CC BY
18
ной ФЕ сему переносного лексического значения 'трусость', так как ФЕ возникает на основе метафорического переосмысления ситуативного образа).
Материал исследования показывает, что когнитивная метафора приобретает свойства культурно значимого образа, культуро-носного символа, что и влечет неизбежную утрату лексических значений слов, преобразованных в компоненты ФЕ.
Кроме того, установлено, что в образах конкретного концептуализируются не только абстрактные сущности, но и конкретные (предметы, явления, лица, признаки, действия). В этом, по мнению автора, «заключается суть характерологически образной подмены каких-либо свойств определенной реалией, персоной, натуральным обьектом, вещью, которые становятся знаком доминирующего в них, с точки зрения обиходно-культурного опыта, свойства. И в этом ... заключается смысл абстрагирования компонентов фразео-структуры, абстрагирования в широком смысле: не только утраты конкретности семантики, но и качественных семантических трансформаций, в результате которых одни семы исчезают и формируются другие» (с. 121).
А.М. Кузнецов
2012.03.007. БЕРЕСНЕВА В.А. ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ
СИНКРЕТИЗМ: Онтология и гносеология. - Киров: Изд-во Киров. гос. ун-та, 2011. - 246 с.
Монография состоит из введения, двух частей, включающих пять глав, и заключения.
Во введении представляется научно-методологический аппарат исследования. Монография основывается на следующих базисных положениях. 1. Существующая сложная картина философско-культурологического и лингвистического синкретизма обьясняется особенностями познавательных процессов. 2. Проблема лингвистического синкретизма как противоречивого, но в то же время внутреннего единства языкового знака и его различных сигнификативных функций может быть изучена с помощью достижений философии и психологии. 3. Лингвистический синкретизм носит обь-ективный характер, является выражением онтологического синкретизма, синкретичности мышления - совместной реализации концептов как итога закономерной деятельности ассоциативно-
апперцептивного мышления. 4. В основе понимания синкретизма как сущностного единства языкового знака и его сигнификативных функций - составляющие языковой научной картины мира, соответствующие представлениям о языке как системе и структуре и о языковом развитии. 5. Лингвистический синкретизм является наиболее адекватным и эффективным методом исследования такого вида неоднооднозначного соотношения формы и содержания, при котором одному элементу плана выражения в системе языка соответствуют два и более элемента в плане содержания. Плодотворен метод лингвистического синкретизма и в переводоведении как средство анализа переводчиком содержащего синкретичные языковые формы текста оригинала и языкового оформления соответствующего текста перевода.
Первая часть «История изучения синкретизма как онтологической и исследовательской категории» включает две главы. В первой главе отмечаются первые упоминания о синкретизме, сообщаются сведения о становлении термина «синкретизм», описывается философско-культурологический фон лингвистического синкретизма. Термин «синкретизм» не лингвистического происхождения. Первые упоминания о синкретизме можно найти у древнегреческого историка Плутарха и гуманиста эпохи Возрождения Эразма Роттердамского, сообщающих о том, что так жители Крита, раздираемые частыми распрями и внутренними войнами, называли примирение для борьбы против общего врага. С течением времени это слово приобрело статус термина, эволюционировав от политического, а точнее военно-политического термина, к термину, функционирующему в различных терминологических системах. Логико-исторический анализ понятия «синкретизм» позволяет говорить о двух крупных смысловых блоках в истории языковедческого синкретизма: философско-культурологических основаниях и истории формирования научных подходов исследования синкретизма в лингвистике. Философско-культурологический фон составляют такие факты духовной истории, как обозначение термином «синкретизм» нерасчлененности явлений на начальных стадиях их развития, отождествление синкретизма с эклектизмом, философия всеединства и синкретизм как органическое единство составных частей. Бытующий в логике, философии, психологии и культурологии обычай употребления термина «синкретизм» в значении слит-
ности, нерасчлененности, характеризующей первоначальное, неразвитое состояние какого-либо явления берет свое начало в XIX в., когда словом «синкретизм» была обозначена слитность, нерасчлененность жизни, свойственная древнейшим эпохам истории человечества. Позже термин «синкретизм» в таком значении стал применяться к описанию первоначального, неразвитого состояния любого явления. Говорят о «нерасчлененности философской науки античного мира», «нерасчлененности искусства на первоначальных стадиях человеческой культуры», «нерасчлененности психических функций на ранних ступенях развития ребенка» и т.п. Синкретизм, понимаемый как «нерасчлененность», зиждется на мифологическом синкретизме, «универсальной, нерасчлененной (синкретической) форме сознания». Элементы мифологического сознания сохраняются в современном обыденном и гуманитарно-философском сознании до сих пор. Весьма распространенный взгляд на синкретизм, уравнивающий его с эклектизмом, «неорганическим, чисто внешним соединением внутренне несоединимых взглядов, точек зрения, методов» и т.п., представлен прежде всего в науке, занимающейся изучением религий, а также в других областях знания, например в философии и искусствоведении. Отождествление синкретизма и эклектизма - давняя традиция. Так, сближение этих понятий наблюдается уже в таких авторитетных изданиях, как «Энциклопедический словарь» Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона и «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова. Исключительно важную роль в понимании и объяснении единства мира играет теория всеединства, попытки построения которой идут начиная с ранних стоиков через всю античную философию, до Плотина и Прокла. Неоценимый вклад в развитие идеи синкретизма внес В.С. Соловьев, которому принадлежит инициатива возрождения концепции всеединства не только в русской, но также и общеевропейской философии. Все чаще в наши дни раздаются голоса о насущности интеграции различных сфер человеческой деятельности, их взаимопроникновении и переплетении. Речь при этом идет уже не о неорганическом слиянии, смешении качественно различных элементов во внутренне противоречивую систему, а об органическом единстве составных частей некоего целого.
Во второй главе излагается история употребления термина-понятия «синкретизм» в лингвистике, рассматривается полипара-
дигмальность лингвистического синкретизма и освещаются пути формирования научных подходов в исследовании лингвистического синкретизма. Отмечается многоплановость интерпретации языкового синкретизма. Причем философско-культурологические син-кретологические концепции могут в той или иной степени рассматриваться в качестве оснований различных концепций языкового синкретизма. Исследования, проводимые языковедами, подтверждают нерасчлененность, синкретичность явлений на начальных стадиях их развития. С 1943 г., с момента выхода в свет известной работы Л. Ельмслева, в отдельном параграфе которой впервые в науке о языке специально рассматривалась тема синкретизма, периодически наблюдается отождествление синкретизма и нейтрализации. Нейтрализация - не единственное языковое явление, с которым отождествляется синкретизм. Здесь также следует назвать и игру слов, каламбур, и контаминацию, рассматриваемую как следствие явлений переходности. По устоявшейся традиции синкретизм часто трактуется как совпадение значений, функций, категорий и форм в одной форме. Порой в литературе встречаются и довольно противоречивые заявления. Говорят, к примеру, о «синкретизме значений многозначного слова», синкретизме «функциональных омонимов».
Вторая часть «Лингвистический синкретизм как воплощение и рефлексия единства мира» состоит из трех глав (третьей, четвертой, пятой). В третьей главе предпринимается попытка осмысления лингвистического синкретизма с учетом положения языка как особой формы воплощения бытия и законов развития материального мира. Проблема языкового синкретизма исследуется при помощи лингвистической категории синкретизма с опорой на достижения философии и психологии. Выявляются истоки синкретизма в языке, раскрывается сущность лингвистического синкретизма, изучается логика существования и развития языкового синкретизма. Исследуются специальные основания лингвистического синкретизма.
В четвертой главе на материале временных форм современного немецкого языка дается углубленная характеристика синкретизма как свободного синтеза содержательных элементов органического целого. В главе осуществляется последовательное разграничение характера протекания события / бытия и его существования во времени, а также учет различной маркировки харак-
тера протекания приводит к выделению темпоральной, аспектуаль-ной и акциональных категорий (способов действия). Рассмотрение временных форм как глагольных комплексов, представляющих единое грамматическое целое при сохранении семантической значимости их компонентов, обнаруживает совмещение в рамках денотативных функций всех временных форм грамматических категорий темпуса и аспекта. В связи с отсутствием верификации ожидаемого говорящим будущего события / бытия денотативные функции форм футурума пополняются еще и модальной семой. Все временные формы определены в темпоральном и аспектуальном отношениях, а формы футурума I и II - также и в модальном отношении. Временные формы в современном немецком языке являются, таким образом, би- или поликонцептными. Поскольку каждая временная форма представляет совместную номинацию нескольких грамматических категорий в одном нечленном номинативном элементе, то недопустимо игнорировать одну из грамматических категорий и говорить исключительно о темпоральном функциональном предназначении анализируемых грамматических категориальных форм. Временные формы в современном немецком языке обнаруживают проявление межкатегориального синкретизма, который может быть охарактеризован как свободный синтез их содержательных элементов, закономерно следующий за периодом размежевания составных элементов исследуемых объектов. Все временные формы в современном немецком языке заключают в своем парадигматическом содержании наряду с сигнификативной функцией, тождественной денотативной функции данной временной формы, также сигнификативные функции, отражающие использование этой временной формы в первичной временной сфере употребления других временных форм, и обнаруживают тем самым проявление внутрикатегориального синкретизма. Презенс и перфект употребляются в первичных временных сферах функционирования претеритальных и футуральных временных форм, прете-рит и плюсквамперфект - в первичных временных сферах функционирования презентных и футуральных временных форм, футурума I и футурума II - в первичных временных сферах функционирования презентных и претеритальных временных форм. Также и во внутрикатегориальном отношении, таким образом, временные формы являются поликонцептными. Сигнификативные
функции временных форм, связанные с областью функционирования форм - партнеров по парадигме, представляют собой синкретические превращенные образования, проявляются на уровне коннотаций, опосредованы денотативными функциями временных форм и являются для них вторичными. Поскольку денотативное содержание и внутренняя форма во всех употреблениях каждой временной формы остаются неизменными, нет основания говорить об омонимии. Речь при этом идет о разных сторонах одного объекта существующей реальности. Превращенные образования как качественно цельные явления сливаются со свойствами их материального носителя (со свойствами соответствующей морфемы). Нейтрализация различных темпоральных дифференциальных признаков в рамках одной единой грамматической категориальной формы и приводит к объединению в системе языка в общее нерас-члененное целое сигнификативных функций формы, т.е. к ее парадигматическому синкретизму. Обоснованием того, что внутри категориальный синкретизм носит парадигматический характер, что абсолютно все функции каждой временной формы, также и ее вторичные функции, обусловлены системой языка, является то обстоятельство, что сигнификативные коннотации представляют факт коллективного языкового сознания и как таковые зафиксированы именно в парадигматическом содержании соответствующей грамматической категориальной формы. Контекст же (лингвистический и экстралингвистический) играет роль средства отбора и актуализации синкретизируемых, совмещаемых временными формами на уровне языка функций. В речи происходит так называемое разрешение, устранение синкретизма. То, что вторичные функции временной формы обнаруживаются при употреблении этой формы в областях, традиционных для других форм парадигмы, не означает, что какая-то конкретная вторичная функция рассматриваемой грамматической категориальной формы просто-напросто дублирует первичную функцию другой грамматической формы противопоставления. Различные формы служат для обозначения различных концептов. Временная форма функционирует в первичной временной области употребления своего партнера по парадигме постольку, поскольку последний не может выразить то, что находится в сфере возможностей данной временной формы в силу ее внутренней формы (презенс способен обозначить действительно воспроиз-
водящее, повторяющее воспоминание, претерит может представить настоящее или будущее относительно момента актуального Те-перь-событие / бытие как уже состоявшееся в «живой» фантазии говорящего и т.д.). Из синкретичного, нерасчлененного восприятия объективной реальности проистекает внутрикатегориальный синкретизм в системе временных форм. Внутрикатегориальный синкретизм в системе временных форм подобно межкатегориальному синкретизму (данный вид синкретизма свойственен также вторичным сигнификативным функциям временных форм, в связи с тем, что в каждой сигнификативной функции совмещены смысловые признаки нескольких грамматических категорий) представляет собой внутреннее гармоничное единство содержательных элементов, различных сигнификативных функций в рамках одной единой грамматической формы.
В пятой главе производится отграничение явления синкретизма от явлений нейтрализации, контаминации, игры слов, омонимии и полисемии. Автор полагает, что о корреляции синкретизма и нейтрализации можно говорить лишь в той мере, что нейтрализация обусловливает проявление синкретизма, обнаруживает его. Синкретизм понимается автором как результат парадигматической нейтрализации, как снятие противопоставления различных сигнификативных функций в рамках одной языковой формы. Никак не соприкасаются друг с другом синкретизм и контаминация. В случае контаминации объединение отдельных элементов двух языковых единиц приводит к возникновению третьей, контаминированной, единицы. При синкретизме осуществляется полное, а не частичное совмещение различных содержательных элементов одним языковым знаком, образования новой языковой единицы не происходит. Есть веские основания для разграничения синкретизма и игры слов, каламбура. Каламбур, помимо функций одного слова, может строиться на комическом использовании омонимов, паронимов или других сходно звучащих слов. И даже если в каламбур соединяются различные функции одного знака, столкновение функций принимает при этом вид их противопоставления. Совмещения функций, как в случае синкретизма, не происходит. Нет ничего общего между синкретизмом и омонимией. Используя критерий единства происхождения, можно безошибочно определить, имеем ли мы дело с одним языковым знаком (синкретизм,
равно как и полисемия), или же речь идет о двух языковых знаках (омонимия). Применение данного критерия позволяет также избежать противоположной ошибки, когда случаи омонимии интерпретируются как синкретизм. Несмотря на то что явления синкретизма и полисемии в классификации Н.Д. Арутюновой относятся к одному типу формально-содержательной асимметрии, оба явления обладают в силу различия природы их асимметрии своими собственными характеристиками. Исходя из понимания соотношения функции и значения, идущего от Пражской лингвистической школы, автор определяет синкретизм как совмещение двух и более сигнификативных функций одним языковым знаком, полисемия же трактуется как ряд значений одной функции.
О.К. Клименко
СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ. ИСТОРИЯ ЯЗЫКА.
2012.03.008. ГАНИНА НА. КРЫМСКО-ГОТСКИЙ ЯЗЫК. -Санкт-Петербург: Алетейя, 2011. - 288 с. - (Славяно-герман. ис-след.).
Наталья Александровна Ганина - доктор филологических наук, доцент кафедры германской и кельтской филологии, специалист в области сравнительно-исторического языкознания, германских языков, средневековой латинской и немецкой палеографии, эпиграфики1.
Монография посвящена анализу бытования, письменной фиксации и структурных уровней одного из германских реликтовых языков - крымско-готского на историческом отрезке от проникновения германцев в Северное Причерноморье в конце III в. до единственной письменной фиксации, осуществленной в XVI в. фламандским дипломатом гуманистом О.Г. де Бусбеком. Автор книги считает, что до сих пор существовал разрыв между источни-
1 Автор работ: Готская языческая лексика. - М., 2001. - 176 с. (в соавт. с Е.Р. Сквайрс): Немецкие средневековые рукописи и старопечатные фрагменты в «Коллекции документов Густава Шмидта» из собрания Научной библиотеки Московского университета: Каталог и исследования. - М., 2008. - 472 с.
