CC BY
80
уделяется тем обязательствам, которые прямо или косвенно связаны с военной сферой.
От констатации изначально «военного» характера консехо О.В. Ауров переходит к кругу проблем, связанных со статусом местного рыцарства, которые обсуждаются в четвертом разделе книги («Местное рыцарство в системе консехо в XIII - середине XIV в.»). В первой главе («Консехо как элемент военной организации. Основные тенденции его эволюции») прослеживается изменение военной роли консехо - от главного поставщика контингентов в королевское ополчение до, в первую очередь, источника финансирования рыцарей. Во второй главе («Местное рыцарство как низший слой феодальной аристократии») рассмотрены особенности сословной идентичности местного рыцарства, его место в системе вассалитета и его статус. На основании проведенного анализа О.В. Ауров делает вывод, что «местное рыцарство с самого своего возникновения оказалось во главе консехо и было противопоставлено основной массе сограждан, превращенных из воинов в плательщиков» (с. 306).
В заключении О.В. Ауров делает несколько общих выводов, одним из которых является констатация того факта, что «в истории местного управления средневекового Запада кастильская община занимает особое, оригинальное место. Не будучи самостоятельным органом местной власти, она играла вспомогательную роль в системе реализации сеньориальных прав. Эта роль заключалась прежде всего в поддержании внутреннего мира между представителями разнородных социальных групп, проживавших на территории общины...» (с. 348).
З.Ю. Метлицкая
ИСТОРИЯ РОССИИ И СССР
2013.02.006. БОВЫКИН ВВ. МЕСТНОЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ В РУССКОМ ГОСУДАРСТВЕ XVI в. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2012. - 421 с.
Ключевые слова: Российское государство, XVI в., государственное строительство, местное самоуправление.
Монография к. ист. н. В.В. Бовыкина, состоящая из введения, пяти глав и заключения, посвящена истории местного самоуправ-
ления в России XVI столетия, явившегося переломным периодом, когда закладывались основы Российского государства. При этом автор отвергает распространенные представления о полном бесправии подданных в Русском государстве XVI в.
По словам В.В. Бовыкина, собрав воедино почти все русские земли и утвердившись самодержцем всея Руси, Иван III испытывал натиск центробежных сил и стремился предотвратить их развитие; однако институты центральной власти государства были еще довольно слабы. Центру следовало учитывать, что под власть московского государя переходили ранее самостоятельные, в той или иной степени независимые от Москвы, княжества и земли. Прибирая к рукам населенные территории соседних государственных образований, московские правители одновременно «приобретали» традиции общежития и общественные уклады этих территорий (с. 70). При этом правительство не имело возможности содержать сколько-нибудь достаточный штат своих агентов для нужд администрирования и уже в силу этой причины вынуждено было опираться на местные сообщества, учитывая их интересы. Формула «ведать, судить и ходить по старине», полагает автор, заключала в себе весь смысл местного управления в Русском государстве в конце XV и XVI в. Местному управителю надлежало не просто знать, но ведать, иметь представление о порядке ведения дел, традиционно сложившемся в данной местности.
По мнению автора монографии, источники не дают серьезных оснований приписывать центральной власти единого Русского государства начала XVI в. активное участие во внутреннем управлении провинций; даже контролировать своих наместников центр также был не в состоянии. «Все попытки центра повлиять на повседневную провинциальную жизнь и на местные сообщества выглядят как декларации о защите местного населения от любого внешнего негативного воздействия и предписания участия в суде наместника представителей местного населения» (с. 175).
Гарантии соблюдения прав и интересов местного населения в огромной стране, обеспечиваемые лишь уставными и жалованными грамотами, были в начале XVI в. весьма эфемерными. В этой ситуации противостояние представителей центральной власти и населения провинций оказывалось все более угрожающим для государства. «Источники не оставляют сомнений - провинциальное
сообщество и назначаемый из центра "руководитель" нечасто находили общий язык. Их "мирное сосуществование" - большая редкость» (с. 379). Традиционное отношение наместников великого князя к местному населению, по мнению автора, адекватно характеризуют Псковские первая и третья летописи: "Они же насилова-ху, и грабяху и продаяху, их поклепы и суды неправедны... и многажды бысть тако"» (с. 87).
В то же время сбор податей в казну и внутренняя безопасность (помимо всего прочего - непременное условие успешной фискальной политики) практически лежали на плечах местных сообществ. От их стабильной деятельности зависело очень многое, в том числе и успешная внешняя экспансия Великого княжества Московского, на которую были направлены все ресурсы центральной власти. Из текста жалованной Белозерской грамоты и иных аналогичных документов, по мнению автора, следует, что великий князь знал о существовании определенной организационной структуры у тяглых людей: их представители - старосты, сотские, десятские -непосредственно обеспечивали сбор дани и других платежей главе государства. И более того: центр не только знал, но и одобрял и защищал от посягательств своих представителей известный ему способ сбора платежей в казну силами самостоятельной и самодеятельной организации местных жителей. «Вероятно, понимая, что адекватной альтернативы этому способу нет, центральная власть пыталась оградить тяглое население не только от явных дестабилизирующих его обычную жизнь факторов, но даже от контактов, которые потенциально могли создать угрозу платежеспособности, традиционному укладу и ведению хозяйства. Эта "привилегия" означала признание центральной властью высокого статуса и потенциала будущего партнера по "земскому устроению"» (с. 176). Таким образом, утверждает В.В. Бовыкин, уровень самоорганизации и самодеятельности населения был настолько высок, а сила «горизонтальных» структур настолько очевидна, что центральная власть не могла с этим не считаться. В частности, «запрещая своим агентам, да и вообще кому бы то ни было ездить без приглашения на пиры и братчины в крестьянские деревни и села», верховная власть оберегала местное население «от насилия незваных любителей поживиться чужим добром, "учинить лихо" и показать свою "удаль" на сельских праздниках-пирах» (с. 88-89).
В монографии прослежен процесс изменения отношения центра к местным сообществам, кульминацией которого, по мнению автора, стали реформы местного управления 1530-1550-х годов. С конца 30-х годов XVI в. центральная власть занимает все более активную позицию по отношению к местным сообществам. От деклараций и запретов «чинить обиды» и без приглашения приезжать на деревенские праздники правительство переходит к более действенным мерам по защите интересов основной части населения страны.
«Земское устроение» требовало, по мнению В.В. Бовыкина, прежде всего делегирования власти от ее основного держателя в государстве - великого князя, а затем и царя традиционным институтам местного самоуправления. Все, чем официально обеспечивался статус местного сообщества до сих пор, было предписание монарха о представительстве выборных от местного населения на суде у наместника или волостеля. «Нужно было пожертвовать чем-то большим. В первую очередь в жертву была принесена традиция средневекового права, один из важнейших атрибутов власти -суд... Для организации борьбы с разбоями, в условиях дефицита средств центральной власти ничего не оставалось, кроме как делегировать право суда и расправы местному населению в лице его выборных представителей. И даже более того». Анализируя источники, автор пришел к выводу о том, что «"законодатель" мог умышленно исключить из губных грамот конца 1530 - начала 1540-х годов упоминание о суде над "лихими людьми", сводя процедуру борьбы с разбоями к алгоритму: "обыск (погоня) - пытка -казнь"» (с. 379-380).
При анализе текста губных грамот автор обращает внимание на отсутствие каких-либо инструкций для выборных лиц губных органов и для других адресатов грамот. На этом основании В.В. Бовыкин утверждает, что местные сообщества фактически были самостоятельны в принятии решений, имея достаточный опыт в одной из важнейших сфер деятельности местного самоуправления. Потенциал русского общества с его древними традициями самоуправления был востребован. Вся организационная, прикладная и практическая часть дела была отдана на откуп местной инициативе. За Москвой оставалось главное - право изменять правила игры и контролирующие функции.
Автор приходит к выводу о том, что уже к началу 1550-х годов в Русском государстве начала складываться система местного самоуправления как государственный институт, причем формировалась эта система под воздействием традиций и опыта самоорганизации и самодеятельности местных обществ. Центральная власть, откликаясь на требования и ожидания местных жителей разных регионов страны, постепенно поворачивалась лицом к вопросу внутреннего обустройства - «земского устроения». «Делегируя властные полномочия в регионы, местным сообществам, одновременно конституируя традиционные, устойчивые институты самоорганизации и самодеятельности этих сообществ, центральная власть формировала из этих архаичных институтов адекватного "партнера-соправителя" Целью этого "партнерства" было внутреннее устроение государства. Методы - поддержка "законодательной инициативы" местных сообществ по вопросам самоуправления, при необходимости готовность оказать судебную и силовую защиту» (с. 302).
Процесс реформирования местного управления в 1550-х годах представляется автору «осознанными, как необходимость, системными действиями правительства». К «традиционным» видам деятельности местного самоуправления постепенно добавляются поручения из центра, связанные, например, с отводами земли и поддержанием правопорядка. «Земская и губная реформы 1550-х годов "переоформили" отношения центральной власти и местных сообществ... Формировалось как бы несколько организационных структур местного сообщества (институтов местного самоуправления), обреченных на конкуренцию между собой и столкновения в борьбе за влияние на местах. Власть, которой центр наделял эти институты, качественно отличалась, как отличались и их руководящие кадры. Уже в силу этого "силовое" ведомство губных старост попросту не могло не "подавлять" своих земских "конкурентов"» (с. 382).
Находясь «над схваткой», правительство имело возможность сравнивать разные структуры местной власти, их потенциал, определять, какая из них в большей степени соответствует его представлениям о должной организации местного управления. Именно институт губных старост - «твердая рука» в местном управлении получил от центральной власти более высокую оценку. И это, по
словам В.В. Бовыкина, в значительной степени определило ход дальнейшего развития местного самоуправления.
Исследование источников заставляет автора усомниться в обоснованности выводов некоторых ученых о полном бесправии подданных в Русском государстве XVI в. и о том, что российские правители ни под каким видом добровольно не уступали своим подданным ни йоты политической власти, ни у единой области царства не было возможности создать органы самоуправления, а у населения - приобрести хотя бы начатки политического самосознания. Как утверждает В.В. Бовыкин, насилия в средневековом обществе было предостаточно, но не на нем одном это общество строилось (с. 384).
Самодержавие, пишет автор, как оно понималось современниками XVI в., означало скорее единство государственной власти, ее верховенство, «но не неограниченность власти царя». Местное самоуправление как институт русской государственности, оформившись в XVI в. на базе традиционных структур, разделило с центральной властью ответственность за судьбу страны (с. 385).
С.В. Беспалов, В. С. Коновалов
2013.02.007. ПЕТРОВА М.А. ЕКАТЕРИНА II И ИОСИФ II: ФОРМИРОВАНИЕ РОССИЙСКО-АВСТРИЙСКОГО СОЮЗА, 17801790. - М.: Наука, 2011. - 419 с.
Ключевые слова: Россия, внешняя политика, российско-австрийский союз 1780-1790 гг.
В книге к. ист. н. М.А. Петровой, состоящей из введения, шести глав и заключения, реконструируется история политического, экономического и военного сотрудничества России и Австрии в 1780-е годы, определяется значение российско-австрийского союза как важного инструмента внешней политики обеих держав, показана его роль в европейской системе союзов последней четверти XVIII в. Особое внимание уделяется взаимоотношениям выдающихся монархов эпохи Просвещения - Екатерины II и Иосифа II, лично знакомых друг с другом, и их дипломатов, также являвшихся строителями российско-австрийского союза.
