CC BY
13
развития событий, приведших к падению режима Хосни Мубарака 11 февраля 2011 г., становилось все более ясным, что на деле то, как С. Махмуд трактовала динамику отношений между светским и автократическим государством и современными течениями сала-физма в Египте, едва ли соответствовало действительности...» (с. 33). Так, салафиты были единодушны со светским государством в оценке демократических выступлений как «сионистского заговора» и «западных интриг». Таким образом, салафиты вполне конъюнктурно присоединились к режиму, бывшему для них прежде олицетворением порочного западного влияния.
К.Б. Демидов
ВЛАСТЬ
2012.04.016. ГЮИДЕР М. НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ «АРАБСКОЙ ВЕСНЫ».
GUIDERE M. Histoire immediate du «printemps агаЬе» // Debat. - P., 2012. - N 168. - P. 129-145.
Автор (профессор исламологии в университете Тулуза-II, Франция) отмечает, что во многих западных оценках событий, произошедших в арабском мире в начале 2011 г., используются подходы и понятийный аппарат, сложившиеся в науке на основе европейского и североамериканского исторического опыта. Такой подход искажает сущность и значение революционных движений в арабских странах.
События 2011 г. представляют «несомненный разрыв с революционной историей арабских стран, в которой революции и реформы осуществлялись военными и политическими элитами сверху. Во время нынешней "арабской весны" революция произошла снизу» (с. 130). Ее основными причинами стало соединение экономических (безработица, кризис, коррупция и пр.), политических (авторитаризм, репрессии и т.п.) и демографических (высокая рождаемость, меняющаяся возрастная пирамида и др.) факторов.
Несмотря на различия ситуаций в арабских странах, большинство манифестантов говорили о «революции достоинства» (ка-рама), иными словами, об условиях существования, недовольство которыми достигло такой степени, что страх смерти уступил место желанию свободы.
В Тунисе и Египте эта свобода стала возможной благодаря отказу армии применять грубую силу в отношении мирных демонстрантов. В Ливии свобода была достигнута вследствие операции НАТО. В других арабских странах мирное противоборство с правящим режимом показало свою ограниченность из-за жесткой реакции властей. До сих пор в арабских странах мирная смена власти происходила лишь в случае наследования. «Прольется еще много крови и слез, прежде чем опыт мирной смены власти здесь станет привычным».
М. Гюидер считает сильно преувеличенной роль Интернета и социальных сетей в возникновении и развитии арабских революций. Конечно, Интернет является мощным мобилизующим и коммуникационным инструментом. «Но революцию делают ее участники и их требования, а не технические средства» (с. 131). Впрочем, следует отметить, что Интернет давно используется в арабских странах в политических целях. Особенно в этом преуспели исламисты.
Анализируя характер и цели народных выступлений в арабских странах в 2011 г., автор подчеркивает со всей определенностью, что «немногие арабы выходят на улицу во имя "демократии", и еще меньшее их число хотят умереть за "республику" как идеал» (с. 132). Наиболее распространенный лозунг демонстрантов во всех арабских странах, охваченных народными волнениями, - «народ требует смены режима». А главные требования касались социальной справедливости и искоренения коррупции. На Западе эти требования называют «переходом к демократии», однако это не является приоритетом для участников массовых выступлений и не содержится в их провозглашаемых дискурсах и намерениях. «Характер и цели этих народных волнений схожи скорее с консервативной революцией» (с. 132).
М. Гюидер указывает на характерные черты нынешних народных движений в арабских странах.
Во-первых, они не имеют ни лидеров, ни идеологов. Народ учится свободе на марше. Такое отсутствие революционного лидерства создает благоприятные условия для движений, исторически считающих себя оппозиционными нынешним правящим режимам, прежде всего, от этой ситуации выигрывают исламисты, они оказываются на политической авансцене, как только проходит революционная эйфория.
Во-вторых, движения не имеют идеологии, что опять-таки на руку единственному движению, радикально оппозиционному нынешним правящим режимам, - исламизму, провозглашающему себя единственной альтернативой, противостоящей модернистским идеологиям (социализму, национализму, либерализму), попеременно доминировавшим в арабских странах, начиная с обретения независимости, и потерпевших крах.
В-третьих, движения не имеют программы. Единственное их требование - ниспровержение нынешнего правящего режима. Такое положение выгодно политическим образованиям, программа которых проста и нова: отныне арабские народы должны повернуться к исламистскому проекту за неимением лучшего.
Оценивая перспективы нынешней революции, Гюидер особо подчеркивает характерную черту этой и других политических, экономических и социальных революций, совершавшихся в прошлом в арабском мире: они не затрагивали сложившуюся ментальность и базовые социальные структуры. И ныне культурной революции не происходит, традиционные структуры по-прежнему сохраняется: семья остается главным ориентиром, клан является убежищем, племенные ценности весьма ценимы. В связи с этим автор напоминает суждение Ф. Шатобриана: «Любая революция, которая не меняет нравов и идей, терпит крах» (с. 133).
В современных арабских обществах формально наличествуют понятия, заимствованные из западной политической системы («президент», «министр», «префект», «депутат» и т.п.) и соответствующие им институты, но они не укоренены в местной социально-культурной среде. То же самое относится к понятию «демократия». Под давлением Запада большинство руководителей используют формальные структуры демократии, но не создали главного - правового государства. Сегодня для большинства арабского населения слово «демократия» является «понятием без понимания заключенного в нем смысла» (с. 133). В арабских обществах по-прежнему превалирует концепция власти сверху.
Характеризуя сущность власти в арабо-мусульманском мире, египетский мыслитель Абдельджавад Ясин пишет: «В восточной политической мысли вообще и средневековой мусульманской мысли в частности понятие повиновения занимает центральное место в теории государства. Это понятие совпадает с понятием государст-
ва. Государство обладает монополией на силу и не рассматривается как политический и социальный институт, созданный в результате взаимодействия правителя и управляемого им населения, правительства и общества и соединения порядка и свободы... Клановая власть включает в полном объеме понятие государства. На практике властные отношения не изменились ни на иоту. Эти отношения не изменили своей сути, несмотря на формальные заимствования из словаря современности (modernity), трансформируя иногда короля в президенты, а подданных в народ и используя такие понятия, как "гражданин", "гражданство", "отечество"»1.
М. Гюидер считает, что анализировать понятие власти в арабских странах уместнее в категориях силовых отношений и подчинения и верноподданничества, чем в политических и институциональных терминах.
Система и логика авторитарности и подчинения пронизывают все социальные и политические институты арабских стран: семью, клан, племя, общественные ассоциации, партии, профсоюзы и государственные институты.
М. Гюидер характеризует три основные действующие традиционные силы, оказывающие решающее влияние на социально-политическую динамику развития арабских стран, три центра власти, сохраняющие и культивирующие традиционную систему авторитарности, зависимости и солидарности в арабских обществах: племена, армия, мечеть.
Племя - предельно расширенная семья, основанная на реальных или воображаемых кровнородственных связях, древнейшая социальная структура арабских обществ. Эта структура может принимать клановые или региональные формы солидарности, которые часто используются в социальных действиях и в политической жизни. Вождь племени или клана, а тем более конфедерации племен - влиятельная фигура. Он улаживает внутренние конфликты, отношения с другими группами и центральной властью, в его распоряжении значительные финансовые и человеческие ресурсы. Например, в Йемене племенные конфедерации объединяют почти все население страны. Большинство политических партий в этой
1 Yassine, Abdeljauvad. Le pouvoir en Islam: Critique la theorie politique. -Casablanca-Beyrouth, Centre culturel arabe editions, 2009. - P. 74-78.
стране созданы и возглавляются вождями племен или конфедераций племен или их родственниками. Аналогичным образом устроена политическая власть в Ливии, где длительное время власть принадлежала клану Каддафи, опирающемуся на поддержку дюжины других кланов, связанных между собой матримониальными альянсами. Этот племенной и региональный дух усилился в условиях восстания против Каддафи. Без сомнения, этот фактор окажет определенное влияние на будущее страны.
Армия во многих арабских странах - неизменный политический и экономический фактор. Важно различать разные типы армий в этом регионе. В Египте и Тунисе - это народные армии, формирующиеся на основе массового призыва и тесно связанные с населением, что позволило избежать гражданской войны во время массовых антиправительственных выступлений в 2011 г. В Египте с 1952 г., когда произошла революция «свободных офицеров», свергшая монархический режим, все президенты страны были военные. После отставки М. Мубарака (11 февраля 2011 г.) Высший совет вооруженных сил обеспечивает мирный переход к новому политическому режиму. Армия стремится осуществить политические изменения, требуемые египетской молодежью, не утратив своей власти и политического влияния. В Египте, как и в других арабских странах, формируется «партия порядка», возникающая из альянса военных и исламистов. В условиях революционной волны, несущей нестабильность, а иногда и хаос, эти силы выступают как гаранты сохранения государства и политической стабильности. «Речь идет о консервативных силах, которые могут в случаях серьезных беспорядков быстро превратиться в контрреволюционных силы, в своего рода национал-исламистскую коалицию» (с. 141).
В Сирии и Мавритании армии являются профессиональными, образуя особую социальную касту. Наконец, в Йемене, Ливии и Иордании существуют племенные армии, состав которых вербуется из определенных племен. Особняком стоит алжирская армия, являющаяся главным институтом страны и представляющая собой прямую наследницу Армии национального освобождения - вооруженного крыла Фронта национального освобождения, под руководством которого была достигнута независимость страны после многих лет вооруженной борьбы. Алжирская армия сумела выиг-
рать затяжную, длившуюся почти десять лет (1992-2002) войну с исламистами, и ныне является ведущей политической силой страны.
Наиболее искусной и эффективной формой социальной организации и мобилизации населения в арабских странах является религия и ее главный институт - мечеть. Как институт она формирует связи братства и солидарности членов религиозной общины, будь то в ограниченном варианте (джамааты) или в широком (умма). В лоне и на базе этого института формируются исламистские движения. Гюидер особо подчеркивает, что «исламизм - это идеология, а не религия, это система идей и религиозных убеждений, используемых для обоснования и оправдания политических действий» (с. 141). Он различает три основных типа исламизма.
Во-первых, народный, который нацелен на управление частной сферой и направлен на изменение поведения человека с целью создания нового индивида. Моделью для подражания этого течения исламизма является народная революция в Иране в 1979 г., осуществленная аятоллой Хомейни.
Во-вторых, политический исламизм, который стремится управлять публичной сферой, реформировать общество, преобразовать юридическую систему в духе шариата, реализовать социальную справедливость. Он вдохновляется опытом Турции последних лет, когда к власти пришла исламистская партия АКП и успешно руководит внутренней и внешней политикой страны.
В-третьих, джихадистский исламизм, сфера действия которого - международные отношения. В центре его внимания характер экономических и политических отношений между мусульманскими и западными странами, а цель - восстановление прежнего могущества мусульманского мира (халифат, панисламизм, гегемония).
Поскольку ислам составляет основу государства во всех арабских странах, важно проводить различия в исламистских политических проектах между проектами «исламской республики» и «мусульманской демократии». Первый, подобно иранской модели, -теократия, управляемая религиозными деятелями (аятоллами, ула-ма, имами и др.). Второй, по турецкой модели, - государство, управляемое в основном «светскими», или по крайней мере политиками, не являющимися религиозными деятелями.
В обоих случаях система управления использует шариат, но сфера его применения различна. В проекте «исламской республи-
ки» он регламентирует все аспекты и публичной, и частной жизни гражданина, социальное и межобщинное взаимодействие. В проекте «мусульманской демократии» применение шариата ограничивается частной сферой, а границы его использования в публичной сфере обсуждает и определяет парламентское большинство. В 2011 г. по этим вопросам идут свободные дебаты в большинстве арабских стран, по которым можно сделать вывод, что исламисты всех направлений извлекают уроки и начинают осознавать, что мусульманские народы не хотят насилия во имя религии, а международное сообщество не готово принять религиозные режимы. Это обстоятельство побудило большинство исламистских партий и групп примкнуть к революционерам в их борьбе с правящими режимами и принять демократические правила игры, что означает в долгосрочном плане конец исламского терроризма, но не означает конца политического исламизма. Напротив, для него открывается широкое поле деятельности. Кажется, что в арабских странах исламистские силы начинают мирное движение к «исламской демократии» (с. 143). Но наряду с относительно умеренными исламскими организациями существуют и фундаменталистские организации и группы, которые проповедуют возвращение к религии предков и отвергают западную демократическую модель.
Анализируя перспективы политического развития арабских стран, Гюидер отмечает, что две политические модели оказывают влияние и регулярно используются современными арабскими лидерами - иранская и турецкая. Иранская «парламентская теократия» смогла увлечь некоторое число арабских исламистов, потому что она представляет первый и явный успех политического исламизма. Однако сегодня она кажется устаревшей, израсходовавшей свой потенциал и дышащей на ладан, демонстрирующей те же самые проблемы и трудности, что и другие автократические режимы в арабо-мусульманском мире.
Турецкая модель может быть лишь переходной фазой в развитии арабских государств на их пути к полной и осознающей свои границы демократии. Радикальные реформы, которые сформировали современную Турцию, не могут иметь место в арабских странах, потому что их основные социальные силы не готовы к ним.
Принимая во внимание нынешнее соотношение сил, кажется очевидным, что «исламистское движение, включая все его тенден-
ции, будет длительное время представлено и играть большую роль на политической сцене» (с. 145). В Тунисе исламистская партия «Эннахда» на выборах в Учредительное собрание получила более 40% голосов. В Египте в первом туре парламентских выборов «Братья-мусульмане» и салафитская партия «Ал-Нур» совместно получили 60% голосов (с. 144-145).
Однако, считает Гюидер, «гегемонистский сценарий представляется маловероятным, поскольку по социологическим и историческим причинам арабский мир ориентируется скорее на ту или иную форму мусульманской демократии... Речь идет о демократическом и плюралистском обществе, но с политикой, соответствующей духу Корана, социальной доктрины ислама. Исламисты смогут участвовать во власти, но они не смогут учредить "исламскую республику", потому что не являются политическим большинством в арабских странах. Безусловно, политический исламизм является сегодня главной идеологической силой во многих странах, но это связано с тем, что он позиционируется как оппозиционная и реформаторская сила. Но его популярность вряд ли сохранится, когда исламизм будет заниматься повседневным управлением гражданскими делами революционной молодежи, которая сбросила старые режимы» (с. 145).
Для того чтобы в арабских обществах укоренился дух и нормы демократии необходимы время, сильное и поддерживаемое населением правовое государство, способное обеспечить свободное волеизъявление индивида вне традиционных сетей его принадлежности и зависимости, и революция менталитета. Западу на этот процесс потребовалось несколько веков. Было бы наивно полагать, что «переход к демократии» в арабских странах произойдет мгновенно, как по волшебству.
Западные демократии должны в своих собственных интересах терпеливо поддерживать переходный политический процесс в арабских странах, не зацикливаться на исламистских рисках и следить за тем, чтобы революционная эйфория не трансформировалась под влиянием экономического кризиса или отживших идеологий в социальный или политический кошмар.
Ю.И. Комар
