CC BY
74
менее они оставались различными организациями, к тому же со своими внутренними трениями. Как и в других местах, пишет автор, успех Общества Иисуса на Мальте зависел от его способности адаптироваться. Члены Мальтийского ордена, особенно рыцари знатного происхождения, лица, занимавшие высокое положение на Мальте, как и по всей Европе, являлись идеальным социальным сословием, которое иезуиты стремились привлечь и подчинить своим целям. Тем не менее широко распространившееся в европейской литературе представление о лидере, повинующемся указаниям иезуита, подорвало их усилия. Факты показывают, что великий магистр Мальтийского ордена Ласкарис подчинился иезуитам (ректору коллегии и своему духовнику) до такой степени, что предпочел отказать членам ордена. В этом, по мнению госпитальеров, иезуиты зашли слишком далеко. Кроме того, иезуиты на Мальте инициировали процесс конфессионализации, пытаясь при этом воздействовать на религиозную практику госпитальеров. Таким образом, мятеж мальтийцев против иезуитов 1639 г. был сложным явлением, отражавшим динамику взаимоотношений между различными католическими конфессиональными и национальными идентичностями.
Взгляд на события как на «временные беспорядки» является чрезмерным упрощением - таков вывод автора. Госпитальеры и иезуиты были взаимно полезны друг другу, но в этих отношениях время от времени возникали трения, и, соответственно, необходимость восстановления равновесия между старым и новым, интернациональными и местными интересами (с. 596).
Т.М. Фадеева
2013.03.022. ВЕК ПРОСВЕЩЕНИЯ. Вып. 4: АНТИЧНОЕ НАСЛЕДИЕ В ЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЕ XVIII в. / Под ред. Карпа С., Космолинской Г. - М.: Наука, 2012. - 491 с.
Ключевые слова: XVIII в.; европейская культура; античное наследие.
Выпуск посвящен изучению античного наследия в европейской культуре XVIII в. Материалы сборника представляют результаты новейших исследований, проведенных специалистами из России, Франции, Великобритании, Германии, Италии и Нидерландов. Авторы статей приняли участие в конференции, проходившей в
Московском музее-усадьбе Останкино 28-30 июня 2010 г., в организацию которой большой вклад внес Германский исторический институт в Москве. Выпуск подготовлен в рамках международного проекта «Россия и Западная Европа: "Культурный трансфер" и судьба общеевропейских культурных традиций», поддержанного Национальным центром научных исследований Франции и Российским гуманитарным научным фондом (проект № 11-21-17001). В статьях выпуска раскрываются такие аспекты указанной темы, как рождение классической филологии и палеографии; завоевание и освоение новых пространств (образ Александра Македонского); «упадок империй»; республиканские добродетели; новые культурные практики (путешествия в Италию, Грецию и на Восток, коллекционирование); неоклассицизм (стили, жанры, сюжеты, мода, быт), новый религиозный опыт и т.п. Статьи представлены на русском, английском и французском языках.
Статья Катрин Вольпияк-Оже, профессора Высшей нормальной школы в Лионе, «Античность: Особый мир?» представляет собой предисловие к специальному номеру журнала «Dix-huitième siècle» («XVIII век»), посвященному теме восприятия Античности в эпоху Просвещения, когда «Западная Европа искала в античной истории образцы, соответствовавшие ее собственным представлениям о самой себе. Она обнаруживала в ней множество родственных черт, которые служили ей средством самоутверждения и своеобразным доказательством благородного происхождения, ибо всякая древность ценна сама по себе. Впрочем, могла ли Западная Европа представить себе, что умственное развитие человечества имело иные истоки, иные корни? Когда Вольтер в середине столетия заявил на первых страницах "Опыта о нравах", что человеческий разум зародился у границ Индии и Китая, он оказался в полном одиночестве...Таким образом, античный фундамент европейской культуры служил удобным аргументом для тех, кто желал "освободить" Европу от иных влияний и настаивал на ее самодостаточности... Так рождалась идентичность, основанная на отрицании роли неевропейцев (или презрении к ним)» (с. 7). Античность, а «вернее упорно отстаиваемая связь с ней, служила универсальным объединяющим фактором в эпоху, начавшуюся Утрехтским миром и завершившуюся Французской революцией и наполеоновской империей» (с. 8).
Однако хорошо ли знали Античность, ставит вопрос автор, приводя множество примеров, свидетельствующих об обратном. «Переосмыслить традиционное отношение к древности необходимо еще и для того, чтобы избавиться от некоторого нарциссизма, характерного для взаимоотношения всех народов с Античностью; ведь любуясь на себя в это зеркало, они оставались в плену укоренившихся предрассудков, иными словами, - той географической ограниченности, которая сужала поле географического и чувственного восприятия... Следует также сопоставить формы, которые принимала эта связь в разных странах и в разных культурных зонах -по обе стороны Танаиса и Ра, т.е. Дона и Волги, населенных как потомками франков, так и потомками скифов» (с. 10).
В статьях раздела «Судьбы классических текстов» подчеркивается уважительное отношение Просвещения к классической древности. Б.Л. Фонкич, руководитель Центра «Палеография, ко-дикология, дипломатика» ИВИ РАН, в статье «Античная литература в описях и каталогах греческих рукописей Московской Патриаршей / Синодальной библиотеки в XVIII - начале XIX в.» (с. 1520) демонстрирует это на примере греческих рукописей Синодальной (Патриаршей) библиотеки. Их описание, начатое в конце XVII в. и завершившееся появлением подлинно научного каталога, составленного в 1776-1805 гг. немцем К.Ф. Маттеи, свидетельствовало о наличии в России глубокого интереса к Античности и о превращении Москвы в важный центр классических штудий. Г.А. Тюрина, преподаватель древних языков, в статье «Московская рукопись "Илиады" в библиотеке Лейденского университета» обращается к уникальной рукописи «Илиады», вписывая историю этого текста в интеллектуальный и политический контекст «Греческого проекта» Екатерины II.
В разделе «Знания» помещена статья П. Бриана, историка, профессора Коллеж де Франс, «От скифов до татар, от Александра Македонского к Петру Великому. История Европы во времени прошлом и настоящем» (с. 33-46). Вольтер часто упоминал о татарах как агрессивном и варварском народе, противопоставляя им русских царей, которым приписывал цивилизаторскую роль. Восхищаясь деяниями Петра и его наследников, он проводил параллель между ним и Александром Македонским, рассматривая их как основателей городов и центров торговли в варварской стране. Со-
ответственно такая же параллель проводилась между современными ему татарами и древними скифами, обратившимися к Александру с агрессивными речами. Римский историк Квинт Курций изложил эту ситуацию с похвалой скифам, однако в XVIII в. его читатели, включая Вольтера, сделали из этого критические выводы, оправдывая агрессивный антиазиатский дискурс и необходимость противопоставления ему «цивилизаторской миссии» Европы.
К. Вольпияк-Оже в статье «Античность, далекая или близкая? Монтескье и Перипл Ганнона» (с. 47-56) прослеживает историографическую судьбу античного произведения, которое Монтескье считал образцовым. Древним народам приписывалось «пристрастие к чудесному», что в Новое время считалось одним из главных препятствий, мешающих принимать на веру сочинения далекой древности. Монтескье, настаивая на том, что в описании Ганнона нет «ничего чудесного», сделал его героем, достойным Нового времени.
Статья Д. Челетти, научного сотрудника Хертфордширского ун-та (Великобритания), «Классическое наследие в теории и практике сельского хозяйства XVIII столетия» (с. 57-71) посвящена судьбам классического наследия в агрономической науке и практике Северной Италии XVIII в. Автор анализирует элементы преемственности между состоянием агрономии в указанный период и греко-римскими моделями, их интерпретацию в эпоху Просвещения, а также последующее критическое переосмысление.
Следующая группа статей объединена в раздел «Искусство и общество».
А. С. Корндорф, старший научный сотрудник Государственного института искусствознания, специалист по театральной архитектуре и сценографии XVII-XVIII столетий, в статье «"Темная сторона" Просвещения. Античная традиция и инфернальные сюжеты архитектурной сценографии XVIII в.» (с. 72-98) показывает трансформацию одного из ее самых популярных мотивов - сцен «ада» и сцены «тюрем». «Схождение в Аид» в придворном театре XVII в. начало играть роль символической конструкции авторитета власти, раздвигающей границы политической сферы в недоступную для смертных область. Сцена «ада» оказывается аллегорией полноты власти, которую самодержавный правитель получает от владыки небесного как его соправитель на земле и в этом качестве
становится неотъемлемым элементом большинства свадебных и коронационных спектаклей XVII - первой половины XVIII в. К середине же XVIII в. видения «ада» стали повсеместно вымываться из репертуара, сменившись образом «мрачной темницы». Из тесной камеры она разрастается в огромный интерьер, вобравший в себя все значимые атрибуты «ада». По сути «тюрьмы» придворного театра - это первый в истории искусства случай, когда тема внешнего насилия над человеком - одна из животрепещущих для Просвещения - раскрылась со всей возможной глубиной, вне зависимости от действия, только архитектурой и оптикой. Прирученный придворный «ад» XVII столетия был необходим как часть Божественной мировой гармонии. Мрачный иррациональный мир театральных «тюрем» Просвещения, полный инфернальной образности, служил теневым оппонентом, подтверждающим упорядоченность модели мироздания. Завершая, автор подчеркивает, что двухвековая инфернальная традиция, начиная от «хождения в Аид» как инсигнии императорской власти, завершилась весьма характерным перверсивным жестом - падением Бастилии, заключением и казнью монарха (с. 97).
С.О. Андросов, доктор искусствоведения, зав. отделом Эрмитажа, специалист по истории итальянского искусства XVIII в., в статье «Античная пластика и "ныне живущие" скульпторы в Риме во 2-й половине XVIII в.» (с. 98-115) показывает, что последние большую часть времени посвящали реставрации и копированию антиков. Этот род занятий облегчал им существование и обеспечивал постоянной работой, избавляя от нужды. Однако художественный уровень их собственных произведений неминуемо снижался. Молодой Канова (1757-1822), впервые приехав в Рим в 1799 г., посещал мастерские ведущих скульпторов (Кавачеппи, Альбачини), и хотя в его дневнике нет слов, прямо осуждающих нетворческий характер их работ, он избрал для себя другой путь, о чем свидетельствуют его работы. Этот путь заключался в создании оригинальных композиций, которые, отражая влияние античной скульптуры, все же оставались современными. Тем самым он вывел искусство ваяния из того тупика, в котором оно оказалось в конце XVIII в., и на долгие годы укрепил значение Рима как мировой столицы искусства.
Сабина Панцрам, историк, выпускница Фрайбургского и Барселонского ун-тов, в статье «Открытие Геркуланума и Помпей: Карл III и Винкельман. В чем причина разногласий между королем-археологом и интеллектуалом-полемистом?» (с. 116-139) рассказывает, что раскопки Геркуланума и Помпей велись на государственном уровне, и по приказу короля осмотр найденных памятников был строго регламентирован. Некоторые немецкие ученые, прежде всего Винкельман, критически относились к чрезмерной секретности, сопровождавшей раскопки, которая, по их мнению, даже могла вызвать проблемы в дипломатических отношениях между Неаполем, Римом и Парижем. Автор статьи видит в этом столкновение двух ментальностей и выявляет коренные отличия в восприятии античных памятников испанцами и немцами: первые относились к ним достаточно утилитарно, вторые видели в них реликвии, принадлежащие всему человечеству.
Г.А. Космолинская, старший научный сотрудник Центра по изучению XVIII в. ИВИ РАН, отвечает на вопрос «Что знал русский читатель XVIII в. о раскопках Геркуланума?» (с. 140-158). Сенсационные археологические раскопки древнеримских городов поразили просвещенную Европу. Художники, исследователи, знатоки поспешили в Неаполь восхищаться «возрожденной Античностью». Европейские читатели получали массу информации об этом из знаменитой Энциклопедии Дидро и Д'Аламбера и из работ Вин-кельмана. Для русского же читателя, отмечает автор, едва ли не единственным источником оказался перевод статьи Жокура из Энциклопедии, в трех переизданиях - 1786, 1789 и 1795 гг., в конечном счете вобравших в себя в виде «добавлений» тексты Винкель-мана и Плиния Младшего.
Мартин Деннике, научный сотрудник Берлинского ун-та им. Гумбольдта, в статье «В поисках недостающего звена: Гёте, "русские образы святых" и новый взгляд на византийское искусство как на связующее звено между Античностью и современностью» (с. 159-1170) прослеживает, как переосмысление произведений средневекового искусства в эпоху романтизма привело к переоценке позднеантичной культуры: эстетика неоклассицизма позволила увидеть в них связующее звено между древностью и современностью, отказавшись от традиционных представлений о ее упадническом характере. В 1810 г. Гёте, ознакомившись с русскими икона-
ми при российском императорском дворе, был поражен силой византийской традиции в русской иконописи, а также неизменностью ее проявления в манере письма на протяжении столетий. Уделяя большое внимание судьбам классической традиции в Средние века, Гёте считал, что культура Древней Греции и Древнего Рима аналогичным образом оказала огромное влияние на развитие немецкого средневекового искусства. Интерес Гёте к русским иконам не только демонстрирует особое отношение к античной культуре в рамках неоклассицизма, но и свидетельствует о зарождении исторического подхода к изучению искусства.
С.Я. Карп, д-р ист. наук, руководитель Центра по изучению XVIII в. ИВИ РАН, в статье «Из истории покупки Екатериной II коллекции резных камней герцога Орлеанского: некоторые уточнения» (с. 171-180) приводит часть неопубликованной переписки между Екатериной и бароном Гриммом. Она содержит дополнительные данные об обстоятельствах этой покупки, на основании которых устоявшееся представление может быть скорректировано. Так, конкуренция претендентов на приобретение коллекции развернулась на фоне спора между герцогом Орлеанским и герцогом Бурбонским по поводу наследственного достояния Орлеанского дома - спора, порожденного фактически переходным юридическим статусом коллекции, с которым покончила ее покупка Екатериной II, хотя это и вызвало у французов немало отрицательных эмоций.
Следующие три статьи объединены в раздел «Политика».
Свен Гюнтер, специалист по истории государства и права в Древних Греции и Риме, в статье «Между Imperium и Libertas: восприятие, использование и интерпретация древнеримских концептов власти и нравственности в европейских медалях и печатях XVIII столетия» (с. 180-198) рассматривает судьбу медалей на российском и французском материале. В России при Петре I и его преемниках к античным образцам обращались для формирования имперской идеологии. В царствование Екатерины II была создана серия памятных медалей, посвященная деяниям Петра Великого и Елизаветы Петровны. Эта серия, как и медали, прославлявшие саму Екатерину II, отражали актуальные представления правящей элиты о «классических ориентирах» имперской идеологической программы. Во Франции и некоторых других западноевропейских странах важную роль в политических дискуссиях и событиях второй поло-
вине XVIII в. сыграл символ свободы - фригийский колпак, pilleus libertatis (коническая фетровая шапка, символ освобождения рабов). Французская революция в 1792 г. поместила его на государственную печать. Переворот 1799 г., приведший к власти Бонапарта, сопровождался заменой фригийского колпака на красный колпак, bonnet rouge (вязаная шапка, символ народа и равенства), символизируя окончание революционной эпохи.
Кун Стэплбрук, историк политической мысли, доцент Роттердамского ун-та, посвящает статью «Античность и современность: новый взгляд на политические сочинения Фердинандо Га-лиани» (англ. яз., с. 199-212) типичному представителю культуры XVIII в., политическому мыслителю и автору работ о реформе торговли, а также знатоку Античности. Благодаря критическому уму и богатому воображению, он сумел внести собственный вклад в изучение реалий античного мира, хотя ряд задуманных им исследований остался незавершенным. Целостный подход к рассмотрению кругозора Галиани, согласно которому интерес к классической древности и политическая мысль подпитывали друг друга, позволяет автору установить связь между его ранней работой о деньгах в эпоху Троянской войны, анализом поэзии Горация и его политическими взглядами. Последние изложены в его сочинениях о современных платежных средствах и торговле зерном, а также философ-ско-правовых комментариях, написанных в связи с присоединением Неаполя к Лиге вооруженного нейтралитета, созданного по инициативе Екатерины II. Автор стремится показать, как наследие Античности в качестве метода отбора и систематизации знаний помогает по-новому осмыслить специфику собственного времени и свое отношение к нему.
Вигер Велема, историк, профессор Амстердамского ун-та, в статье «Споры вокруг классического наследия: голландский XVIII век и политическая мысль Античности (с. 213-226) исследует использование античной традиции в политической мысли Нидерландов XVIII столетия. Поскольку голландцы, в отличие от большинства европейских народов, имели республиканскую форму правления, они не раз обращались к истории республиканского строя в Древних Греции и Риме, извлекая из нее уроки, полезные для собственной страны. Приведя множество примеров присутствия античной традиции в Нидерландах XVIII в., автор показывает, как правящая
олигархия, опираясь на классические образцы, позиционировала себя как «олигархия добродетели». Представители реформистского патриотического движения 1780-х годов искали в классической древности аргументов в пользу своего идеала - общества, состоявшего из независимых, вооруженных и добродетельных граждан. В заключение автор пытается выяснить, сохранили ли жители Нидерландов интерес к республиканским традициям Греции и Рима после падения своего «старого порядка» в 1795 г.
Заключительные статьи выпуска объединены в раздел «Философия».
Н.Ю. Плавинская, канд. ист. наук, старший научный сотрудник Центра по изучению XVIII в. ИВИ РАН, в статье «Античная скульптура сквозь призму философии: аббат Гуаско и его трактат De l'usage des statues chez les anciens ("О назначении статуй у народов древности", 1768 г.)» анализирует обширное историческое эссе, в котором Гуаско попытался осмыслить культурное наследие Античности с позиций современной ему философии. Полагая, что конечной целью всякого научного поиска является познание человека, его деяний и устремлений, аббат Гуаско задался вопросом, что дают для понимания людей прошлого созданные ими изваяния, какими функциями, помимо сугубо декоративных и эстетических, наделялась скульптура минувших столетий. Автор статьи показывает, как обширный корпус скульптур служит Гуаско источником размышлений о религии и морали древних обществ, об их восприятии природы и об их отношении к политическим институтам.
Пьер-Мари Морель, историк античной философии, профессор Высшей нормальной школы в Лионе, в статье «Руссо, эпикуреизм и происхождение языков» (франц. яз., с. 244-257), показывает, что для Руссо, как и для Эпикура и Лукреция, развитие языка связано с прогрессом человечества. Тем не менее язык имеет естественное происхождение. Обращение к эпикуреизму позволяет ему отвергнуть утверждение, будто люди обрели язык благодаря божественному вмешательству. «Essai sur l'origine des langues», в частности, показывает, что само разнообразие языков является следствием естественных причин, таких, например, как климатические различия. У Руссо, как и у эпикурейцев, противопоставление природы и договорного начала, элементарных речевых явлений и языкового разнообразия интерпретируется не как антиномия, а как по-
следовательно сменяющие друг друга фазы развития человечества. Таким образом, для Руссо эпикурейцы оказываются не просто авторами античных текстов, но и единомышленниками.
В.С. Ржеуцкий, научный сотрудник Бристольского ун-та, в статье «Между Россией и Западной Европой: античное наследие и фигура Петра Великого в век Просвещения (на примере произведений барона де Чуди, секретаря И. И. Шувалова)» отмечает, что роль культурных посредников в распространении античных референций в периферийных европейских обществах, к которым относилась Россия, еще недостаточно изучена. Одним из таких посредников, наиболее видным в елизаветинское царствование, был секретарь фаворита русской императрицы И. Шувалова - барон Теодор Анри де Чуди, в литературном творчестве которого античная тема заметно выделяется. Чуди обращается к Античности, главным образом, говоря о Петре Великом, как основателе новой России и как отце царствующей императрицы, сближая его с образом Александра Македонского. Среди фигур Античности, получивших в век Просвещения вторую жизнь, следует назвать Александра Македонского, личность которого использовали в Европе, особенно во Франции, при конструировании образа великого монарха - гениального полководца и великодушного государя. Образ Александра Великого был подхвачен Вольтером, который сравнивает его с двумя великими государями своей эпохи - Карлом XII и Петром I. Чуди, оказавшись в России и осознав, что здесь образ Александра трактуется иначе, чем во Франции, ищет новые способы прославить Петра Великого.
Джованни Паолетти, историк философии, научный сотрудник Пизанского ун-та, в статье «Политеизм и Французская революция: рукопись Бенжамена Констана "Recherches historiques sur la religion des principaux peoples de l'antiquité" (1809)» (с. 280-294) отмечает, что исследователям, занимающимся историей восприятия Античности в Новое время, Б. Констан известен, прежде всего, своими размышлениями о свободе в Древней Греции и Риме и в современном ему обществе. Между тем его неизменный интерес вызывал скорее вопрос о религии греков и римлян. Воспитанный на идеях Просвещения, в особенности шотландского, Констан в 1770-1780-х годах занимался изучением политеизма. Прервав на время эти занятия в ходе революции, Констан затем вернулся к
ним. По мнению автора статьи, причина неослабевающего интереса Констана к этой теме кроется не столько в любознательности эрудита, сколько в стремлении найти в политеизме ключ к пониманию политических проблем, порожденных революцией. Рассматриваемая в статье рукопись Констана позволяет проследить, как от Просвещения к романтизму менялось представление об античной эпохе.
Сборник завершают исследования и публикации: М.К. Бра-гоне «Фенелон в России: к истории трактата»; А.М. Лебедева «А.М. Блен де Сенмор и М.Ж. Шенье. К истории одного театрального конфликта». Книга снабжена большим справочным аппаратом (новые книги, рецензии, библиография).
Т.М. Фадеева
2013.03.023. ТОМБС Р. НАСКОЛЬКО КРОВАВОЙ БЫЛА «КРОВАВАЯ НЕДЕЛЯ» 1871 года? НОВЫЙ ВЗГЛЯД. TOMBS R. How bloody was la semaine sanglante? A revision // Historical j. - N.Y., 2012. - Vol. 55, N 3. - P. 679-704.
Ключевые слова: Парижская коммуна; «кровавая неделя»; жертвы Коммуны; нарратив французской истории XIXв.
С Парижской коммуной обычно связывают воспоминание о чрезмерно жестокой расправе, учиненной версальским правительством над коммунарами. Однако сведения об этом покоятся на весьма хрупком основании. Ряд архивных документов говорит о том, что сведения о количестве убитых были сильно преувеличены. Автор статьи, профессор Кембриджа, рассматривает причины возникновения столь «апокалиптического» представления о жертвах Коммуны, а также показывает, какое влияние это имело на нарратив французской истории XIX в.
«Кровавая неделя» 21-28 мая 1871 г., когда французская регулярная армия («версальцы») наводнила город, подавила восстание и расправилась с тысячами парижан, прочно связана с представлением о Парижской коммуне и, шире, с классовыми и политическими антагонизмами Франции XIX в. Сам масштаб убийств послужил краеугольным камнем для ряда исторических выводов. Для сочувствующих коммунарам, таких, как, например, политик левых взглядов Проспер-Оливье Лиссагарэ или журналист Камилл Пелле-
