CC BY
13
СОЦИАЛЬНЫЕ И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ РАЗВИТИЯ НАУКИ. ЛИЧНОСТЬ УЧЕНОГО
2012.02.010. ЧЕРНОЗУБ СП. К НОВОМУ КОНЦЕПТУ НАЦИОНАЛЬНОЙ НАУКИ // ОНС: Обществ. науки и современность. -М., 2011. - № 6. - С. 132-143.
Ключевые слова: национальная культура; культурологический концепт науки; антропологический концепт науки; «конфликт цивилизаций».
В традиционной универсалистской концепции науки ее национальные характеристики, по словам автора - сотрудницы Института социального анализа РАН (Россия), - фактически отсутствуют. В отличие от этого современные трактовки предполагают наличие многообразных органичных связей науки с особенностями национальной культуры, религиозными, нравственными и психологическими устоями общества.
Кто не слышал знаменитой чеховской фразы: «Национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения; что же национально, то уже не наука» (цит. по: с. 132)? Автор считает неслучайным, что в любой российской аудитории всегда найдется человек, который при словах «национальная наука» обязательно приведет эту цитату. В противном случае слова Ф.М. Достоевского: «У них великий аргумент, что наука общечеловечна, а не национальна. Вздор! Наука везде и всегда была в высшей степени национальна... (2 х 2 = 4 - не наука, а факт)» (цит. по: с. 132), - звучали бы не реже.
Психолог увидел бы в этом парадоксе свидетельство определенного сбоя, ограничения свободы сознания. А. Лоренцер, основавший в психоанализе направление глубинной герменевтики, ска-
зал бы, что перед нами типичное действие клише. Клише вызывают в человеке автоматическую, почти рефлекторную реакцию на ситуацию определенного типа. Возникают такие феномены вследствие деградации определенных смысловых связей в символической действительности человека, например под действием тоталитарных практик социализации (с. 133). К сожалению, примеры таких тоталитарных практик в интеллектуальной истории России найти нетрудно.
Однако деградировавшую до уровня клише смысловую связь можно восстановить, в частности путем анализа проблемы в нестандартном ракурсе. В данной статье проблематика национальной науки рассматривается в контексте анализа некоторого множества ее интерпретаций, которые представлены в работах, опубликованных в книжной серии «Бостонские исследования по философии науки» (Boston studies in the philosophy of science). Материалы серии, издающейся с 1963 г., к настоящему времени составляют около 300 томов и в том числе касаются вопросов национальной науки.
Национальная наука как предмет самостоятельных исследований имеет свою историю. В период возникновения классической науки (XVII в.) «национальный вопрос» явным образом в ней не поднимался; ученый-космополит в те времена был вполне органичным явлением. Это и понятно: проблематика национальной науки не могла актуализироваться прежде активного формирования европейских наций. Только войны и революции XVIII-XIX вв., в которых сформировалось самосознание ведущих европейских наций, сделали актуальной эту проблему.
В зените эпохи Просвещения интерес к национальной науке оставался еще вполне периферийным. Просветители полагали, что разум как суверенную сущность человека отличают универсализм, независимость от национальных, сословных и религиозных различий. Поэтому истина открывается всем людям в одном и том же обличье, т.е. она принципиально лишена какой бы то ни было национальной специфики. Однако натурализм, принцип физической каузальности, достигнув монопольного положения в объяснении природы познания, имманентно порождает потребность в осознании его пределов. И поднятый И. Кантом вопрос о границах «чистого разума» - это тоже отклик на указанную потребность.
Следует учесть, что проблема границы для науки (человеческого разума) в XVIII в. возникает в контексте вопроса о статусе европейской цивилизации в целом. Европа осознает себя не просто автономной подсистемой мировой культуры, но ищет рационального объяснения сложившейся системы отношений с другими частями мира. Наличие экспериментального естествознания совершенно справедливо рассматривалось в качестве одного из ключевых отличий европейской культуры от всех прочих.
Из попыток выявить основания для этого и других культурных различий возникает ряд идей, которые в XIX в. послужат стимулом к формированию концепта национальной науки. Проблема конкуренции между нациями в области научных исследований в этот период получила значительный общественный резонанс. Этому способствовал обостренный интерес к любым формам национального вопроса, характерный для XIX в. с его непрерывными вспышками национальных восстаний, революций, войн и пр. К тому же примерно к середине XIX в. ученые практически по всей Европе активно превращаются в государственных служащих, а это в свою очередь вписывало национальные сообщества ученых в контекст политической конкуренции их времени.
Созданный в рамках позитивистского подхода концепт национальной науки оказался весьма жизнеспособным. Фактически он оставался доминирующим до второй половины XX в. Далее наступает период его заката, преображения и наполнения новым содержанием.
Достаточно красноречивые свидетельства о тематической и методологической эволюции исследований национальной науки во второй половине прошлого века дает простой перечень томов «Бостонских исследований по философии науки»; под наукой в данном случае подразумевается комплекс математических и естественных наук. Одного взгляда на этот перечень достаточно, чтобы увидеть почти полное отсутствие интереса к этой проблематике на протяжении 1960-1980-х годов. За 20 лет вышли всего два тома (47 и 68), посвященные, соответственно, исследованиям науки в Италии (1980) и в Польше (1982). Но и эти два тома служат примером традиционного позитивистского подхода к науке, не знающей никаких национально-культурных особенностей. В «Польских исследованиях по философии естественных наук» (т. 68) говорится не о
польской философии науки, а о философии науки в Польше с акцентом на имена, основные темы и произведения. По такому же принципу составлен и сборник «Итальянских исследований по философии науки» (т. 47).
Однако в те же 1980-е годы начал формироваться и комплекс новых подходов, фундаментом которых послужили идеи культурологического (антропологического) истолкования феномена науки. Наука стала интересовать исследователей как явление, имеющее локальное измерение, тесно связанное в своем развитии с историей и культурным достоянием конкретных стран. К началу 1990-х годов данный тренд сформировался в достаточно представительное направление. Публикации «Бостонских исследований» свидетельствуют об этом со всей очевидностью. Так, в 1992 г. появляется «Философия и концептуальная история науки на Тайване» (т. 141), в 1996 г. - «Китайские исследования по истории и философии науки и техники» (т. 179), в 1998 г. - «Японские исследования по философии науки» (т. 45).
Опять на повестку дня выходит вопрос о природе и влиянии культурных различий на организацию и тематическую структуру научных исследований, а также на особенности государственной политики в области науки в разных странах. Естественным образом в создающемся сегодня массиве исследований выделяется критика базовых теоретических положений XVIII-XIX вв. Наиболее резкая критика, как и следовало ожидать, исходит от представителей тех стран, которые были объектом и более или менее добровольным реципиентом идеологии и достижений западной науки.
Анализируя историю науки в своей стране, Б. Килинч1 и другие турецкие ученые рассматривают ее теперь через призму не только инструментальных контактов с Западом, но и контактов, влияющих на образ жизни и ценности. А в этом случае вопросы о том, почему история науки сложилась так, как сложилась, выводят исследователей в сферу тонких культурных взаимодействий. Б. Килинч также отмечает, что воздействие западной науки на развитие науки в Турции имело серьезные особенности в зависимости от того, кто в то или иное время считался представителем Запада.
1 Kilinc D. Ottoman science studies: A review // Turkish studies in the history and philosophy of science. - Dordrecht: Springer, 2005. - (Boston studies in the philosophy of science; Vol. 244).
В XVIII в. его воплощением служила Франция. Со второй половины XIX в. в образе «Запада» стали проступать черты Великобритании, а с конца XIX в. - Германии (с. 139).
В «Бостонских исследованиях» представлены и такие подходы к истории науки, сторонников которых, по мнению автора, вряд ли можно упрекнуть в идеологической ангажированности. Хотя они считают себя пострадавшими от идеологии, пропагандирующей позитивистский концепт национальной науки. Поэтому для них дело чести - обнажить и корыстные интересы его создателей, и ряд фальсификаций исторического материала, обусловленных именно идеологическими установками европейских историков.
В частности, книга «Наука и империи» (т. 136), вышедшая в 1991 г., поднимает проблему становления «колониальных моделей науки» и их влияния на особенности науки в странах, освободившихся от колониального ига. В контексте постколониального дискурса обсуждается и роль науки как средства укрепления господства колонизаторов. Так, доказательству тезиса, согласно которому именно таким целям служила интерпретация науки как исключительно европейского по своему происхождению феномена, Р. Ра-шид посвящает одну из глав в своей книге «Развитие арабской математики: Между арифметикой и алгеброй» (т. 156), вышедшей в 1994 г.
Р. Рашид фактически, по словам автора, распространяет на историю науки те критические приемы, которые разработал Э. Са-ид в своей знаменитой книге «Ориентализм»1. Объектом анализа Э. Саида стала «идея Европы», т.е. «идея европейской идентичности как превосходства над всеми другими народами и культурами» (цит. по: с. 140). Соответственно, в практиках европейских ориенталистов разоблачаются приемы установления и оправдания гегемонии колонизаторов над покоренными народами. Причем особое место отводится Арабскому Востоку. Р. Рашид, применяя критический инструментарий Э. Саида к истории математики, недоумевает по поводу того, что представление о науке как исключительно европейском феномене продолжает жить и в наши дни, несмотря на широкую известность исследований по истории китайской науки, многочисленных трудов, посвященных арабской науке, и т.п. (с. 140).
1 Саид Э. Ориентализм. - М., 2006.
Наблюдаемое обращение к новому концепту национальной науки, подчеркивает автор, не просто оживляет тематику старых споров - возникают новые сюжеты. Например, поднимаются вопросы не только о том, как культурная специфика того или иного общества может повлиять на судьбу науки в соответствующей стране, но и об изменениях в культуре, возникших под влиянием науки. Иллюстрацией может служить позиция авторов и составителей сборника «Восприятие дарвинизма в Иберийском мире: Испания, Испанская Америка и Бразилия» (т. 221), вышедшего в свет в 2002 г. Наряду с работами, посвященными философскому анализу тех или иных конструктов теории эволюции, в нем содержатся статьи, показывающие социальные последствия распространения теории естественного отбора в странах, переживающих процесс формирования национального самосознания. Концепция науки, восходящая к идеям европейского Просвещения, и ее роль в формировании национальной идентичности мексиканцев затрагиваются в «Мексиканских исследованиях по истории и философии науки» (т. 172), опубликованных в 1996 г.
Все эти направления автор считает весьма перспективными. «Единственное, что не сулит никаких перспектив, - пишет он в заключение, - это нежелание работать над осознанием собственной миссии, собственного культурного своеобразия в области науки, ибо это обрекает нас на бесконечную и беспросветную подражательность, вторичность по отношению к тем образам национальной науки, которые будут созданы кем-то, причем не ради обеспечения наших интересов» (с. 142).
Т.В. Виноградова
2012.02.011. АЛБЕРТ М., КЛЕЙНМАН Д.Л. ВКЛАД ПЬЕРА БУР-ДЬЕ В ИССЛЕДОВАНИЯ НАУКИ И ТЕХНОЛОГИЙ. ALBERT M., KLEINMAN D.L. Bringing Pierre Bourdieu to science and technology studies // Minerva. - L., 2011. - Vol. 49, N 3. - P. 263-273.
Ключевые слова: исследования науки и технологий; П. Бур-дье; научная область; капитал; автономия науки.
На протяжении многих лет, по словам авторов - американских социологов, в исследованиях науки и технологий (ИНТ) практически не уделялось внимания роли и механизмам распределения
