, по их мнению, ассоциируются с социализмом, либерализмом и национализмом, но никак не с исламизмом. Такие подходы Актай называет сверхупрощенными и объясняет непониманием целей и содержания исламского дискурса. Сущность исламизма сводится к примитивным стереотипам: либо это боевик с автоматом Калашникова, либо это архаическая кампания за установление исламского государства и принудительного внедрения шариата в общественную жизнь.
Ценности, провозглашенные нынешними арабскими революциями, являются частью общечеловеческого опыта и не могут считаться монополией современных идеологий. Подобная трактовка революционных событий в арабском мире имеет цель «принизить, если не полностью игнорировать, роль исламистов в арабских революциях... Такой подход к трактовке исламизма игнорирует тот
факт, что исламизм - это не неизменный метафизический дискурс. Не подлежащий интерпретации людьми. В реальности исламизм неотъемлемо связан с политикой и, следовательно, не может быть сведен к одному проявлению своего дискурса» (026, с. 112).
Общее восприятие исламизма отождествляет его с другими утопическими проектами, которые предусматривают насильственную и радикальную трансформацию общества и мира. Постколониальные исламистские дискурсы ставили своей целью создание «исламского государства», что являлось зеркальным отражением социалистических революционных утопий и служило основой для воображаемых форм ислама. Некоторые исламисты того времени призывали к революции, которая должна радикально изменить социальную и политическую основу и трансформировать ее в альтернативную современную систему. Однако даже тогда это была не единственная форма проявления исламизма. Эти революционные исламские движения сумели осуществить исламскую революцию в Иране, организовать длительное вооруженное сопротивление военной интервенции США в Афганистане, создать радикальные оппозиционные движения в Египте, Сирии, Тунисе, Алжире и других странах, противостоящие постколониальным авторитарным режимам.
Иранская практика исламского государства дала богатый опыт для ответа на вопрос, возможна ли идеальная исламская политическая модель в современных условиях. Многие исламисты осознали модернистские истоки исламского государства. Новые интерпретации и практика исламской политики постоянно пересматривают эту утопию. Исламское движение под давлением реалий вынуждено менять свое видение и стратегии, включая и представления об исламском государстве, революции, политике и демократии. Это ведет к многообразию исламской политики и делает невозможным сведение исламизма к одному клише.
Заявления о смерти исламизма напоминают утверждение Ницше в конце XIX в., что Бог умер. Это высказывание Ницше трактовалось исследователями как уход религии из современного мира, характеризуемого секуляризмом.
Но предсказания о крахе религий, в том числе и ислама, не оправдались. Ныне по всему миру происходит возрождение религий. «Религия, которая, как предполагали, исчезнет с развитием современной цивилизации (modernity), возвращается, чтобы играть
намного более важную роль в постмодернистские времена. Правильно говорить о том, что исламистский политический дискурс 1970-х и 1980-х сейчас не играет прежней роли. В этом смысле можно говорить об исчезновении некоторых специфических типов исламизма. Но ислам продолжает определять и формировать социальные и политические реалии мусульманских обществ. Исламизм - неотъемлемый компонент ислама, его политическая грамматика» (026, с. 125).
Время и различные реалии мусульманских обществ диктуют многообразие исторических проявлений исламизма.
Ю.И. Комар
2013.04.027. КЕЙНУШ Б. ИРАН ПОСЛЕ АХМАДИНЕЖАДА. KEYNOUSH B. Iran after Ahmadinejad // Survival. - L., 2012. -Vol. 54, N 3. - P. 127-146.
По мнению Банавше Кейнуш1, с момента возникновения в 1979 г. Исламской Республики Иран ее характерными признаками являются фрагментированность политической сферы и борьба за власть. Отсутствие внутреннего единства может привести к ослаблению государства, однако есть основание полагать, что оно не приведет к его разрушению. От внезапного коллапса Исламскую Республику защищает то, что власть в ней покоится сразу на нескольких опорах. Центр тяжести может переноситься с одной опоры на другую, но результатом будет появление конфигурации, состоящей из тех же компонентов.
В соответствии с конституцией в Иране существует два главных центра силы. Первый представлен верховным лидером, второй -президентом. Верховный лидер определяет внутреннюю и внешнюю политику, контролирует вооруженные силы и обеспечивает тем самым сохранение политической системы, в основе которой лежит идея теократического правления. Полномочия президента сводятся к обеспечению функционирования государственной машины. «Поскольку президент и верховный лидер полагаются на
1 Б. Кейнуш в настоящее время - независимый исследователь, специалист по Ирану и проблемам Ближнего Востока. До недавнего времени преподавала в университете Сан-Франциско (США), была переводчиком при трех президентах Ирана, работала штатным переводчиком в Европейской комиссии, в ООН и в Трибунале по претензиям между Ираном и США (с. 127).
