CC BY
19
ворного стиля. Очарование произведения, по мнению исследователя, рождается из противоречия между двумя этими стилями и из частого чередования прямой и косвенной речи.
Автор статьи обращает также внимание на особую «плотность» языка Жида. Такой стиль способствует созданию своеобразной, насыщенной оттенками эмоций атмосферы в произведении. Форма личного дневника позволяет проникнуть во внутренний мир персонажа, передать его душевное волнение.
В заключение работы исследователь отмечает стройную композицию произведения и анализирует использование событийных контрастов и психологических параллелизмов для усиления этой стройности (слепота - обретение зрения Гертрудой, экзальтация - горечь и успокоение пастора). Таким образом, Жид прекрасно выстраивает взаимодействие между содержанием и формой, стилем и идеями романа, а кроме того, находит подходящую повествовательную форму для выражения этих идей, заключает Балу Азаде.
Н.А. Нестерова
ЛИТЕРАТУРА XX-XXI вв.
Русская литература
2012.01.023. [МАТЕРИАЛЫ О ВВ. РОЗАНОВЕ] ЭНТЕЛЕХИЯ: Вестник Костромского Государственного университета им. Н.А. Некрасова / Гл. ред. Едошина И. А. - Кострома, 2010. - № 21. -164 с.
В 2010 г. научно-публицистический журнал «Энтелехия» отметил свое десятилетие. Это издание явилось результатом работы созданного на базе Костромского государственного университета им. Н. А. Некрасова Межрегионального центра по сохранению и изучению творческого наследия В. Розанова и П. Флоренского. Каждый год (начиная с 2000) выходит два номера журнала, один из которых посвящен В. Розанову, другой П. Флоренскому.
В № 21 собраны материалы о В.В. Розанове, исследуются культурологические, философские, литературоведческие аспекты творчества мыслителя.
Главный редактор журнала, доктор культурологии, профессор КГУ И.А. Едошина в статье «Розанов, Розанов, Варварин: к проблеме герой/маска» развенчивает «иллюзию полного совпадения» Розанова - реального человека с Розановым - героем «опавших листьев»: «Дав герою собственную фамилию (схожую, но с иным значением и звучанием), автор словно благословляет его на отдельную от себя жизнь, которая творится из схваченных сознанием мимолетностей» (с. 15). Сопоставляя «опавшие листья» (произведения, написанные в период с 1912 по 1918 г.: «Уединенное»
(1912), «Опавшие листья. Первый короб» (1913), «Смертное»
(1913), «Сахарна» (1913), «Мимолетное» (1915), «Опавшие листья. Второй короб» (1915), «Последние листья» (1916), «Апокалипсис нашего времени» (1918) с письмами В.В. Розанова Э.Ф. Голлербаху, Н.Н. Страхову, В.И. Герье, документами, И.А. Едошина фиксирует разделенность писателя и героя, их принципиальную нетождественность.
Совпадения между открывающим основы бытия героем и реальной жизнью его создателя обманчивы, так как выходят за пределы частной судьбы. Имена-маски, напротив, напрямую связаны с биографией писателя. В качестве маски исследовательница рассматривает многочисленные подписи Розанова под статьями, при этом намеренно не использует понятия «псевдоним», который в переводе с греческого означает «ложно именуемый»: «Нигде и никогда Розанов себя ложно не именовал, а использовал имена-маски» (с. 19). По Розанову, маска не затрагивает «я» того, кто ее надевает, обладая собственным смыслом. Например, в «Новом Времени» он подписывался такими именами-масками, как Ibis, Дачник из Териок, Мнимо упавший со стула, Барон Т-е, Конституционалист, Т-щъ, Старожил, Старый друг, Старый журналист, Подписчик «Словаря» и др. Эти имена-маски определены обстоятельствами подготовки журналистских материалов и отражают авторское отношение к ним.
В либеральных изданиях «Русское Слово», «Слово» подписи В. Варварин, В. Надеждин, В. Елецкий, В. Руднев указывают на тех людей и места, которые были ему особенно дороги: «Варварин - от имени жены, "друга" - Варвары Дмитриевны Бутягиной, Руднев -мужской вариант ее девичьей фамилии, Елецкий - от Ельца, где они познакомились, Надеждин - от имени их первой дочери,
умершей в младенчестве» (с. 20). И.А. Едошина подчеркивает, что обозначенные в либеральной прессе имена-маски являются не «политической беспринципностью» и отказом от себя, а, напротив, прямым указанием на автора. Таким образом, герой, имя-маска -способы автопрезентации, свидетельствующие «не о парадоксальности или противоречивости Розанова, а о глубинной цельности его личности как писателя, мыслителя и журналиста» (с. 20-21).
На «опавших листьях» строится «Феноменология ландшафта как стратегия интерпретации биографического текста» Л.Е. Артамошкиной (канд. филос. наук, Санкт-Петербург). Стилистически и сюжетно в «листве» задана «телесность»: «Сюжетно "телесность" изначально определяется местом, потому автор задает топологию для каждого сюжета-"листа", и топос разворачивается в ландшафт» (с. 22). Для В. Розанова важно пространство, в котором появилась «мысль-чувство-переживание». Оно приобретает конкретные формы (кабинет, вагон, улица), тяготеет к свертыванию, прилегая «все ближе и ближе к телу» («лежу комком в утробе матери»). Понимание слитности мысли, чувства, места и пространства родственно экзистенциализму М. Хайдеггера. Пространство у В. Розанова удерживается не только внутри текста, но и на его границах: после написанного - пробел, белый лист. В. Розанов постоянно противопоставляет пространство Дома и «общественность», пространство собственного текста («упавшего листа») и «литературность». Дом - «средоточие "четверицы"» (с. 28). Мысль о супружеском ложе для новобрачных в храме органично вытекает из посыла: Церковь - Дом, место самых интимных и человеческих проявлений.
Статья М.Ю. Эдельштейна (Москва) «Вокруг одной рецензии В.В. Розанова» включает текст рецензии В.В. Розанова (с небольшими сокращениями) на книгу стихов Н.Н. Шульговского «Лучи и грезы» (1912) и два письма Шульговского к Розанову. М.Ю. Эдельштейн, «пунктиром» прочерчивая биографию Н. Н. Шульговского, более подробно останавливается на обстоятельствах его встречи с Розановым. Молодой драматург надеялся на помощь и поддержку Розанова в публикации и постановке «Азы», просил написать рецензию на это произведение. Розанов принял живое участие в хлопотах о публикации (вел переговоры с
A.С. Сувориным, В.П. Бурениным, Б.С. Глаголиным), однако рецензию на драму не написал.
Между тем на сборник стихов «Лучи и грезы» откликнулся сразу, вызвав негодование Н. Шульговского. Недовольство объясняется тем, что рецензент обвиняет начинающего поэта в слащавости, называя его поэзию «кондитерской»: «Нет поэзии без тайны, загадки и некоторой спутанности; а весь Шульговский так отчетлив!.. Должно быть немножко "чепухи": это уж традиция поэтов. Волоса всклокочены, платок забыт, одной пуговки не застегнуто, галстук набок: вот признаки поэта! В мундире не показывайся на Парнасе»1. Подобные обвинения кажутся Н. Шульговскому незаслуженными и необъективными. В своих письмах В. Розанову он предполагает, что тот просто не читал его книгу, а вынес приговор, «пробежав два, три стихотворения»: «...а просто не читали. Ибо, если да, то удивились бы, наоборот, да откуда же у "юного" поэта столько скорби, и не нытья, скучного и глупого, а именно скорби. И столько тайны». И далее: «"Аза" - запрещена цензурою к представлению. О сем напечатано на обложке. Вы пишете "до сих пор почему-то нигде не играна". Так вот и остальное, с таким же вниманием. А я бы разразился из-за одного этого статьею против цензуры театральной дикой и узкой. А Вы об этом молчите» (цит. по: с. 79).
Однако после стольких упреков корреспондент просит о новом отзыве, уже не о рецензии, а о статье «искренней и достойной Вас». Эдельштейн не ставит вопрос о справедливости розановской критики, но в примечании сообщает, что о стихах Н. Шульговского резко отрицательно писали В.Я. Брюсов, В.И. Нарбут, С. Кречетов, а положительные отзывы принадлежат неизвестным или анонимным авторам малоавторитетных изданий. Вместе с тем настойчивость молодого поэта «все же принесла свои плоды» (с. 81), упоминание его имени в «нововременском» обзоре важнейших литературных событий состоялось, вероятно, не без участия
B. Розанова.
1 Розанов В.В. Собр. соч.: В 30 т. - М., 2006. - Т. 22: Призраки времени. -
С. 80.
С.М. Усманов (Иваново) в статье «Россия и ее окраины в публицистике В.В. Розанова 1900-1917 гг.» прослеживает изменение позиции мыслителя по национальному вопросу.
Обращаясь к эпохе Серебряного века как к одной из самых проблемных в современном гуманитарном знании, «что в значительной степени определяется глубиной кризисного характера», Е.Б. Витель (Кострома) отмечает в качестве характерных ее особенностей исчезновение рисунка в живописи, лада, мелодии и гармонии в музыке, рифмы в поэзии, логики развертывания мысли в литературе - знаковых для европейской художественной культуры признаков, которые сравнивает с брошенным в воду камнем: «... круги от его падения продолжают расходиться в пространстве мыслей, идей и концепций о назначении и смысле современного искусства» (с. 155). Статья Е.Б. Витель «"Усталость форм" и культ художественного "ЭГО": к вопросу о кризисе художественной формы в художественной литературе ХХ века» является отзывом на монографию Н.Е. Мусиновой «Проблемы целостности художественной формы в поэтике Серебряного века». Автор отзыва считает, что исследовательнице удалось показать, как модернизм «играет» художественной формой, представляя ее то открытой и двойственной, то закрытой и целостной.
В реферируемом номере «Энтелехии» представлена статья Н.Е. Мусиновой (Кострома) «"Органические" идеи философии В.В. Розанова и акмеистов в контексте Серебряного века», в которой отмечается, что уже первый труд В. Розанова «О понимании» ориентирован на цельность, «органичность» и «жизненность». Позднее в работах «Цель человеческой жизни» (1892), «Органический процесс и механическая причинность» (1889), «Отречение дарвиниста» (1889), «Красота в природе и ее смысл» (1894) мыслитель еще полнее раскрывает «глубинную сущность природы» человека. Соглашаясь с «органической теорией» К.Н. Леонтьева, В. Розанов в статье «Европейская культура и наше к ней отношение» пишет: «Как в природе, так и в истории человечества процессы развития имеют одно течение: восхождение от первоначальной простоты, слитности - к многообразию форм, в одно и то же время
разделенных и связанных прочно единством общего типа»1. В ро-зановской «метафизике целостности» «человек, единый в своей душевной и телесной жизни, связан с Логосом» (с. 132).
«Органическими» идеями были проникнуты многие концепции Серебряного века, в том числе акмеизм. В одной из центральных статей акмеизма «О природе слова» О. Мандельштам определил его как «органическую школу русской поэзии»2. Как и у В. Розанова, у О. Мандельштама слово - часть Логоса, залог целостности бытия человека. В своей статье поэт напрямую обращается к творчеству В. Розанова, отмечая его борьбу за сохранение связи со словом. Идею стихотворной «органики» настойчиво проводил Н. Гумилев, сравнивая стихотворение с живым организмом, а тайну его рождения с тайной возникновения жизни3. В поэзии других акмеистов - М. Зенкевича («Дикая порфира») и В. Нарбута («Аллилуйя») - также обнаруживаются «органические» мотивы. Образ круга (например, «за пламенной сферой - сфера», «круг ежедневного вращенья») представляет аллегорию Вселенского единства, символ вечности. Таким образом, «органические» идеи В. Розанова и акмеистов являются свидетельством единого культурно-исторического пространства Серебряного века.
О.Е. Малая (Кострома) ставит «Проблему поэтического творчества и воспринимающего субъекта в эстетике Н.С. Гумилева». В рамках обозначенной проблемы автор обращается к статьям Н.С. Гумилева по теории искусства: «Читатель», «Жизнь стиха», «Анатомия стиха», в которых сформулированы требования, предъявляемые поэзией к личности поэта: «Во-первых, признание своей единственности и всемогущества, во-вторых, усовершенствование своей природы»4.
1 Розанов В.В. Европейская культура и наше к ней отношение // Розанов В.В. Соч. / Сост. А.Л. Налепина и Т.В. Померанской. - М., 1990. - С. 149.
2
Мандельштам О. О природе слова // Мандельштам О. Четвертая проза. -М.: Эксмо, 2007. - С. 406.
3
Гумилев Н. Жизнь стиха // Гумилев Н. Соч.: В 3 т. - М., 1991. - Т. 3. -
С. 7-16.
4 Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии / Сост. Г.М. Фридлендер (при участии Р. Д. Тименчика). - М., 1990. - С. 60.
Такие требования подчас встречали непонимание и неприятие современников. К.И. Чуковский рассказывал о случае, происшедшем в редакции «Аполлона»: Н. Гумилев рассказывал собравшимся о диковинных зверушках, подстрелянных им в Абиссинии, показывал их экзотические шкурки, на что неутомимый остряк, редактор «Сатирикона» А. Аверченко заметил путешественнику, будто увидел на шкурках клеймо городского ломбарда, намекнув на то, что считает африканские похождения поэта мифом, сочиненным в Петербурге, поднялось «хихиканье - очень ехидное», однако Н. Гумилев «ни слова не сказал остряку». «Печати на шкурках были поставлены отнюдь не ломбардом, а музеем Академии наук, которому пожертвовал их Гумилев, - пишет К.И. Чуковский. -Тогда я не понимал, но впоследствии понял, что его надменное отношение к большинству окружающих происходит у него не от спеси, но от сознания своей причастности к самому священному из существующих искусств - к поэзии»1.
В «Анатомии стихотворения» представляющей, вероятно, подготовительный вариант задуманной Гумилевым книги «Теория интегральной поэтики», внимание обращено не только на художника, но и на воспринимающего субъекта: «Поэт для того, чтобы его слова были действенными, должен ясно видеть соотношение говорящего и слушающего»2. По Гумилеву, искусство не всесильно, так как зависит от восприятия читателя, зрителя, слушателя. Большому художнику должно быть важно, чтобы его поняли.
Рубрика «Скрещение судеб» представлена статьями И.А. Едошиной «Страхов и Розанов», В.В. Тихомирова (Кострома) «Н.Н. Страхов: движение к религиозной эстетике», А.Е. Крикунова (Елец) «В.В. Розанов и Н.Я. Данилевский: онтология истории и рождение исторической памяти».
В рубрику «Розанов-мыслитель» включены статьи О. А. Чулкова (Санкт-Петербург) «Перевод "Метафизики" как экзистенциальный опыт В.В. Розанова», И.О. Надточего (Воронеж) «В.В. Розанов как экзистенциальный мыслитель», А.А. Медведева
1 Луницкая В. Николай Гумилев: Жизнь поэта по материалам домашнего
архива семьи Луницких. - Л., 1990. - С. 97.
2
Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии / Сост. Г.М. Фридлендер (при участии Р. Д. Тименчика). - М., 1990. - С. 66.
(Тюмень) «"Записки из подполья" Ф.М. Достоевского как парадигма в религиозно-философской рефлексии В.В. Розанова».
Под рубрикой «Проблемы культуры в творчестве Розанова» опубликованы работы Г.А. Поперечной «Критика культуры в творчестве В. Розанова» и А.М. Подоксенова1 (Елец) «Жизненная повседневность и религия пола В.В. Розанова в контексте психоанализа З. Фрейда».
В книге приведены сведения об авторах статей; каждая статья снабжена примечаниями и библиографическим списком.
К.А. Жулькова
2012.01.024. В. ХЛЕБНИКОВ В ЖУРНАЛЕ «TORONTO SLAVIC QUATERLY». - Toronto, 2011. - N 35. (Сводный реферат).
1. КАЛМЫКОВА В. Брюсов - Хлебников - Гуро: только стихи. -Режим доступа: http://www.utoronto.ca/tsq/35/kalmykova35.shtml
2. СЕГАЛ (РУДНИК) Н. «Зверинец» В. Хлебникова: слово и изображение. - Режим доступа: http://www.utoronto.ca/tsq/35/segal35. shtml
Связь русского футуризма и символизма, пишет филолог и искусствовед Вера Калмыкова (1), «была неочевидна лишь ангажированным современникам, находящимся под обаянием декларированных отказа и неприятия - с обеих сторон» (1, с. 35). Между тем воздействие поэтики символистов на последующие литературные школы - признанный факт истории русской литературы, уже привлекавший внимание исследователей2. Цель статьи - показать, как это влияние проявлялось в отдельных произведениях, образах и мотивах, причем у поэтов «тихих» - Велимира Хлебникова и Елены Гуро.
На самом общем уровне, замечает В. Калмыкова, Хлебникова сближает с символистами, в частности с В.Я. Брюсовым, отноше-
1 См.: Подоксенов А.М. Михаил Пришвин и Василий Розанов: Мировоззренческий контекст творческого диалога. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2010. Реферат кн. см.: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 7, Литературоведение: РЖ /
РАН ИНИОН. - М., 2011. - № 3. - С. 142-149 (автор - К.А. Жулькова).
2
Клинг О. А. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов. - М., 2010.
