CC BY
15
2012.01.008. ШМИТ Р. МОДЕЛИ, ИХ ПРИМЕНЕНИЕ И НАУЧНОЕ ПРЕДВОСХИЩЕНИЕ: НЕЯВНОЕ ПОЗНАНИЕ ЛЮДВИГА БОЛЬЦМАНА.
SCHMITT R. Models, their application, and scientific anticipation: Ludwig Boltzmann's work as tacit knowing // Bulletin of science, technology & society. - 2011. - Vol. 31, N 3. - Р. 200-205. - D0I:10. 1177/0270467611406517. - http://bst.sugepub.com/content/31/3/200
Ключевые слова: Л. Больцман; М. Полани; научные модели; неявное познание; П. Эренфест; А. Эйнштейн; Л. Витгенштейн.
Автор, исследователь из Чикагского университета (США), демонстрирует, что разработанная М. Полани идея неявного знания действительно отражает реальную практику научного познания, в частности, в лице таких выдающихся ученых, как физик XIX в. Л. Больцман, и испытавшие влияние его исследовательской методологии физики П. Эренфест, А. Эйнштейн, а также философ Л. Витгенштейн.
М. Полани, пишет автор, указывал, что все знание содержит важный персональный компонент, который воспитывается погружением субъекта познания в традицию сообщества, где субъект «присваивает» определенные умения, выступающие персональной способностью к познанию. Эта персональная способность к познанию представляет неявное знание, которое невозможно выразить и которое существует как нечто само собой разумеющееся - «встроенное» в индивида, скорее в его «тело», чем в «голову» (с. 200). Такого рода знание (умение) было неизвестно древнегреческой философии, классифицировавшей знание на episteme, techne и phrone-sis (в грубом переводе соответственно: эпистемология, технология и практическая мудрость). В Древней Греции был аналог понятия неявного знания-умения - metis (искусство), - но это слово не выражало категорию знания. Между тем то, что М. Полани определял и обосновывал в своей эпистемологии как неявное знание, выдающийся физик XIX в. Л. Больцман (1844-1906) практиковал в качестве рабочего метода своей науки. Исследовательский метод Л. Больцмана представлял именно «прием», умение (craft), а не доктрину или теорию. Метод - сугубо персональный, не афишируемый - стал достоянием науки других выдающихся ученых -П. Эренфеста, А. Эйнштейна, Л. Витгенштейна.
Главный вклад Л. Больцмана в науку - статистическая интерпретация второго закона термодинамики, важнейшее философское значение которой состояло в том, что она открыла фундаментальный порядок Вселенной. Этот порядок - статистический, узаконивающий случайные, прецедентные отступления от правила в качестве факторов формирования новых правил. Так было открыто, что действительность как актуальная реальность всегда сохраняет потенциал множества непредсказуемых своих вариаций-моделей. Иными словами, фундаментальный закон Вселенной -вероятность, плюрализм, относительность. Следовательно, это и фундаментальный закон познания - расчет вероятности разных теоретических моделей действительности. Это тот самый теоретический плюрализм, который столь энергично отстаивал в своей философии науки П. Фейерабенд. Поскольку статистический порядок -фундаментальный закон существования Вселенной, в том числе устройства механизма человеческого познания, вероятностное мышление, перебирающее варианты-модели решения той или иной познавательной задачи, дано человеку по его природе, именно в качестве неявного знания, которое у человека просто есть, и он им пользуется как «приемом» вполне бессознательно. Тем и отличается выдающийся ученый от «простого человека», что имеет повышенную «чувствительность» к собственному неявному знанию, иначе называемому интуицией, которая по определению не может подвести. Это объясняет, почему вообще возможны выдающиеся научные открытия и почему их делают единицы. Обычно человек мало сосредоточен на своей интуиции, не «тренирует» ее упорным мыслительным процессом, не раскрывает ее потенциал неявного знания, лишая себя возможности умственных «прорывов». И только единицы живут другой жизнью. Л. Больцман не был бы великим ученым, если бы не относился к подобным «штучным» людям. Он не случайно заинтересовался проблемой именно вероятного поведения газов, подсказанной ему неявным знанием о фундаментальности вероятностного характера вселенских процессов. Это неявное знание подсказало ему и исследовательский путь рассмотрения проблемы - выяснение влияния вероятных микросостояний газа (фазовых состояний газовых молекул) на его свойства (газовые температуру, давление и объем). Л. Больцман удивительным образом применил статистическую методику (расчета вероятности) в
научном исследовании в то время, когда в науке статистические методы еще не использовались. Л. Больцман произвел в теоретической физике подлинную инновацию. Т. Кун, исследуя более позднее использование расчета вероятности М. Планком, обнаружил помимо Л. Больцмана лишь четырех его современников-физиков, которые лишь теоретически допускали в своей науке понятие «вероятность». Поэтому Л. Больцман заслуживает первенства в развитии вероятностных методов естественно-научного познания, захвативших физику 1920-х годов и нашедших применение и в других областях науки (с. 201).
Отличительный знак познавательной практики Л. Больцмана -прямо вытекающее из его интереса к расчету вероятности физических явлений построение им вероятных моделей (образов, картин) исследуемых явлений. В отношении этого подхода Л. Больцман указывал на своего «великого учителя» - Джеймса Клерка Максвелла - в своей статье «О методах теоретической физики» (On the methods of theoretical physics) (с. 201). Вслед за Дж. Максвеллом Л. Больцман любил пояснять собственные научные идеи моделями-образами, несомненно навеваемые неявным знанием, которое зрительно представляло идею. Так, Дж. Максвелл представил, а Л. Больцман усовершенствовал модель-образ электродинамической индукции в виде велосипеда с дифференциалом скоростей и ручным заводом. Подобные механические модели занимали видное место в естествознании XIX в., и это была работа неявного знания, которая до Л. Больцмана совершалась в умах ученых стихийно, а с ним поднялась на уровень метода. Показательно, что такие модели рассматривались в качестве механических аналогий, полезных для «зрительного» понимания реальности, но не как ее точное отражение. Л. Больцман также видел в научной теории аналогию, метафору реальности, лишь вероятно представляющую реальность, которая, тем самым, в качестве «реальности - для - нас» (если воспользоваться терминологией И. Канта) оказывается вариантной, предусматривая спектр вероятных теоретических своих моделей.
Л. Больцман в своей науке наглядно продемонстрировал, что физик-теоретик не должен думать о разработке «единственной истинной теории», поскольку никто не имеет «уникального пропуска в область истины». Теоретический плюрализм - то, что обосновывается феноменом неявного знания, которое, как знание интуитив-
ное, лишено какого-либо независимого своего подтверждения и само выступает последним критерием истины. Более надежного критерия истины у человека нет. Как было многократно доказано, эмпирическое подтверждение теорий - не критерий их истинности. Однако критерий неявного знания - «слепой», и именно поэтому он на пределе своих возможностей способен производить только вероятные теоретические модели реальности. И это - все, что может человеческое познание. Насколько Л. Больцман выполнял императив познавательного механизма, работающего на основе неявного знания, свидетельствует тот факт, что «Больцман никогда не колебался в признании и исправлении собственных исследовательских ошибок» (с. 202). То есть он был на уровне научной культуры искренним приверженцем теоретического плюрализма, не просто полагая, но твердо зная, что любая его (как и вообще любая) научная идея - лишь вероятная модель реальности.
Отсюда - поразительные теоретические уходы Л. Больцмана в «другие реальности». Например, он высказал идею «цветового пространства» как альтернативу обыденного представления о пространстве. Он поднялся до научной разработки идеи о пространстве - неевклидовом, - имеющем более трех измерений. Он буквально охотился за альтернативами и «набрасывался» на них. Однажды известный «феноменалист» Э. Мах на конференции в 1896 г. неожиданно сделал лаконичное заявление о том, что он не верит в существование атомов, и Л. Больцман признался: «Эти слова все время крутятся у меня в голове» (с. 202). Почему эти слова «крутились в голове» у Л. Больцмана? Для него не было вопроса, существуют атомы или нет: как признание, так и непризнание их существующими представляло лишь гипотезу. Но он «взвешивал» альтернативы и был одинаково открытым для каждой из них. Атомистическая картина мира представляла мир конечным и дискретным, описываемым дискретной математикой, в то время как альтернатива давала картину бесконечного и непрерывного мира (мира-континуума), описываемого математикой дифференциальных уравнений.
Среди тех, кому Л. Больцман передал эстафету своего исследовательского метода, были физики П. Эренфест и А. Эйнштейн. П. Эренфест (1880-1933) написал диссертацию в Вене в 1904 г. непосредственно под научным руководством Л. Больцмана, и все его
последующие работы демонстрировали готовность к оспариванию, критике существующих теоретических моделей в поисках лучших альтернатив. По словам В. Паули, «П. Эренфест был почти религиозно предан идее честной критики в науке, какой бы острой эта критика ни была. Он был убежден в ее стимулирующей научное развитие силе» (с. 203).
А. Эйнштейн никогда не учился у Л. Больцмана, но студентом он прошел курс его публичных лекций по теории и механике газа и, кроме того, поддерживал контакт с П. Эренфестом, обсуждая с ним широкий круг научных проблем. Именно от П. Эренфе-ста А. Эйнштейн получил представление об исследовательском методе Л. Больцмана. Когда А. Эйнштейна спрашивали о философских материях, он признавал произвольную природу аксиом, но в физике, в отличие от Э. Маха, был законченным атомистом. А. Эйнштейн имел фактически написанную диссертацию по статистической механике, но ему посоветовали воздержаться от защиты -в диссертации он критиковал статью Л. Больцмана на эту же тему. А. Эйнштейн внял совету, однако продолжил работу, опубликовав три статьи в 1902-1904 гг. Он был убежден в правильности молекулярной теории теплоты Л. Больцмана, но хотел идентифицировать ее пробелы - минимизировать допущения, постигнуть и развернуть заложенный в теории вероятностный смысл и, наконец, распространить статистическую физику на квантовую гипотезу. Согласно общепринятому комментарию, А. Эйнштейн усовершенствовал аргументы Л. Больцмана так, что «три статьи Эйнштейна проложили мост между работой Больцмана и современной статистической механикой» (с. 203).
Конечно, знаменитая статья А. Эйнштейна 1905 г. «Об электродинамике движущихся тел», посвященная специальной теории относительности, обязана уникальному соображению автора. Однако в ней очевиден «привкус Маха», что касается самой идеи относительности пространства и времени - именно относительности представлений о пространстве и времени к нашему опыту пространства и времени, а это «феноменализм». Отчасти схожей была позиция Л. Больцмана, при этом он смотрел на опыт более гибко, чем Э. Мах, не считая опыт данным априори. Не Э. Мах, а Л. Больцман отчетливо проявил вкус к альтернативам, и идея альтернативности сильно звучит в философском подтексте статьи
А. Эйнштейна 1905 г. Так что «многие указывают на связь между этой статьей и публичными лекциями Л. Больцмана 1897 г. по механике, в которых даже усматривают "эмбрион" общей теории относительности» (с. 203). В любом случае, полученный А. Эйнштейном результат мог прийти к ученому, который способен видеть альтернативы, как их видел Л. Больцман, а эта способность обязана рабочему состоянию познавательного механизма, приводимого в действие неявным знанием.
Просматривается влияние Л. Больцмана и на философа Л. Витгенштейна (1889-1951). В совместной с Б. Расселом работе «Логический атомизм» Л. Витгенштейн определенно использует комбинаторику - перебирание вероятных логических комбинаций (альтернатив) истины. При этом он показывает, что количество таких логических комбинаций не может само определяться логикой, т.е. вводит в логику компонент неявного знания, очерчивая им границы мышления и, тем самым, подобно Л. Больцману, поднимая логику, работающую по механизму неявного знания, на уровень метода.
Однако сам Л. Больцман, оказав большое влияние на научное мышление П. Эренфеста, А. Эйнштейна и Л. Витгенштейна, не сумел должным образом подать свой исследовательский метод в качестве философии познания, с готовностью раскритикованной современными ему философами. Интересно, что 50 лет спустя история повторилась уже в отношении М. Полани, философия познания которого также встретила критику со стороны академических философов. Между тем философия и Л. Больцмана, и М. По-лани имеет сильный и ясный педагогический смысл: следует учить студентов оспаривать свои собственные идеи, оберегать свое научное творчество от превращения его в доктрину, для чего необходимо не отталкивать, а, напротив, приветствовать альтернативы при таком же критическом к ним отношении.
Возможно, пишет автор в заключение, есть неотвратимая логика в том, что философское открытие Л. Больцмана и М. Полани сопротивляется оформлению в хорошо артикулированную философскую доктрину. «Ведь сама эта философия отвергает любое доктринерство, любое "застывание" идей, провозглашая выживание познания как развития только в условиях непрерывного поиска и непрерывной критики альтернатив по "подсказке" ключевого
элемента человеческого познавательного механизма - неявного знания» (с. 204).
А.А. Али-заде
2012.01.009. ДОУД Р. ТЕХНОЛОГИИ И ВИДОВЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ: ПОЛАНИ - НА ПУТИ К МИРУ «ПОСЛЕ ЧЕЛОВЕКА»? DOEDE R. Technologies and species transitions: Polanyi, on a path to posthumanity? // Bulletin of science, technology & society. - 2011. -Vol. 31, N 3. - Р. 225-235. - D0I:10.1177/0270467611406050. -Mode of access: http://bst.sugepub.com/content/31/3Z225
Ключевые слова: М. Полани; трансгуманизм; мир «после человека»; технология; неявное измерение; информация.
Автор из Канады утверждает, что философия М. Полани обнаруживает свое сходство с новейшим взглядом на природу человечества, известным как «трансгуманизм» (transhumanism) и определяющим технологии центральную роль в трансформациях рода Homo sapiens.
В философии М. Полани, пишет автор, присутствует хотя и смутный, но настойчивый мотив происхождения «человека разумного». Можно понять, что, согласно М. Полани, «человек разумный» поселился на Земле в ином эволюционном процессе, чем трансформация «доразумного» человека в род Homo sapiens. Появление и дальнейшая эволюция «человека разумного» была связана с такой дарованной человеку «тонкой технологией», как язык, посредством которого люди получили возможность распространять свой эволюционно сформированный и телесно укорененный интеллект на окружающий их мир. В сущности, М. Полани идентифицирует человека как технолога, который, пользуясь своими природными инструментами (мышлением, языком) и рукотворными технологиями, непрерывно трансформирует не только внешний мир, но и самого себя - свою «человечность». И если понимать «человечность» как моральное сознание, то, по логике М. Полани, не ожидает ли человека перерождение - полное вытеснение в нем морального сознания технологическим поведением? То есть не выступает ли М. Полани с позиций новейшей философии «трансгуманизма», которая, ссылаясь на фундаментальное для человека и
