CC BY
63
ним. По мнению автора статьи, причина неослабевающего интереса Констана к этой теме кроется не столько в любознательности эрудита, сколько в стремлении найти в политеизме ключ к пониманию политических проблем, порожденных революцией. Рассматриваемая в статье рукопись Констана позволяет проследить, как от Просвещения к романтизму менялось представление об античной эпохе.
Сборник завершают исследования и публикации: М.К. Бра-гоне «Фенелон в России: к истории трактата»; А.М. Лебедева «А.М. Блен де Сенмор и М.Ж. Шенье. К истории одного театрального конфликта». Книга снабжена большим справочным аппаратом (новые книги, рецензии, библиография).
Т.М. Фадеева
2013.03.023. ТОМБС Р. НАСКОЛЬКО КРОВАВОЙ БЫЛА «КРОВАВАЯ НЕДЕЛЯ» 1871 года? НОВЫЙ ВЗГЛЯД. TOMBS R. How bloody was la semaine sanglante? A revision // Historical j. - N.Y., 2012. - Vol. 55, N 3. - P. 679-704.
Ключевые слова: Парижская коммуна; «кровавая неделя»; жертвы Коммуны; нарратив французской истории XIXв.
С Парижской коммуной обычно связывают воспоминание о чрезмерно жестокой расправе, учиненной версальским правительством над коммунарами. Однако сведения об этом покоятся на весьма хрупком основании. Ряд архивных документов говорит о том, что сведения о количестве убитых были сильно преувеличены. Автор статьи, профессор Кембриджа, рассматривает причины возникновения столь «апокалиптического» представления о жертвах Коммуны, а также показывает, какое влияние это имело на нарратив французской истории XIX в.
«Кровавая неделя» 21-28 мая 1871 г., когда французская регулярная армия («версальцы») наводнила город, подавила восстание и расправилась с тысячами парижан, прочно связана с представлением о Парижской коммуне и, шире, с классовыми и политическими антагонизмами Франции XIX в. Сам масштаб убийств послужил краеугольным камнем для ряда исторических выводов. Для сочувствующих коммунарам, таких, как, например, политик левых взглядов Проспер-Оливье Лиссагарэ или журналист Камилл Пелле-
тан, участники Коммуны оказались в большей степени жертвами, нежели продолжателями насилия; а преступления, в которых их обвиняли, были спровоцированы действиями армии, направляемой правительством, и были несопоставимы с этими действиями. Лисса-гарэ называл число жертв среди коммунаров, равное 17-20 тыс. Пеллетан считал, что число убитых равняется как минимум 30 тыс. Эти цифры, освященные авторитетом полуофициальных республиканских историков, таких, как Эрнест Лависс и Шарль Сеньобос, уже в начале ХХ в. продолжают повторяться и в работах современных историков.
Автор статьи рассматривает происхождение этих цифр. Исходным пунктом стало утверждение Лиссагарэ, повторенное Пел-летаном, а затем практически всеми историками вопроса: жертв как минимум было 17 тыс. Эту цифру от лица армии назвал генерал Аппер, но речь шла об общем числе погибших и умерших от ран в ходе военных действий; однако под пером Лиссагарэ она превратилась в число «расстрелянных» в ходе экзекуции (с. 684). «Утверждение Лиссагарэ, ставшее источником для последующих подсчетов жертв "кровавой недели", основано либо на недоразумении, либо на произвольном искажении», - считает автор статьи. Не вдаваясь в подробности, он также утверждает, что именно таким (17 тыс.) было число погребений, совершенных за счет города Парижа в 1871 г. Однако поиск в городских архивах за соответствующий год показывает, что, хотя и были выделены специальные гранты кладбищам, часть их предназначалась на исправление разрушений, причиненных восстанием, на покупку земли и строений и т.д.». (с. 685). Далее автор пытается восстановить подлинную картину захоронений на разных кладбищах, в общих могилах и за стенами Парижа, привлекая различные источники. Отсутствие точных данных, приходит он к выводу, послужило отправной точкой преувеличений количества жертв среди коммунаров. «Но нет никаких оснований верить цифрам, приводимым Лиссагарэ и Пеллета-ном и другими современниками, даже если их повторяли поколения историков. Ни одна из них не является надежным свидетельством, а обнаруженные надежные свидетельства им противоречат. Согласно моему выводу, приблизительно 5700-7400 коммунаров были убиты в течение "кровавой недели"» (с. 693).
Образ «кровавой недели» возник как один из составляющих постреволюционной политической культуры: его породили страхи перед Красным и Белым террором, взаимно питающие друг друга, считает автор. Начиная с 1789 г. насилие, убийства и пытки играли важную роль во французском политическом воображении. Сентябрьские убийства, мятеж шуанов, Белый террор, убийство швейцарской гвардии в 1830 г., резня на улице Транснонен в 1834 г., взаимные убийства в июне 1848 г. и декабре 1851 г. - каждый кризис и конфликт сопровождался не просто самим насилием, но и фантазиями о насилии, далеко превосходящими действительность. Истории о «кровавой неделе» 1871 г. дали этой традиции новую жизнь, в виде ужаса, казавшегося правдоподобным. Политическая ситуация тогда в стране напоминала битвы 1790-х годов, что отразилось и в языке: вновь появились «шуаны», «Комитет общественного спасения», и, конечно, «Коммуна». Для многих республиканцев 1871 год стал веским аргументом во «франко-французской» (право-левой. - Реф.) полемике: правая якобы показала себя более безжалостной, более дикой, более склонной к жестокости, чем даже самые крайние революционеры: «Ничего подобного нет в истории наших гражданских войн», - писал Лиссагарэ (цит. по: с. 700). Общепринятым стало сравнение между Террором 1792-1794 гг. (только 12 тыс. жертв по всей Франции, согласно Пеллетану) и «кровавой неделей» с ее предполагаемыми 17-30 тыс. жертв. Это стало общим местом: Бенедикт Андерсон в «Новом левом ревю» писал, что «за одну ужасную неделю версальцы убили около 20 тыс. коммунаров или сочувствующих - цифра, превышающая число убитых в годы террора Робеспьера» (цит. по: с. 701).
В статье отмечается парадокс: число жертв преувеличивалось, в то время как в действительности накал политических страстей в годы Второй империи сильно понизился, 1860-е годы - это период либерализации в стране. Не зря коммунары, в знак отказа от террора образца 1790-х годов, сожгли гильотину.
Может ли «миф», наложивший свой отпечаток на политическое воображение французов вплоть до ХХ в., быть важнее реальности, ставит вопрос автор. Если это так, то необходимо объяснить его возникновение, ответвления и продолжающуюся власть над умами. Это, в свою очередь, подводит к проблеме отношения между живым опытом и «памятью» как сконструированным понимани-
ем прошлого. Анализ источников показывает, что число свидетелей, лично знавших тех, кто был расстрелян версальцами, было весьма невелико. О точных подсчетах числа убитых в момент похорон погибших в уличных столкновениях и в последующих расправах никто не позаботился. По мнению современников, политическая и общественная жизнь в Париже довольно быстро вернулась в нормальное русло. В апреле 1873 г. радикал Дезире Бароде сумел выиграть символические перевыборы в Париже, которые с точки зрения консерваторов стали «реваншем Коммуны»; а на первых общих выборах Третьей республики в 1876 г. радикалы выиграли 15 из 20 мест в парижском муниципалитете. Многие бывшие лидеры Коммуны вернулись в политику в 1880-е годы или продолжили свою деятельность в муниципальной или национальной администрации. В 1870-е годы годовщина начала восстания отмечалась обедами, речами и танцами. Только позднее, после амнистии и возвращения изгнанников, начались паломничества к стене федератов и стали распространяться преувеличенные данные о масштабах кровопролития и количестве жертв. Это показывает, что Коммуна оставила по себе различную память. Мы не можем быть уверены, как в действительности вспоминали о ней люди, пережившие ее, подчеркивает автор, прежде всего потому, что эта область не была исследована историками. Кроме того, согласно осторожному допущению автора статьи, апокалиптическая версия «кровавой недели», не совпадавшая с фактами, для Третьей республики стала своего рода «мифом основания».
Но и миф сам по себе сыграл умиротворяющую роль в эпоху, предшествующую Первой мировой войне. Во-первых, он облегчил внедрение бывших коммунаров как жертв Белого террора в политическую жизнь Третьей республики. Во-вторых, он явился грозным предостережением против будущих восстаний, так что даже самопровозглашенные наследники Коммуны имели веские основания не переступать черту между риторикой и действием; революционная политика была ритуализована, особенно в увековечивании памяти погибших, и это поддерживало эмоциональную связь с революцией социалистических партий, на практике ставших конституционалистскими. В-третьих, он помог очернить правых - генералов-бонапартистов, крестьян-легитимистов, политиков-орлеанистов - как преемников «правого террора». Все это служило под-
держке парламентского республиканизма. Драматическая скульптура, помещенная на внешней стене кладбища Пер Лашез в 1909 г., посвящена без различия всем «Жертвам революции».
Миф «кровавой недели» был использован в новых политических обстоятельствах начала ХХ в. Это стало делом рук коммунистов - русских, немецких, французских, которые одно время широко эксплуатировали саму историю и увековечивание памяти Коммуны. С середины 1930-х годов и особенно после 1941 г. они сочетали идеологию классовой борьбы и патриотическую мартирологию, причем во французском случае коммунистическая партия была одновременно «партией 75 тыс. расстрелянных» (число предположительно убитых во Второй мировой войне) и преемницей 20 тыс. расстрелянных коммунаров. Это служило «недоказанным свидетельством» того, что революционный пролетариат, коммунары и коммунисты были истинными патриотами, а правая буржуазия, версальцы и вишисты - предателями. Так «кровавая неделя» стала частью эпической истории - отличной от нарратива буржуазных историков о становлении парламентского республиканизма, когда коммунары положили начало интернациональной саге героической и кровавой борьбы, вехами которой стали 1871, 1917, 1936 и 1941-1944 гг. Коммунары оказались в начале этого списка не столько благодаря их политическим или идеологическим достижениям, но, используя выражение Маркса, «благодаря предполагаемому масштабу их мученичества» (цит. по: с. 704).
Т.М. Фадеева
2013.03.024. РОССИЯ И ГЕРМАНИЯ. ОБЩЕСТВО И ГОСУДАРСТВО: ИСТОРИЧЕСКИЙ ОПЫТ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ: СБОРНИК СТАТЕЙ / Под общ. ред. Катцера Н., Крумма Р., Урнова М.; Пер. с нем. - М.: РОССПЭН, 2012. - 334 с.
Ключевые слова: Россия и Германия; становление государственных институтов; общество и государство.
В сборнике представлены материалы междисциплинарной российско-германской конференции, посвященной роли общества в становлении государственных институтов обеих стран. Конференция прошла в Москве в Национальном исследовательском университете «Высшая школа экономики» в начале октября 2011 г.
