CC BY
31
в обноски, грузили в железнодорожные составы, чтобы голодных и замерзших вести в стационарные лагеря, не всем удавалось достичь места назначения живыми.
Итак, польский плен оказался тяжелым испытанием для оказавшихся в нем военнослужащих Красной армии, заключают авторы. На всем его протяжении, а для кого-то он длился почти три года, непременными спутниками этих «узников войны» были расстрелы, голод, холод, инфекционные болезни нередко со смертельным исходом, тяжелый труд, гибель в рядах антисоветских вооруженных формирований. И повинны в этих их несчастьях не только объективные обстоятельства, как уверяют некоторые современные польские авторы. Это и нередко бесчеловечное отношение к пленным на фронте и по сути преступное исполнение многими польскими офицерами и унтер-офицерами своих должностных обязанностей во время прохождения службы в заведениях для пленных.
В.П. Любин
2013.01.014. ПРОСТРАНСТВО, МЕСТО И ВЛАСТЬ В РОССИИ НОВОГО ВРЕМЕНИ: ОЧЕРКИ НОВОЙ ПРОСТРАНСТВЕННОЙ ИСТОРИИ.
Space, place, and power in modern Russia: Essays in the new spatial history / Ed. by Bassin M., Ely C., Stockdale M.K. - DeKalb: Northern Illinois univ. press, 2010. - VIII, 268 p.
Ключевые слова: Россия Нового времени; пространственная история; геополитические конструкции пространства; место, пространство и власть; место, идентичность и память.
Сборник, посвященный новому направлению в зарубежной историографии России, издан по итогам конференции, проводившейся в 2006 г. в Брауновском университете в США. Сборник организован по тематическому принципу и состоит из трех частей: «Геополитические конструкции пространства», «Место, пространство и власть» и «Место, идентичность и память».
Во введении редакторы-составители дают подробную характеристику «новой пространственной истории», получившей развитие в русистике в 1990-е годы под влиянием ряда факторов. Первым из них явился «эпистемологический сдвиг» в мировой науке, который принято обозначать всеобъемлющим термином «постмо-
дернизм». Будучи направлен на дестабилизацию привычных способов миропонимания, постмодернизм, указывается во введении, подчеркивает значение географических границ в структурировании и упорядочении окружающего мира. Границы эти, однако же, далеко не всегда являются объективными и абсолютными, а напротив, чаще всего относятся к сфере дискурса, что изобличает их временный и проблематичный характер. Важная особенность постмодернистского подхода к географии - перемещение фокуса исследовательского интереса от центра к перифериям, которым начинают придавать особое историческое значение.
Второй группой факторов, повлиявших на возникновение в зарубежной русистике «новой пространственной истории», являются события, происходившие в России, и прежде всего распад СССР. Для постсоветской России, переживавшей раздробление политического пространства, «дестабилизация как таковая была не просто вопросом восприятия или экзерсисом в научной интерпретации, а фактом повседневной жизни». Характерными явлениями становятся «подвижность и неустойчивость границ, прежде считавшихся священными», повышение значения региона («периферии») в его противоположности «центру», так что бывший Советский Союз, отмечается во введении, «стал настоящей лабораторией для изучения геосоциальной и геополитической реорганизации», что очень быстро уловили историки (с. 4).
Значение географического фактора для хода исторического развития России всегда признавалось историками, в том числе В.О. Ключевским и так называемыми «областниками». Огромная территория, обширные равнины, суровый климат, бедные почвы и даже расположение между Европой и Азией - все это, как считалось, имело прямое отношение к особенностям русской национальной идентичности. Современные историки, однако же, весьма критически относятся к подобному географическому детерминизму.
В 1990-е годы возникла и укрепилась тенденция изучать процессы российской колонизации в русле истории «фронтиров», что позволяет включить историю России в современную мировую историографию. «Русское пространство», отмечается во введении, следует рассматривать одновременно в нескольких контекстах -национальном, имперском, транснациональном и т.д. - с особым
вниманием к таким общемировым процессам, как колонизация, урбанизация, развитие в Х1Х-ХХ вв. туризма.
Новизна «новой пространственной истории» и ее отличия от традиционных «географической истории» и «исторической географии» заключаются в предмете изучения. В центре ее внимания находятся не сами географические факторы, понимаемые как объективная, материальная данность, а «субъективное измерение» пространства. В отличие от использовавшихся ранее подходов, рассматривавших социальные последствия «объективных физико-географических условий», современная историография избегает жестких рамок причинно-следственных связей и обращается к более нюансированному анализу субъективного восприятия пространства разнообразными социальными группами и индивидами (с. 6-7).
Важным аспектом субъективного измерения пространства является его ментальное «конструирование», т.е. процесс придания физически существующим географическим объектам имен и значений, которые зачастую несут в себе сильный эмоциональный заряд и могут оказывать серьезное влияние на взгляды и поведение людей. Не отрицая существования «объективной географической среды», «новая пространственная история» России подчеркивает изменчивый, культурно-исторический характер представлений об этой среде, которые всегда играли большую роль в истории. Благодаря работам М. Фуко и Э. Саида историки начали принимать во внимание «географическое воображение» субъектов и социальных групп, что позволяет изучать пространство не только с точки зрения дискурса, но и обратиться к его роли в конституировании властных отношений.
Центральными темами сборника являются проблема взаимоотношений пространства и власти, которая отнюдь не сводится к завоеванию и защите территории, и роль пространства в конструировании групповых идентичностей, как социальных, так и национальных. В первой части помещены две статьи, рассматривающие политическое пространство России.
В статье М. Стокдейл исследуется историческое бытование концептов «отечество» и «родина». Автор отмечает, что в период между окончанием Отечественной войны 1812 г. и революцией 1917 г. оба термина, заключавшие в себе территориальные, госу-
дарственнические и эмоциональные коннотации, обнаруживали отчетливую тенденцию к сближению. Параллели с семейными отношениями всегда были явными, отечество и родина уподоблялись отцу и матери, которые любят своих детей. От детей, в свою очередь, ожидались любовь и исполнение соответствующих обязанностей.
В годы войн и революций возникает более нормативное понимание концепта «отечества», связанное с идеей гражданских прав: только «правильное» отечество, дарующее своим гражданам политические права, достойно любви. Родина же, напротив, начинает выступать не только в официальном, но и в повседневном дискурсе как место, где человек родился, что предполагает любовь безусловную и естественную. В годы Великой Отечественной войны и затем, в эпоху позднего сталинизма, «родина» постепенно оттесняет на задний план «отечество», когда речь идет о патриотических чувствах. Пространство «отечества» все более прочно ассоциируется с государством и гражданством, в то время как «родина» более непосредственно связана с понятием земли, и таким образом оказывается чем-то исконным, изначальным, органическим, - тем, что человек не выбирает, в отличие от государства (с. 42-43).
Статья М. Бассина посвящена взглядам евразийцев, которые представляются квинтэссенцией географического детерминизма. По мнению автора, географический детерминизм составлял суть мировоззрения евразийства, будучи одновременно предметом обсуждения и осмысления в среде этих ученых, придерживавшихся в остальном самых разнообразных взглядов. В центре внимания находится теория «месторазвития», рассматривавшая географический регион как место слияния человеческого общества и природной среды (с. 55). Особое значение для евразийцев имел крупнейший регион России-Евразии, рассмотрение которого позволяло им не только подчеркнуть роль географического фактора в изучении прошлого, но и обосновать неизбежность создания объединенного евразийского государства под эгидой России в будущем.
Во второй части сборника рассматриваются такие непохожие пространства, как дорога между Москвой и Петербургом, на истории создания которой и восприятии ее путешественниками XVIII в. остановился Дж. Рэндолф, и микропространство бальной залы, ис-
следованное с точки зрения построения социальных и гендерных иерархий Р. Стайтсом.
Две другие статьи второй части посвящены проблеме колонизации. П. Херлихи исследовала взгляды на российскую колонизационную практику молодого американского дипломата Ю. Шуй-лера, который оказался единственным иностранцем, получившим разрешение на поездку в Среднюю Азию в 1873 г. Результатом его путешествия стал обширный том «Туркестан», выдержавший множество изданий и на сотню лет определивший представления его сограждан об этом обширном регионе. Р. Ардженбрайт обратился к изучению феномена агитационных поездов времен Гражданской войны, который он определяет как часть советского проекта по внутренней колонизации (с. 142). В отличие от колониального проекта царской России, выдвигавшего на первый план цивилизаторскую функцию, советский руководствовался идеей создания нового общества, и красные агитпоезда, направлявшиеся в только что освобожденные районы, служили достижению этой цели.
В третьей части исследуются вопросы, связанные с исторической памятью и формированием идентичности. К. Элай на примере Санкт-Петербурга проанализировал изменения, происходившие в городском пространстве в годы царствования Александра II, отмеченные быстрой модернизацией всех сторон русской жизни. По его мнению, в отличие от предшествующего царствования петербургские улицы стали гораздо больше напоминать улицы других крупных европейских городов. Процесс урбанизации активизировал уличную жизнь, способствуя взаимодействию городских жителей и в конечном счете возникновению начатков публичного сознания (с. 187).
В статье С. Жука анализируется реакция деятелей Русской православной церкви на распространение штундизма на Украине в конце XIX в. Автор демонстрирует, что аргументы церковных иерархов строились вокруг концепта «священного» региона Приднепровья - колыбели православия, которую следовало защищать от посягательств протестантов, стремившихся превратить ее в «фермерские угодья» в немецком духе (с. 210-211). Две последние статьи сборника посвящены современной истории России. К. Фрайер-сон в статье «Дилеммы постсоветской идентичности в Вологде: Священный ландшафт в политической тени Москвы» рассматрива-
ет сюжет, связанный с обнаружением в 1990-е годы массовых захоронений детских останков под полом нескольких вологодских церквей. Отношение населения и властей к трагическому эпизоду, когда в ходе кампании раскулачивания в 1930 г. погибло большое количество детей ссыльных, долгое время содержавшихся в вологодских храмах, высвечивает сложные перипетии формирования локальной идентичности в постсоветской России. Л. Киршенбаум также обратилась к теме исторической памяти, подробно рассмотрев дебаты о переименовании ленинградских улиц, да и самого города в годы перестройки.
О.В. Большакова
2013.01.015. БАРОН Н. ВЛАСТЬ И ПРОСТРАНСТВО: АВТОНОМНАЯ КАРЕЛИЯ В СОВЕТСКОМ ГОСУДАРСТВЕ, 19201939. - М.: РОССПЭН: Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2011. - 399 с.
Ключевые слова: Советская Карелия; 1920-1939 гг.; власть и пространство; массовые репрессии 1937 г.
Книга Ника Барона, преподавателя российской и восточноевропейской истории XX в. и исторической географии в Ноттингем-ском университете (Великобритания), основанная на рассекреченных с началом перестройки документах партийных, государственных и правоохранительных органов, посвящена созданию, территориальному, экономическому и демографическому развитию Советской Карелии в 1920-1939 гг., политическим отношениям между Москвой и лидерами республики, массовым репрессиям против местного населения, начавшимся в 1937 г. «Особо акцентируются следующие темы: роль государственной границы, теория и методы изменения региональных границ, использование ресурсов, создание транспортной сети и роль территориальных экономических систем в общем разделении труда, перенос поселений, в особенности с помощью принудительных трудовых лагерей, развитие механизмов и методов политического контроля, истоки, характер и последствия репрессий» (с. 18). Монография состоит из введения, шести хронологически расположенных глав, заключения, хорошо иллюстрирована фотографиями, различными таблицами, а также
