CC BY
13
ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ЛИТЕРАТУРА СРЕДНИХ ВЕКОВ И ВОЗРОЖДЕНИЯ
2012.04.014. НИВЕРГЕЛТ М. ПАРАДИГМА, ИНТЕРТЕКСТ ИЛИ ОСТАТОЧНАЯ АЛЛЕГОРИЯ? ГИЙОМ ДЕ ДЕГИЛЬВИЛЛЬ И ПОЭТ ГАВЕЙНА.
NIEVERGELT M. Paradigm, intertext, or residual allegory: Guillaume de Deguileville and the Gawain-poet // Medium aevum. - Oxford, 2011. -Vol. 80, N 1. - P. 18-40.
В контексте общего оживления интереса к аллегорической и дидактической литературе, которое переживает в последние годы западная медиевистика, все большее внимание исследователей привлекают произведения французского монаха-цистерцианца Гильома де Дегильвилля (ок. 1295-1358). В настоящее время уже никто не отрицает, что его трилогия аллегорических визионерских странствий («Паломничество человеческой жизни»; «Паломничество души»; «Паломничество Иисуса Христа») сыграла чрезвычайно важную роль в эволюции позднесредневековой литературы, оказав влияние на крупнейших поэтов эпохи (в частности, на Дж. Чосера).
Марко Нивергелт (университет Лозанны) выдвигает гипотезу о влиянии трилогии Дегильвилля на английского поэта второй половины XIV в., произведения которого (поэмы «Сэр Гавейн и зеленый рыцарь», «Жемчужина» и др.) сохранились в составе одного манускрипта (так называемый Cotton Nero, хранящийся в Британской библиотеке). В силу того что идентифицировать его личность до сих пор не удалось, в научной литературе принято условно называть этого автора «поэтом Гавейна».
Дистанцируясь от традиционного для компаративных штудий метода «охоты за параллелями», М. Нивергелт ставит своей целью не выявление отдельных черт сходства между произведе-
ниями французского и английского поэтов, но реконструкцию «самой модели (pattern) рецепции, распространения и влияния текстов Дегильвилля в Англии XIV в.». Кроме того, М. Нивергелт надеется собрать «драгоценные сведения о поэтическом методе поэта Га-вейна, в особенности о его манере использования более ранних текстов, диалога с ними» (с. 18).
Прямые доказательства знакомства поэта Гавейна с трилогией Дегильвилля отсутствуют; однако косвенные данные позволяют оценить возможность чтения английским автором «Паломничеств» как «весьма реальную» (с. 19). К таким данным относится и несомненный факт известности произведений Дегильвилля в Англии конца XIV в. (так, Чосер перевел молитву Богородице из «Паломничеств ...»), и знакомство поэта Гавейна с современной французской словесностью, и его осведомленность в реалиях континентальной жизни, свидетельствующая о том, что он (будучи, вероятно, клириком из какого-либо монашеского ордена) приезжал с дипломатическими миссиями на континент.
Переходя к непосредственному сопоставлению английского и французского текстов, М. Нивергелт в первую очередь отмечает их тематическую близость. Дегильвилль, «адаптируя религиозную дидактику к запросам светского читателя» (с. 20), проявляет особый интерес к темам спасения, милосердия, Божественного провидения, смысл которого ускользает от человеческого понимания. Все эти темы близки и автору поэм из манускрипта Cotton Nero. Используемый Дегильвиллем прием сна как мотивировки повествования, мотив поиска Нового Иерусалима, женская фигура проводницы, помогающей герою в этом поиске, нашли место в поэме «Жемчужина»; впрочем, интерес поэта Гавейна к мотивам поиска, изгнания и возвращения проявляется и в других его поэмах.
И трилогия Дегильвилля, и «Сэр Гавейн» (наиболее известная из поэм манускрипта Cotton Nero) развивают тему морального или духовного поиска, «авентюры»; однако исследователи творчества поэта Гавейна обычно рассматривали этот аспект его тематики в общем контексте средневековой традиции peregrinatio, не выделяя связь английских поэм с трилогией Дегильвилля как особую проблему. М. Нивергелт полагает, что поэт Гавейна устанавливает диалогические отношения по крайней мере с двумя конкретными французскими текстами - с трилогией Дегильвилля и с «Романом о
Розе» Гильома де Лорриса и Жана де Мёна. Эти отношения полемичны: английский поэт выявляет односторонность как клерикального мышления Дегильвилля, так и куртуазного идеала «Романа о Розе», стремясь их синтезировать. В итоге «"Сэр Гавейн", пребывая в некоем промежуточном пространстве между влиятельными примерами духовного странничества "Паломничеств..." и любовного поиска в "Романе о Розе", может быть осмыслен как размышление о значимости и жизненности этих двух моделей, которое не склоняется ни к аскетическому паломничеству, ни к куртуазной "влюбленности", но выбирает скорее архетипического героя-рыцаря, стремящегося синтезировать "соЛау8уе" ("Сэр Гавейн", строка 653) и христианство» (с. 21).
«Паломничество человеческой жизни», первая часть трилогии Дегильвилля, по всей вероятности, наиболее знакомая поэту Гавейна, построена вокруг двух метафор - странствия (peгegгinatio) и духовной битвы (р8усИошасЫа). Аллегория начинается с видения Небесного Иерусалима, открывшегося во сне будущему пилигриму. Желая отправиться на его поиски, пилигрим сначала попадает в Церковь, куда его приводит Божье Милосердие: он получает здесь подробные христианские наставления и «апостольское вооружение» - посох и суму. Отправившись в путь, он встречается с многими персонажами, персонифицирующими те или иные духовные качества, пока не попадает на распутье, где ему надлежит выбрать между дорогами Лености и Труда (их олицетворяют соответственно привлекательная молодая женщина и старик в лохмотьях). Сделав правильный выбор, он после многочисленных новых приключений попадает на берег Мирского Миря, где Сатана-рыбак уловляет человеческие души. На помощь пилигриму приходит Корабль Религии, который и отвозит его в некий цистерцианский монастырь (знаменующий собой искомый Небесный Иерусалим).
Несмотря на то что сюжет «Сэра Гавейна» в целом мало чем напоминает аллегорию, изложенную в «Паломничестве», сходство обнаруживается в ряде ключевых сцен, среди которых едва ли не главное место занимают сцены облачения и вооружения героев перед отправлением в странствие. Паломник Дегильвилля ни в коей мере не рыцарь, однако французский поэт, развивая метафору «веры - оружия» из послания апостола Павла к ефесянам («Облекитесь во всеоружие Божие» и т.д., 6: 11-17), описывает процесс об-
лачения пилигрима в военно-рыцарских и вместе с тем куртуазных терминах. Среди элементов экипировки рядом с посохом и сумой фигурируют щит и пояс, причем завязывание пояса преподнесено как «апофеоз всего процесса вооружения», а сам пояс выступает «в качестве метонимии вооружения как такового, его защитные свойства неоднократно подчеркиваются» (с. 23).
Защитные свойства пояса (в данном случае - магические) отмечены и в сцене облачения Гавейна; при этом цвет пояса, сделанного из «зеленого шелка», совпадает с цветом дорожной сумы паломника Дегильвилля - также зеленой и висящей на зеленой перевязи. Двенадцать колокольчиков, висящих на суме, интерпретированы аллегорически, как напоминание о двенадцати разделах Символа Веры. М. Нивергелт полагает, что этот мотив отражен в символике пятиугольника на щите Гавейна, также отсылающей к Символу Веры.
Последний элемент облачения пилигрима - щит, без которого, как замечает Дегильвилль, «никто не может считать себя ни хорошо вооруженным, ни хорошо защищенным». Далее поэт разъясняет, что щит - это Мудрость (Prudence); именно такой щит «носил царь Соломон, чтобы принимать правильные решения» (строки 4453-6). Поэт Гавейна также упоминает Соломона в связи с вооружением рыцаря, называя «знаком Соломона» пятигугольник на его щите.
Существуют и менее очевидные параллели между французской и английской поэмами. Облачение дегильвиллевского пилигрима и вооружение рыцаря из английской поэмы символически связаны с Девой Марией: посох пилигрима имеет два навершия, одно из которых символизирует Иисуса Христа, а второе - Святую Деву; на обратной стороне щита рыцаря изображен лик Богородицы. Оба героя уповают на заступничество Святой Девы, в ключевые моменты повествования обращаясь к ней с молитвой.
Подобные параллели, «довольно тривиальные сами по себе», вместе с тем «приглашают нас сопоставить опыт Гавейна с опытом пилигрима» (с. 24), прочитать авентюры английского рыцаря на фоне и в интертекстуальной связи с поэмой Дегильвилля. При таком прочтении мы не раз обнаружим, что аллегорика Дегильвилля в «Сэре Гавейне» присутствует в полемически преображенном, утонченном и проблематизированном виде. Это относится, в част-
ности, к мотиву психомахии: если пилигрим очевидным образом сражается с семью смертными грехами в образе отвратительных старых ведьм, то в случае Гавейна этот мотив претворен в форме изысканной куртуазной битвы (преимущественно словесной) против целого набора чарующих искушений, персонифицированных в облике Госпожи (Lady). Таким образом, прямолинейная аллегория Дегильвилля преображается в «суггестивную, тонкую поэтическую аллюзию» (с. 25).
То же происходит и с мотивом дьявола-охотника, который у Дегильвилля дан открыто, а в тексте поэта Гавейна - в завуалированном и двусмысленном виде; и с мотивом жизненного выбора, персонифицированного в женских фигурах, которые у Дегильвилля являют откровенно аллегорическое противопоставление греха и добродетели (Леность и Божье Милосердие), а у поэта Гавейна чужды прямого аллегоризма и вообще напрямую не противопоставлены (Дева Мария и вышеупомянутая Госпожа).
Сцены в замке, рисующие, как Гавейн, освободившись от своей экипировки, нежится в постели до позднего утра, пронизаны аллюзиями на дегильвиллевское олицетворение Лени; однако и здесь аллегорический элемент у поэта Гавейна имеет неоднозначный, завуалированный, как бы «остаточный» характер.
Повсюду, где поэта Гавейна можно заподозрить в использовании мотивов и элементов из аллегории Дегильвилля, «интертекстуальное эхо» (с. 28) звучит более чем приглушенно. Эти элементы теряют у английского автора свой прямой аллегорический смысл, потому что поэт Гавейна переносит их в более сложную реальность - литературную и жизненную. Поэмы из кодекса Cotton Nero с точки зрения литературно-жанровой, несомненно, сложнее, чем поэмы Дегильвилля: так, «Сэр Гавейн» «играет многообразными аллюзиями, отсылающими к различным регистрам куртуазного романа, фольклорной сказки, истории, аллегории, магии, реализма и дидактики» (с. 29); в отличие от французских «Паломничеств», это произведение принципиально многожанрово.
То же самое можно сказать о реальности, в которой существовал потенциальный прототип самого Гавейна - средневековый рыцарь: она неизмеримо сложнее религиозной реальности пилигрима, поскольку «рыцарь был вынужден лавировать между контра-
стными, порой взаимоисключающими требованиями феодальной, военной, любовной и религиозной идеологий» (с. 29).
Модификация, которую претерпевают мотивы Дегильвилля в контексте более сложной литературной реальности «Сэра Гавейна», наилучшим образом демонстрируют финалы «Паломничества человеческой жизни» и английской поэмы. Пилигрим Дегильвилля, вступая в цистерцианский орден, проходит символическую церемонию, напоминающую посвящение в рыцари. Здесь фигурирует, в частности, символический удар по шее (colée): он не может не напомнить о финальном символическом «обезглавливании» Гавейна в Зеленой Часовне, которое ограничивается ударом по шее.
Оба героя проходят некий обряд посвящения, совпадающий в отдельных деталях. Однако в случае дегильвиллевского паломника обряд имеет однозначный аллегорический смысл: герой приобщается к земному подобию Небесного Царства. Но что означает этот обряд в случае Гавейна? Смысл завуалирован; исследователи до сих пор о нем спорят. Во всяком случае, ничего похожего на религиозный апофеоз Дегильвилля в повествовании поэта Гавейна не происходит: герой едва ли не терпит поражение «и совсем не триумфально возвращается ко двору Артура» (с. 32) - т.е. не в новую «небесную» реальность, а в начальную точку своей авентюры.
Загадочный финал «Сэра Гавейна» свидетельствует о сложности и новизне мировоззрения, которое нашло выражение в этой поэме: поэт Гавейна, сохраняя «глубокую религиозность», вместе с тем предвосхищает «постреформационное сознание фундаментальной испорченности человеческой воли и слабость человеческой способности к пониманию»; он рисует мир, где лишь «совершенствующее воздействие Благодати позволяет человеку преодолеть собственные границы» (с. 34).
А.Е. Махов
2012.04.015. ШРОК Ч. НЕОПЛАТОНИЧЕСКАЯ ТЕОДИЦЕЯ В «ЛЕГЕНДЕ О ФИЛОМЕЛЕ» ЧОСЕРА.
SCHROCK Ch. Neoplatonic Theodicy in Chaucer's «Legend of Philo-mela» // Studies in Philology. - Chapel Hill, 2011. - Vol. 108, N 1. -P. 27-43.
Чэд Шрок (университет Ли) анализирует философско-религиозный подтекст вступления к «Легенде о Филомеле» Джеф-
