CC BY
34
Гончарова, Тургенева, Достоевского, Чехова, Бунина, Блока, Платонова, Белова, Солженицына, создает «центонное полотно» собственной прозы. Конструируя, монтируя художественный материал в русле классической русской литературы, писатель неизбежно выстраивает смысл своего текста, его идею. Однако вопреки декларируемому постмодернистами отказу от смыслового наполнения текста, писатель демонстрирует идейность, «другое дело, что за этой идейностью неизбежно скрывается ироническая составляющая позиции автора» -«циничного агностика Владимира Сорокина» (с. 222).
К.А. Жулькова
Русское зарубежье
2011.04.032. РУССКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ О ЧЕХОВЕ: Критика, литературоведение, воспоминания: Антология / Сост., предисл., примеч. Мельникова Н.Г. - М.: Дом Русского Зарубежья им. Александра Солженицына, 2010. - 304 с.
В первой части книги - «Критика. Эссеистика. Литературоведение» - собраны тексты ведущих писателей и критиков эмиграции, а также и незаслуженно забытых авторов: Г.В. Адамовича, А.В. Амфитеатрова, П.М. Бицилли, С.М. Волконского, Г.И. Газданова, Б.К. Зайцева, В.В. Зеньковского, А.А. Кизеветтера, М. Курдюмова (М.А. Каллаш), К.В. Мочульского, В.В. Набокова, А.М. Ремизова, Д.П. Святополк-Мирского, М.Л. Слонима, И.И. Тхоржевского, В.Ф. Ходасевича, М.О. Цетлина. Чеховиана русского зарубежья представлена жанрами критической статьи, эссе, литературного портрета, юбилейных заметок, а также фрагментами из литературоведческих книг Д. Мирского («История русской литературы с древнейших времен до 1925 года» / Пер. с англ. Р. Зерновой), М. Курдюмова («Сердце смятенное»), И. Тхоржевского («Русская литература»), В. Набокова («Лекции по русской литературе» / Пер. с англ. Г. Дашевского).
Вторую часть антологии - «Воспоминания» - составляют мемуарные очерки И. Альтшуллера, А. Амфитеатрова, К. Бальмонта, Б. Зайцева, К. Коровина, В. Ладыженского, Б. Лазаревского, В. Немировича-Данченко, М. Первухина, А. Плещеева, Л. Рабене-ка, Е. Чирикова, М. Читау-Карминой, И. Шмидта.
Своеобразие «Чеховианы русского зарубежья» Н.Г. Мельников видит в том, что к началу 1920-х годов писатель «только-только занял место в пантеоне классиков», но для эмигрантов оставался живым современником, чья литературная репутация складывалась на их глазах. «Процесс его канонизации, возведения в ранг классика, начавшийся сразу же после смерти, был прерван катастрофическими потрясениями, кардинально изменившими не только социально-политический, но и литературный ландшафт» в России (с. 3).
В 1920-е годы в советской стране Чехов, по мнению М. Чудаковой, едва ли не решительней, чем другие классики, был «отодвинут»: «Он, зафиксировавший до деталей ту жизнь, которая была теперь разрушена, показался органической частью этой именно жизни - частью, которой суждено вместе с целым уйти в небытие»1. В эмиграции сходные настроения выразил склонный к эпатажу Д. Святополк-Мирский, утверждавший в своей англоязычной «Истории русской литературы», что «Чехов стал принадлежностью прошлого - даже более отдаленного, чем Тургенев» (с. 25).
Античеховский пафос, присущий многим представителям Серебряного века русской литературы (З. Гиппиус, А. Ахматовой, О. Мандельштаму, М. Цветаевой), ощутим в некоторых публикациях парижского журнала «Числа»: Н. Оцуп, например, в «Литературных заметках» писал, что Чехов - «это уже довольно давнее и все же не столь великое прошлое»2. В 1927 г. близкую мысль о «печальном и немощном нигилизме Чехова»3 высказал Г.В. Адамович, имевший огромное влияние на молодых эмигрантских писателей. Подобно своим предшественникам, критикам 1890-х годов, Г. Адамович противопоставлял «отразителя "безвременья"», безыдейного «певца хмурых людей» бесспорным классикам - Пушкину, Л. Толстому, Тургеневу, - утверждая при этом, что «Чехов, конечно, мельче своих предшественников», что он «все-таки не совсем первоклассный художник» (с. 70).
1 Чудакова М. Чехов и французская проза Х1Х-ХХ вв. в отечественном литературном процессе 20-30-х годов // Чеховиана: Чехов и Франция. - М., 1992. -С. 166.
2 Оцуп Н. Литературный дневник // Числа. - Париж, 1933. - № 7/8. - С. 183.
3 Адамович Г. Литературные беседы. - СПб., 1998. - Кн. 2. - С. 231.
Однако в критике русского зарубежья такое отношение к Чехову и его творчеству не было преобладающим. И всплеск публикаций, вызванных юбилейной датой - 25-летием со дня смерти писателя, - показал, что представители разных поколений воспринимали Чехова как художника, вышедшего за пределы своей эпохи и соизмеримого по масштабам с гигантами русской литературы XIX в. По убеждению М. Слонима, «Чехов остался необычайно жизненным писателем, и попытки сузить его значение бытописанием эпохи неправильны и с каждым годом будут терять под собою почву, ибо Чехов окажется в числе самых читаемых русских классиков» (с. 41).
В книге «Сердце смятенное» (1934) М. Курдюмов (псевдоним; наст. имя М.А. Каллаш) не только опровергал живучие мифы о Чехове как холодном и бездумном бытописателе, но ставил вопрос о его латентной религиозности, проявившейся в таких произведениях, как «Студент», «Архиерей», «На Страстной неделе», «В овраге». Основные положения книги М. Курдюмова, по мнению Н.Г. Мельникова, были развиты в работах послевоенного периода, а наиболее последовательно - в биографической книге Б. Зайцева «Чехов» (Нью-Йорк, 1954) и в эссе В.Н. Ильина «Глубинные мотивы Чехова»1. Если в середине 1930-х годов П. Бицилли всерьез спрашивал: «... можно ли назвать Чехова-писателя классиком, - не в общепринятом смысле. просто замечательного, хорошего писателя, которого следует "проходить" в гимназиях и иметь в библиотеке, но в том, какой усвоен этому термину в литературоведении»2, -то в послевоенный период постановка подобных вопросов была немыслима. Даже Г. Адамович пересмотрел свое отношение к писателю и в статьях послевоенного времени признал: «Чехов - это послесловие к Пушкину и к великой послепушкинской русской литературе» (с. 76).
Литераторы эмиграции ревниво следили и за тем, как воспринимается чеховское наследие в советской России. Издания сочинений и писем писателя, мемуарные и литературоведческие кни-
1 Ильин В.Н. Глубинные мотивы Чехова // Возрождение. - Париж, 1964. -№ 148. - С. 76-92.
2 Бицилли П. Гоголь и Чехов // Современные записки. - Париж, 1934. -№ 56. - С. 306.
ги о нем, постановки его пьес - все это попадало в поле зрения критиков русского зарубежья, которые были нетерпимы, усмотрев в театральных или литературоведческих интерпретациях чеховских произведений признаки «идеологической фальсификации» (выражение Г. Струве, который назвал 20-томное Полное собрание сочинений и писем А.П. Чехова, выходившее в СССР в 1944-1951 гг., «памятником советского литературного мошенничества»1).
Мемуарные произведения - значительная часть эмигрантской литературы о Чехове. В основном комплекс мемуаров о писателе сформировался еще до революции, отмечает Н.Г. Мельников. Так, очерки Бунина, появлявшиеся до войны в эмигрантской печати и позднее вошедшие в его незаконченную книгу «О Чехове» (Нью-Йорк, 1955), - «не что иное, как дополненные варианты его дореволюционных воспоминаний о писателе. В той или иной степени это характерно и для мемуарных работ других эмигрантских литераторов»: А. Амфитеатрова, Б. Лазаревского, В. Немировича-Данченко и др. (с. 7).
Типичные эмигрантские воспоминания о Чехове - небольшие заметки, уточняющие детали биографии писателя, или же автобиографические записки литераторов, знакомых Чехова, с главами о нем; при этом, как и в большинстве дореволюционных мемуаров, на первый план часто выдвигается сам мемуарист, а его знаменитому современнику отводится «роль статиста». В мемуарных свидетельствах чеховских современников образ писателя неизбежно идеализирован, но несмотря на весь субъективизм воспоминаний и некоторый привкус агиографии, без них наше представление о писателе и времени, в котором он жил и творил, будет неполным. Примерно то же можно сказать о критических и литературоведческих работах, посвященных творчеству Чехова: большинство из них выдержало испытание временем, заключает Н.Г. Мельников.
Завершает антологию именной указатель.
Т.Г. Петрова
1 Струве Г. Чехов в советской цензуре // Новый журнал. - Нью-Йорк, 1954. -№ 37. - С. 290.
