CC BY
18
4. Ehmer J. Migrationen in der historischen Forschung - Themen und Perspektiven // Ibid. - S. 89-102.
5. Nautz J. Frauenhandel: Eine spezifische Form der internationalen Migration: Ein dunkles Kapitel der Globalisierungswelle im 19. und 20. Jahrhundert // Ibid. -S. 103-128.
6. Luciak M. Integration: Macht: Schule // Ibid. - S. 129-146.
7. Strohmeier D., Spiel C. Peer-Beziehungen in multikulturellen Schulen // Ibid. -S. 147-162.
8. De Cillia R. Migration und Sprache/n: Sprachenpolitik - Sprachförderung -Diskursanalyse // Ibid. - S. 163-188.
9. Sievers W. Zwischen Ausgrenzung und kreativem Potenzial: Migration und Integration in der Literaturwissenschaft // Ibid. - S. 189-210.
10. Herczeg P. Massenmedien und Integration: Kommunikationswissenschaftliche Fragestellungen und Perspektiven // Ibid. - S. 211-234.
11. Ataf I. Migrationspolitik und Inkorporation von MigrantInnen: Politikwissenschaftliche Perspektiven // Ibid. - S. 235-248.
12. Muzak G. Migration und öffentliches Recht // Ibid. - S. 249-266.
13. Potz R. Religionspolitische und religionsrechtliche Herausforderungen in einer multikulturellen Gesellschaft // Ibid. - S. 267-278.
14. Polak R. Religion im Kontext von Migration: Mehr als ein Integrationsfaktor // Ibid. - S. 279-310.
С.Г. Ким
2013.03.013. ЧУЛИАРАКИ Л. ПРОСЧЕТЫ В ВЫБОРЕ ДИСТАНЦИИ: КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ СОЛИДАРНОСТИ КАК ИРОНИИ.
CHOULIARAKI L. «Improper distance»: Towards a critical account of solidarity as irony // International j. of cultural studies. - L.; Thousand Oaks (CA), 2011. - Vol. 14, N 4. - P. 363-381.
Статья Лили Чулиараки (факультет коммуникаций и медиа Лондонской школы экономики и политических наук, Великобритания) посвящена феномену постгуманистической солидарности как варианту межкультурных отношений в эпоху глобализации, а также - способам ее «текстуализации» в информационном пространстве западного мира с помощью новейших технологий масс-медиа. Опираясь на идеи Х. Арендт и Р. Рорти, Чулиараки выстраивает типологию понимания солидарности в западной культуре XX-XXI вв. и выдвигает аргументы в защиту соревновательной (агонистиче-ской) модели солидарности как альтернативы постмодернистскому ее толкованию в терминах иронии.
Фокусом размышления автора и главным инструментом ее критики в адрес современной этики межкультурных отношений выступает понятие «надлежащая дистанция» (proper distance), предложенное Р. Силверстоуном1. Как и Силверстоун, Чулиараки считает солидарность, т.е. «императивное требование бескорыстных (не ориентированных на взаимность) действий в отношении обездоленных других», гуманистическим призывом par excellence [с. 364]. Для описания моральных отношений солидарности в ки-берпространстве постмодерна Силверстоун использует «словарь пространственных метафор», которые фиксируют разную степень нравственной близости между субъектом альтруистических действий и их объектом (обездоленными другими). По мнению Силвер-стоуна, информационным технологиям принадлежит определяющая роль в конституировании «надлежащей дистанции» в контексте отношений солидарности - как способу измерения степени близости участников таких отношений, во-первых, и практическому средству компенсации коммуникативных неудач, разобщающих людей, культуры и свойственные им типы взаимного восприятия, во-вторых. Чулиараки предлагает использовать пространственные метафоры Силверстоуна для выявления ошибок коммуникативного и морального дистанцирования в межкультурных отношениях западного и незападного мира, которые являются порождением нынешней парадигмы солидарности и ее тиражирования современными медиа. С ее точки зрения, поиск надлежащего взаимного позиционирования культур на «оси моральной близости» будет способствовать формированию подлинно гуманистических (общечеловеческих) моральных отношений в глобальном мире III тысячелетия.
Критические размышления Чулиараки о постмодернистской интерпретации солидарности в качестве иронии (т.е. как феномена, принадлежащего к разряду забавы, шутки, игры) объединяют несколько аспектов проблемы с помощью метафоры надлежащей дистанции. Во-первых, автор обсуждает социально-психологическое отличие нового толкования отношений солидарности по сравнению с привычным их пониманием как базирующихся на состра-
1 Silverstone R. Proper distance: Towards an ethics for cyberspace // Innovations / Ed. by G. Liestol, A. Morrison, T. Rasmussen. - Cambridge (MA): MIT press, 2004. -P. 469-491; Silverstone R. Media and modernity. - Cambridge: Polity, 2006.
дании (pity). Во-вторых, она рассматривает ряд популярных стратегий информационной презентации нового образа межкультурной солидарности с обездоленными другими - жертвами бедности, несправедливости, неравенства, экономических и экологических катастроф. В-третьих, феномен солидарности как иронии обсуждается в политическом контексте неолиберализма. Наконец, объектом критики Чулиараки становится этика постгуманизма как возможная перспектива развития человечества. Таким образом, в статье переплетаются философско-этическое, социально-политическое и нормативно-дидактическое измерения межкультурной солидарности, воплощенные в конкретных благотворительных проектах и гуманитарных акциях (которые также подлежат детальному обсуждению).
Переходя к анализу содержания западного морального сознания XXI в. как постгуманизма, Чулиараки обращает внимание на новую коммуникативную структуру отношений солидарности, где акцент смещается в сторону субъективного морального удовлетворения тех, кто совершает альтруистические поступки. Автор расценивает постгуманизм как закономерный итог разочарования постмодерна в идеале человечества, объединенного единым моральным пространством. Этика постгуманизма - это следствие проблематизации западным сознанием самого акта со-страдания и со-чувствия, т.е. разделения с другими их несчастий и невзгод. Отказ от общегуманистической предельной моральной близости привел к тому, что в отношениях солидарности «голос Запада приобрел нравственное превосходство над голосами обездоленных других» [с. 365]. Альтруистические поступки обрели не свойственную им прежде этическую асимметрию: во главу угла теперь поставлены не страдания тех, кто нуждается в помощи, а нравственное удовольствие и самолюбование благодетеля (человека западного мира), который с помощью тактики (само)иронии дистанцируется не только от тех, кому адресованы его благодеяния, но и от собственной субъективной мотивации отношений солидарности. Таким образом, стремясь к радикальному обновлению идеала солидарности, постгуманизм «ошибся с выбором дистанции... заменив пространственную логику общечеловеческой близости противоположным, но структурно идентичным отношением взаимной максимальной уда-
ленности Я и другого, а также - удаленности Я от себя самого», -заключает Чулиараки [с. 364].
Просчеты в определении моральной дистанции между культурами западного и незападного мира находят практическое воплощение в современных информационных стратегиях, которые все чаще делают проблематичной непосредственную репрезентацию страданий другого и ставят под сомнение возможность адекватного восприятия чужих несчастий в акте со-страдания. Тиражируя тезис постгуманизма о том, что страдание другого есть всегда «страдание вчуже» и потому объективно невоспроизводимо, современные медиа создают и используют воображаемые контексты, где образ и голос реальной жертвы - насилия, нищеты, несправедливости, катастрофы - подменяется репортажем или исповедью западного наблюдателя. Чулиараки подробно останавливается на трех медиаприемах элиминации реальных страданий из поля зрения потенциально альтруистической аудитории: гуманистические призывы международных благотворительных организаций, звездная филантропия и гражданская журналистика.
Характерной особенностью стилистики и текстуального воплощения апелляций к мировой общественности со стороны неправительственных организаций и некоммерческих фондов являются сегодня выдумка и забава. Стратегия игры как будто отделяет относительное жизненное благополучие западного обывателя от невзгод и бед остального мира. Развлекательный стиль призывов к альтруистическим действиям в пользу жертв несправедливости со стороны благотворительных фондов нацелен на то, чтобы их адресаты размышляли о мировом зле не в терминах морального долга, а с позиций аффективного отчуждения. Примером отчуждающей ме-диастилистики может служить агитационный клип «Будь человечным!», выпущенный в 2008 г. старейшей независимой гражданской организацией Оксфэм. В этом клипе используются приемы графической анимации и отсутствует текст как таковой (исключение составляют слово «Несправедливость» и слоган, вынесенный в название ролика). Забавная старушка спешит по своим делам и вдруг видит на площади «монстра Несправедливости». Бабуля изрыгает на него огонь, глядя на нее, то же самое делают случайные прохожие - и вот уже весь земной шар охвачен фейерверком, который испепеляет чудовище Мирового Зла. В этом ролике страдания и
несчастья намеренно обезличены, они - вне картинки, зритель имеет дело только с их обозначением в виде мультяшной многоножки с ярлыком «Несправедливость». В результате подобной «текстуа-лизации» сочувствие и сострадание утрачивают свой аффективный компонент, эмоциональное соучастие в невзгодах обездоленных других сводится к нулю. Западная публика, пишет в этой связи Чулиараки, устала сострадать; чтобы добиться от нее реальной помощи (финансовой поддержки благотворительных акций), ее надо развлечь и позабавить, сделав при этом центральной фигурой безобидного западного обывателя. «Намеренная фантазийность сюжета и образ главной героини клипа предполагают рефлексивную идентификацию зрителя с западным Я, что должно служить катализатором движения в сторону человечности; отсутствие же обездоленных других создает безопасную дистанцию между этим Я и страждущим человечеством, делая последнее необязательным для оправдания призывов к гуманистическим действиям», - констатирует автор [с. 365].
Созданию дистанции между «мы» и «они» способствует и такая форма публичной артикуляции постгуманизма, как участие в благотворительных акциях известных людей, прежде всего - звезд кино и шоу-бизнеса. Общественный эффект звездной филантропии, представляющей - в лице своих агентов - послов доброй воли -такие международные гуманистические бренды, как ООН и ЮНИСЕФ, основан на характерном для западной культуры повышенном интересе обывателя к частной жизни звезды, проекции которой он пытается усмотреть в ее публичном поведении. Называя эту черту интимностью на расстоянии, Чулиараки интерпретирует благотворительность культовых фигур как сплав их звездной ауры, притягательной для миллионов з и личностного воплощения в их альтруистическом опыте страданий обездоленных других. По наблюдениям автора, стилистика звездной филантропии на протяжении последних 30 лет развивалась все в том же направлении «возвышения голоса Запада». Иллюстрацией этого может служить сопоставление стилей коммуникации Одри Хепберн (посла ЮНИСЕФ в 19881993 гг.) и Анджелины Джоли (официального представителя комитета по делам беженцев ООН с 2001 г.). Деятельность Хепберн носила сугубо официальный характер, в своих публичных выступлениях актриса намеренно дистанцировалась от своей известности,
деперсонифицировала свой голос, чтобы был услышан голос народа Эфиопии («его чувство собственного достоинства, красота, терпение и громадное желание помочь самому себе» - из выступления О. Хепберн на пресс-конференции ЮНИСЕФ в Эфиопии [цит. по: с. 377]). В публичной деятельности Анджелины Джоли «минима-лизация звездности» сменяется ее гиперболизацией. Актриса не делает различий между своими общественными миссиями в качестве активистки благотворительных движений и голливудской звезды, снимающейся в фильмах правозащитной направленности, и частной жизнью матери приемных детей («беженцы изменили мою жизнь; беременная женщина из Пакистана научила меня, что значит быть матерью; я благодарна этим людям за то, что они впустили меня в свое жизненное пространство» - из выступления А. Джоли на конференции в День защиты беженцев в 2009 г. [цит. по: с. 377-378].
Автор называет постгуманистическую форму публичной благотворительности культовых фигур исповедальным перформансом, имея в виду тот факт, что личные переживания знаменитости, связанные с ее опытом общения с обездоленными другими, транслируются на публику, побуждая ее идентифицировать себя именно с этими переживаниями (субъективный гуманизм) и оставляя за скобками сострадание реальным людям (гуманизм общечеловеческий). Чулиараки весьма жестко характеризует случившуюся эти-ко-пространственную трансформацию солидарности с обездоленными как «практику вуайеристского альтруизма, которая усиливает нашу вовлеченность в отношения солидарности за счет удовольствия, доставляемого шоу-бизнесом» [с. 366].
Одним из самых модных жанров информационного препарирования гуманизма Чулиараки считает телевизионные постнарра-тивы, т.е. включение в репортаж с места трагических событий содержания ЖЖ, блогов и форумов интернет-пользователей. Предполагается, что таким образом доминирующий, селективный и объективистский голос официальной журналистики корректируется полифонией голосов широкой аудитории сочувствующих во всем мире. Это нарративное многоголосие должно привнести в обсуждение катастрофы или трагедии новую правду об «удаленном страдании». На самом деле гражданская журналистика является очевидной привилегией западной культуры, подкрепляя матери-
альное неравенство в доступности средств коммуникации символическим неравенством преимущественно западных интернет-откликов на мировые события. Голос обездоленных других заглушается разноголосицей благополучных обывателей, экранный образ реальной трагедии, зафиксированной профессиональными свидетелями «здесь и сейчас», заменяется эмоциональными откликами публики, отложенными во времени. «Постгуманизм новых журналистских медиа представляет страдание обездоленных других через призму сочиненных нами историй об этом страдании» - резюмирует свои наблюдения Чулиараки [с. 367]. Именно в этом автор усматривает дегуманизирующий характер современной журналистики катастроф, которая создает иллюзию солидарности вне официальных рамок.
Описанные медиастратегии постгуманистической солидарности - лишь часть новейших практик репродукции «нарциссиче-ской моральной самокоммуникации» западного Я как следствия ложно истолкованной дистанции между культурами, продолжает Чулиараки. Эпистемологическим основанием наблюдающейся сегодня смены парадигм (от сострадания - к иронии) выступает критика универсалистской модели морали как обезличенной человечности. Если отношения сострадания исповедуют одну-единственную истину об этом страдании, то солидарность как ирония предполагает множественность таких истин, которые отличаются спонтанностью и случайностью в мире ситуативных смыслов и ценностей постмодерна. Каждая истина выступает уникальным оправданием нравственных обязательств и мотивом тех или иных моральных поступков. Помимо эпистемологического и культурного аспектов, смена парадигмы солидарности имеет политическое измерение - как часть «амбициозного проекта неолиберализма», подчеркивает автор. Главное в этом проекте - «агрессивная инст-рументализация тех сфер деятельности, которые до сих пор оставались вне поля зрения глобального капитализма» [с. 369]. Применительно к отношениям солидарности инструментализация означает «предельное расширение диапазона практик управления коммуникативной структурой гуманизма с целью повышения ее экономической эффективности в условиях глобальной конкуренции на медиа-рынке» [там же].
Движение от сострадания к иронии знаменует собой исчерпанность этоса служения человечеству и поворот в сторону «банального добра», или альтруизма повседневности, замечает Чулиа-раки. В этом измерении постгуманистическая солидарность приобретает две взаимосвязанные черты - самодистанцирование и самоусиление западного Я. Первая выражается в разделении публичной стороны альтруизма (как конкретных акций во благо обездоленных других) и сугубо частных, личных способов его обоснования (как поведения, значимого для меня); автор называет этот процесс маргинализацией суждения, имея в виду апелляцию субъекта исключительно к внутренним побудительным причинам бескорыстных поступков. Вторая черта (маргинализация эмпатии) сводится к субъективной же рационализации личного гуманизма путем исключения гуманистического образа обездоленных других из сферы перцепции и воображения. В целом солидарность как постгуманизм в политическом контексте неолиберализма превращается в практику самовыражения западного Я, в границах которой императив бескорыстной помощи трактуется как вопрос свободного выбора, продиктованного интересами индивидуальной моральной самореализации.
Таким образом, заключает Чулиараки, сострадание и ирония как теоретические и социально-практические модели гуманизма обнаружили свою «историческую несостоятельность», так как ни та, ни другая не располагают убедительным с моральной и политической точек зрения обоснованием отношений межкультурной солидарности. В одном случае дистанция между «мы» и «они» уничтожена как таковая в угоду утопии универсальной человечности; в другом налицо откровенное пренебрежение незападным видением феномена несправедливости. В качестве альтернативной моральной перспективы автор предлагает толкование солидарности в терминах агонизма, или отношений соревновательности (состязательности) культур как равных и равноправных соавторов проекта глобального переустройства мира. Отправным пунктом новой гуманистической парадигмы должно стать восстановление статуса объективных социальных ценностей в качестве мотива для рефлексии о несправедливости и политических способах ее элиминации. В противовес иронии агонизм понимает отношения солидарности как соучастие западного и незападного Я в процессах социально-
политической трансформации; в противовес состраданию он видит в ее адресатах деятельных партнеров, имеющих право голоса в переустройстве своей жизни на принципах справедливости. Поэтому агонистическая солидарность не означает ни культурной общезначимости гуманизма, ни общности чувств в отношении обездоленных других; она касается «обмена мнениями о человеческой обездоленности как о практической проблеме социальной политики и объекте коллективной рефлексии, эмпатии и изменений» [с. 377].
Е.В. Якимова
