CC BY
17
тенденций, имеющих место вокруг человечества и внутри него, ему надлежит выбрать и развивать одни в ущерб другим. Человечество должно будет бороться с пережитками некоторых форм жизни; однако в этой борьбе другие формы, опередившие его появление, будут оказывать содействие его усилиям. В эпоху, когда сам прогресс науки делает все более неприемлемой концепцию, ставящую человечество в положение «империи в империи», ощущение этого содействия, оказываемого некоторыми естественными формами, возможно, небесполезно для импульса общественной деятельности. Факты, накопленные солидаризмом даже по этому вопросу, не были напрасной тратой сил. Благодаря им он смог благополучно ограничить не только рациональный априоризм или экономический либерализм, но и дарвиновский пессимизм.
Перевод с фр. Е.Л. Ушковой под ред. Я.В. Евсеевой
2013.01.017-018. МИД Дж.Г. ДВА ФРАГМЕНТА ИЗ КНИГИ «ОЧЕРКИ ПСИХОЛОГИИ»: ИЗ АРХИВНЫХ МАТЕРИАЛОВ. (Перевод с англ.)
2013.01.017. MEAD G.H. Emotion and instinct. - Mode of access: http://www.brocku.ca/MeadProject/Mead/Unpublished/Meadu02.html
2013.01.018. MEAD G.H. The social character of instinct. - Mode of access: http:// www.brocku.ca/MeadProj ect/Mead/Unpublished/Meadu04. html
Не всем известно, что на протяжении многих лет (18921910) Джордж Герберт Мид готовил к изданию книгу «Очерки психологии», но так ее и не опубликовал, хотя рукопись была практически готова. До конца ХХ в. рукопись хранилась в архиве Мида в Библиотеке Регенстейна Чикагского университета и только в 2001 г. благодаря усилиям Мэри Джо Диган была подготовлена к изданию и, наконец, опубликована под названием «Очерки социальной психологии». Критики отмечают, что эта первая книга Мида, написанная им собственноручно, представляет его идеи и контекст их формирования с совершенно иной стороны, нежели мы обычно их видим, полагаясь на посмертно опубликованные книги классика, которые составлены из разрозненных статей, незаконченных заметок, стенограмм и студенческих записей. Ниже представлены исходные архивные версии двух фраг-
ментов из этой книги, опубликованные на сайте MeadProject. Оба текста посвящены одной теме - природе человеческих эмоций.
Эмоция и инстинкт
При анализе акта мы, дабы найти в нем место эмоции, должны взять за отправную точку работу Дарвина. Он показал, что так называемые эмоции относятся к ряду простейших актов. Среди них мы имеем любовь, стоящую за половым актом размножения, страх, стоящий за актом бегства, и гнев, стоящий за актом драки; кроме того, должна быть любовь к потомству у матери, кроющаяся за грудным вскармливанием детской формы и прочими актами опеки и кормления, которые могут быть необходимы в любой момент развития животного. Выходя за пределы этих простейших эмоций, трудно не впасть в нагоняющие тоску классификации, которые со времен Спинозы не внесли практически ничего в наше понимание страстей и их производных.
Есть, однако, еще одна сторона в этом исследовании, обещающая более ценные и интересные результаты, и это связь между эмоциями и интересом. Мы признаем сущностно эмоциональный характер интереса, но их сродство и развивающаяся между ними связь не вполне ясны. Одно из различий между ними ясно выступает почти сразу же. Это их положения внутри акта. Интерес лежит в основе преследования цели и борьбы за нее, в то время как эмоция характеризует непосредственное схватывание и наслаждение искомым объектом. Как гнев, так и страх, похоже, являются исключениями из этой классификации. В случае гнева, однако, эмоция возникает, когда сознание Я или то, что ему принадлежит, исчезает. То же самое касается страха. Страх, в отличие от парализующего ужаса, обнаруживается тогда, когда деятельность, не направляемая сознанием, приводит к удалению от опасного объекта. В каждом из этих случаев - и это применимо ко всем действиям, насколько они преимущественно несдержанны, - сознание занято эмоцией, деятельность приближается к рефлекторному действию, и во всех этих случаях эмоция отвечает на непосредственное наличие и присвоение искомого объекта - присвоение, происходящее посредством инстинктивных процессов, которые присутствуют в сознании не как средства для какой-то цели, а как части этой цели и как сами по
себе результат. Вместе с тем, поскольку активность представляет собой средство преднамеренного достижения цели и овладения ею, постольку эмоциональная сторона акта обнаруживается в интересе. В той мере, в какой эмоция наполнена страстью, она относится к инстинктивному присвоению объекта; интерес же относится к преднамеренному преодолению тех пространственных, временных и иных препятствий, которые стоят между индивидом и искомым объектом.
Если теперь проследить все деятельности до их биологического истока, то мы обнаружим последний в расходе энергии для получения пищи и репродуктивных процессов, включая преследование объектов и их непосредственное присвоение. По поводу этих актов биологи высказывают мнение, что репродуктивный акт (прибегнем к математическому выражению) - это функция процесса питания. Уход от опасности - это особая адаптация процесса движения, включенного в добывание пищи; это негативная сторона акта. Акт драки - адаптация акта присвоения. Процессы защиты от ненастья и врагов, как и постройка домов для молодых, сочетают две деятельности: движение вслед за объектом и его присвоение. Итак, из сравнительно простых процессов простейшей одноклеточной формы у нас вырастает постепенное усложнение актов. Выражение разумности в этих актах мы обнаруживаем в движениях к искомым объектам, а не в их конечном присвоении. Чем больше расстояние и чем сложнее путь между формой и ее пищей, тем разумнее мы ее считаем. Разумеется, это применимо и к негативной стороне защиты.
Если мы посмотрим далее на процесс развития этих деятель-ностей, то увидим, что деятельности, состоящие в конечном присвоении, ни в коей мере не усложняются так, как другие деятельности, заключенные в достижении желаемых объектов. И, кроме того, организация и развитие последних осуществляются через эволюцию средств обретения, абстрагированных от средств присвоения. На это указывают использование челюстей и клювов для обращения [с объектами] и манипулирования и итоговое превращение руки из того, что доставляет пищу ко рту, в то, что выполняет бесконечно сложные операции, заключенные в медиации питания, защитных и репродуктивных процессов. Ведь в то время как действительное поедание пищи остается у высших и низших форм во
многом одинаковым, то, что ему предшествует, вряд ли можно даже сравнить - настолько велика между ними разница. Во многом то же можно сказать и о локомоции. При обычных обстоятельствах мы уделяем ей столько же мало сознания, сколько, mutatis mutandis, могут тратить на нее низшие формы, но на это дело - эту производную первичного процесса присвоения - мы и не можем тратить достаточно много сознательно направляемой энергии. Взять в этой связи опять же чувство. Дистанционные чувства открывают объект, подлежащий непосредственному присвоению, но еще не начинают репрезентировать такой анализ, такое исследование, такой интеллект (поскольку они опосредуют процессы, относящиеся к руке), какие в высшей форме общества располагаются между нами и искомым объектом. Можно выразить эту мысль несколько иначе: пока актуальные для сознания контактные ценности исчерпывают себя в локомоции и непосредственном присвоении, интеллект в них выражен сравнительно слабо, но когда сами они становятся средствами достижения более отдаленных и трудных целей, они становятся тем, в чем выражается главным образом интеллект. И наконец, поскольку наивысший интеллект проявляется в контроле, который не только присваивает, но и определяет существование искомых объектов, то контакт с объектом должен превратиться в контакт со средой, из которой проистекает определяющий ее объект.
Таким образом, мы имеем постоянную последовательность эволюций контактных процессов, прежде бывших присвоениями, в процессы, которые становятся определяющими для появления желаемого объекта; следствием в этом случае должна быть эволюция того, что было прежде эмоциональной стороной, наполненной главным образом страстью, в нечто, характеризуемое интересом. Развитие интеллекта необходимо предполагает эту эволюцию. Страсти одной эпохи - источники интереса эпох, следующих за ней. Отсюда вытекает также, что интерес гораздо более определенно социален по своей организации, чем эмоция. Ведь присвоение сопряжено с непосредственным индивидуальным оцениванием, а разумный акт, насколько он объективен, должен быть причастен к социальному организму, членом которого является данная форма.
Социальный характер инстинкта
Практически все простейшие инстинкты человеческого животного социальны. Выделить и определить человеческие инстинкты - задача как минимум трудная, но в какую бы группу мы ни собирались, мы обязательно обращаемся в ней к поведению, которое определяется движениями других индивидов, чье поведение схоже с нашим собственным. Фактически древняя история человеческого рода и история детства показывают нам, что даже простейшее сознание физического мира социально и становится физическим сознанием только с возрастанием способности к рефлексии.
В перечне инстинктов, который опубликовал недавно во «Введении в социальную психологию»1 Уильям Макдугал, приводятся бегство, отвращение, любопытство, драчливость, покорность, самоутверждение, родительский инстинкт, инстинкт размножения, стадный инстинкт, инстинкт стяжательства и инстинкт созидания. Если определить объекты инстинктивного бегства и любопытства, то их социальный характер станет очевидным. Если не брать спорные инстинкты стяжательства и созидания, то мы обнаруживаем, что представленное здесь инстинктивное поведение происходит в социальной среде. Это поведение можно было бы определить точнее как поведение, опосредованное движениями других индивидов, к которым инстинктивно подлаживаются наши движения, хотя это определение не предполагает с необходимостью представленности таких индивидов как объектов. Это, как мы уже предположили, такой тип поведения, который впервые появляется в младенчестве формы или рода. Раньше всего ребенок подлаживается к движениям матери, а у первобытных людей изменения всего окружающего мира социально интерпретируются раньше, чем могут быть определены научно. Тем не менее психологи - такие, как Болдуин, -предположили, что ребенок рано начинает отличать социальный объект от физического по его ненадежности.
В области социального сознания постепенно возникают объекты - социальные объекты, Я, те и другие. Я хочу немного обсудить процесс, посредством которого возникают эти объекты. То, что эти инстинктивные социальные процессы тесно связаны с эмо-
1 McDougall W. An introduction to social psychology. - L.: Methuen & co, 1908. - Прим. ред.
циями, что многие так называемые выражения эмоций суть остатки или ранние стадии инстинктивных реакций, - это признается во всех психологических трактовках эмоций и инстинктов, но, насколько мне известно, функция, которую эти выражения эмоций могут иметь в процессе опосредования социального поведения и, следовательно, в формировании объектов в социальном сознании, не была должным образом изучена.
Я приму точку зрения, которую предложил Дьюи в статьях об эмоциях, опубликованных в первом и втором томах «Psychological review»1; еще более восхитительная и лаконичная формулировка этой позиции обнаруживается в «Психологии» Энджела2. Физиологически так называемые выражения эмоций возводятся либо к ценным инстинктивным деятельностям самим по себе, либо к признакам приготовления системы - через ток крови, ритм дыхания и схожие органические изменения - к таким инстинктивным процессам. Эта теория исходит из того, что подобное физиологическое объяснение можно предложить в отношении всех выражений эмоций и что позицию Дарвина можно сделать более последовательно дарвиновской по сравнению с формой, в которой он нам ее оставил. Она исходит также из того, что эмоциональные ситуации, отвечающие за так называемые выражения эмоций, предполагают некое прерывание - некий барьер для действия, - и что это прерывание или торможение непосредственного внешнего действия вызывается конфликтом импульсов, опосредованных одной ситуацией. В этом пункте интерпретация теории эмоций Джеймса-Ланге требует, чтобы мы объясняли эмоциональное сознание стимуляцией этих выражений эмоций, приготовлением к акту и ранними стадиями самого акта. Эти физиологические процессы сами по себе создают эмоцию; или, скорее, эмоция есть ощущение этих физиологических процессов. В противовес этому прямолинейному утверждению Дьюи и Энджел настаивают, что в процессе опознавания и выстраивания объекта как, скажем, страшного наше сознание
1 Dewey J. The theory of emotion // Psychological rev. - Wash., 1894. - Vol. 1, N 6. - Pt. 1: Emotional attitudes. - P. 553-569; Dewey J. The theory of emotion // Psychological rev. - Wash., 1895. - Vol. 2, N 1. - Pt. 2: The significance of emotions. -P. 13-32. - Прим. ред.
Angell J.R. Psychology: An introductory study of the structure and function of human consciousness. - N.Y.: Holt, 1906. - Прим. ред.
физиологических процессов является существенным. Хладнокровная установка никогда не привела бы к представлению объекта эмоции. Наше физиологическое состояние, следовательно, свидетельствует нам о том, как страшен объект. Таким образом, по крайней мере в отношении индивида, переживающего эмоцию, эта теория признает, что так называемые выражения эмоций функционально ценны даже тогда, когда они, возможно, являются остатками актов, уже не доводимых до конца. Но это раскрытие эмоциональной природы ситуации для самого субъекта - не единственная опосредующая функция, которую эти выражения эмоций могут выполнять. Как уже отмечалось нами выше, все они - ранние стадии акта или признаки органического приготовления к инстинктивным актам. Как свидетельства продолжающегося акта, они обладают высочайшей ценностью в качестве тех самых сигналов, на которые реагируют другие индивиды в группе.
Мы уже определили социальное поведение как поведение, в котором акты приноравливаются к движениям других. Совершенство приноравливания предполагает отзывчивость к ранним индикациям внешнего акта. Точно так же как фехтовальщик прочитывает в глазах своего соперника грядущий выпад и готов его парировать еще до того, как этот выпад будет сделан, так и мы непрерывно вычитываем из установки, выражений лица, жестов и тона голоса готовящиеся действия тех, в отношении кого мы должны действовать. Такие начала актов и органические приготовления к действию, которые были названы выражениями эмоции, - всего лишь сигналы, которые были отобраны и сохранены как средства опосредования социального поведения. Еще до того, как в жестах, знаках и членораздельных звуках возникнет осознанная коммуникация посредством символов, в этих ранних стадиях актов и их физиологических окаймлениях существуют средства координации социального поведения, средства неосознанной коммуникации. Сознательная коммуникация использует для построения своих знаков как раз эти самые выражения эмоции. Они уже были знаками, уже были естественно отобраны и сохранены как знаки в нерефлексивном социальном поведении, прежде чем специализироваться в качестве символов.
Обращаясь к ситуации, из которой возникает эмоция, мы находим, что это ситуация, в которой торможение, создаваемое кон-
фликтом импульсов, делает необходимым переприспособление. Это - социальная ситуация. Ее переприспособление будет социальным переприспособлением. Первыми объектами, которые должны быть представлены, будут социальные объекты. Из какого материала будут конструироваться эти социальные объекты? Коль скоро наши физические объекты позднее выстраиваются из чувственного материала и в основе своей из чувственных переживаний контакта, то не должны ли мы допустить, что материалом, из которого конструируются Я, является эмоциональное сознание?
Во-первых, эмоциональное сознание относится к началу рефлексивного процесса. Оно появляется до того, как становится возможным мышление, или рефлексивное действие. Оно возникает непосредственно из торможения акта. Это самый ранний материал, из которого могут строиться объекты в истории образного сознания, и это самое раннее инстинктивное сознание изначально социально. Следовательно, первые объекты, которые должны быть представлены, - это социальные объекты. Первыми должны быть приспособления и переприспособления к социальным стимуляциям, а такие социальные стимуляции должны быть вначале выстроены как социальные объекты. Во-вторых, интроспекция обнаруживает, что наши мысли и наши воли соотносятся (sic) с Я, содержание которых аффективно. Мысль и воля развиваются и интерпретируют ситуацию, вначале всецело эмоциональную. Именно эмоция наиболее партикулярна и наиболее определенно соотносится с индивидуальным Я и другими Я, или, скорее, делается их частью. Мысль и действие требуют универсальности, чтобы быть весомыми. Генерализация и универсализация эмоции, в свою очередь, лишает ее того самого содержания, которое позволяет ей функционировать.
Именно через эти сигналы социального поведения, эти так называемые выражения эмоции в дальнейшем впервые дифференцируются социальные объекты. Они были инстинктивными средствами организации социального поведения. Первейшие переприспособления должны производиться в рамках этих стимуляций. В нашем опыте мы находим их в ценности, которую имеют для нас человеческие лица, установки и выражения лиц, когда индивиды являются для нас совершенно чужими, когда мы были бы неспособны определить интеллектуально ни одну из ценностей, к кото-
рым мы движемся среди неведомых нам людей, возможно, даже не представляя себе мысли ни одного из них и все же успешно опознавая и отзываясь на каждую установку и каждый жест, которые заключает в себе наше мимолетное общение. Во всех нас есть фонд неисследованной социальной организации, который позволяет нам действовать в социальной среде увереннее, чем в физической. Это содержание сознания образуется чутьем. Оно не чувственное. В лицах и установках других мы видим не лицо и не тело. Мы видим в них индикацию определенных видов поведения и свидетельства настроя, который поведение в себе заключает. Мы видим предстоящие акты и улавливаем те ценности, которые в этих действиях выражаются.
Прежде всего, разумеется, мы чувствуем тенденцию реагировать на социальный стимул и сопровождающее эту тенденцию эмоциональное содержание тогда, когда она на мгновение сдерживается. Представление социального стимула к этой реакции происходит, прежде всего, в терминах самой реакции. Именно организация реакции или разных реакций определяет конструкцию объекта -социального стимула. Социальный объект строится, стало быть, из этого эмоционального материала, сопровождающего приторможенные социальные импульсы в ранних их фазах. Отсюда следует, что, интеллектуализируясь, Я теряет свое особое содержание. Средний человек, экономический человек, человек с улицы - не Я, в смысле нашего социального сознания. Эти Я так же непосредственны, как и me. Они сотканы из того же материала.
Различие между me и alter заложено в природе инстинкта. В инстинкте драчливости объектом является ненавистный объект, т.е. содержание эмоции, возникающее из сдерживания враждебного импульса. Исходно ненавистным индивидом является тот, кто хотя бы на мгновение успешно сдерживает инстинкт нападения. Каким именно будет это содержание, зависит от причин сдерживания. Если нападение сдерживается индикациями превосходящей доблести, то содержанием alter является объективированное эмоциональное содержание собственного побуждения к бегству от определенных индикаций опасного действия, нагруженных тем эмоциональным содержанием, которое соответствует приторможенной драчливости, т.е. уязвимости. В свою очередь, me есть сознание удержанных попыток как бежать, так и атаковать в рамках одних и
тех же эмоциональных содержаний. Alter в этом социальном сознании так же непосредствен, как и me. Нет ни проекции, ни эжекции субъективности из Я в другого. Лишь вторичный процесс ведет к проекции себя в другого, помещению себя на его место. Объектное Я защитительного инстинкта - это объективированная группа социальных индикаций действия ребенка или беззащитного члена семьи или более широкой группы, хотя бы на мгновение выходящих за рамки нашей родительской заботы и нагруженных эмоцией нежности. Здесь нужен, конечно, подробный анализ, но придется отложить его на потом.
Подведем итог. Мы находим большую группу простейших инстинктов, являющихся социальными в том смысле, что реакции возникают в ответ на индикации различных движений у других индивидов, входящих в группу, - что все эти индикации являются ранними стадиями в деятельностях, которые в случае их сдерживания рождают эмоциональные переживания у индивида и ответные реакции у других членов группы. Они имеют жизненное значение как индикации социально важного поведения, и это привело к их отбору, сохранению и конечному развитию в язык знаков и членораздельную речь. Кроме того, самые ранние стадии рефлексивного процесса у ребенка и рода принадлежали к числу этих социальных инстинктов, и их объективация была опосредована теми ранними стадиями акта, которые неизбежно вызывают эмоцию; следовательно, содержание объекта является и должно быть эмоциональным, и эти индикации развертывающегося акта выполняют как функцию стимулирования социальной реакции, так и функцию индикации значения акта для индивида и socii. Я бы преобразовал это утверждение и настаивал на том, что все объекты, чье содержание эмоционально, являются Я-социальными объектами; и психология искусства, и теория Einfühlung1 дали бы массу иллюстраций в пользу этого утверждения.
Перевод с англ. В.Г. Николаева
1 Einfühlung - сопереживание (нем.). В данном контексте - теория вчувст-вования. - Прим. пер.
