CC BY
59
го, соответственно, Русское географическое общество и Русское техническое общество), полностью одобрявшихся бюрократическим аппаратом, выходившая за традиционные рамки деятельность научных организаций, направленная по распространение знаний среди широких слоев населения, вызывала у чиновников все большие опасения.
Этим давлением со стороны власти, а также усиливавшимся политическим радикализмом, представители которого относились к деятельности ученых обществ (и многих других элементов гражданского общества, «отвлекавших» народ от достижения политических целей), как правило, весьма критически, Дж. Брэдли объясняет важнейший парадокс русской истории: несмотря на то, что гражданское общество в стране динамично развивалось, после падения самодержавия в 1917 г. это гражданское общество оказалось не в состоянии обеспечить формирование устойчивого либерально-демократического режима в России.
С. В. Беспалов
2011.04.017. РУЭН К. НОВАЯ ОДЕЖДА ИМПЕРИИ: ИСТОРИЯ РОССИЙСКОЙ МОДНОЙ ИНДУСТРИИ, 1700-1917. RUANE C. The empire's new clothes: A history of the Russian fashion industry, 1700-1917. - New Haven: Yale univ. press, 2009. - XII, 276 p.
Ключевые слова: российская модная индустрия, 17001917 гг., революция в одежде, формирование идентичностей.
История русской революции в одежде, написанная профессором Кристиной Руэн (университет Талса, Оклахома, США), начинается с указов Петра I об обязательном ношении «немецкого» платья, которые занимали не последнее место в ряду преобразований, имевших своей целью сделать Российскую империю равноправным партнером в семье европейских наций. В соответствии с намерениями императора, его подданные должны были теперь одеваться и вести себя по-европейски. В богато иллюстрированной книге, основанной на архивных и опубликованных источниках -мемуарах, модных журналах и каталогах, делопроизводственном и статистическом материале, рассматриваются экономические, социальные и символические аспекты перехода к европейскому стилю одежды, неразрывно связанные с развитием капитализма, промыш-
ленного производства и современных (модерных) форм коммуникации.
Одежда является важнейшим маркером этнических, социальных и гендерных различий, и потому ее значение в формировании идентичностей невозможно преувеличить. Для понимания роли одежды в социальных процессах, указывается во введении, необходимо учитывать разницу между такими понятиями, как мода, ассоциирующаяся с беспрерывными и все убыстряющимися изменениями в стилях и вкусах, и костюм - нечто неизменное, стабильное, не подверженное времени. Два этих столь различающихся между собой представления об одежде сыграли, пишет автор, важную роль в истории России (с. 3-4).
Мода, главной целью которой считается создание космополитической идентичности, возникла в Западной Европе в XIV в., и к тому времени, когда Петр I выпустил свой первый указ о ношении европейского платья, она уже диктовала европейцам всех сословий, как следует одеваться и причесываться. В сущности, замечает К. Руэн, император предложил своим подданным не просто новый стиль, но новый подход к одежде. Европейская мода, представлявшая к этому времени сплав восточных и западных элементов, сглаживала этнические и региональные различия, которыми так богата была Московия. К концу XVIII в. «русское платье» начинает приобретать черты костюма, символизирующего национальную идентичность. Его следовало сохранять и тщательно оберегать от иностранных влияний. В середине XIX в. это представление легло в основу деятельности коллекционеров-этнографов, фактически изымавших народный костюм из той динамичной культуры, которая его создавала (и непрерывно, хотя и довольно медленно, изменяла), и превращавших его в исторический артефакт, музейный предмет, что никак не способствовало бытованию традиционной одежды в широких массах (с. 7-8).
Мода играла в русском обществе сложную и противоречивую роль, замечает автор. С одной стороны, указы Петра I об одежде провели разделительную черту не только между Европой и старой Россией, но и между городом и деревней: они касались только городского населения (включая крепостных крестьян, торговавших в городе) и не затрагивали духовенство и крестьянство. Но в то же время западная мода заключала в себе потенциал для
сглаживания этих противоречий. Являясь важным показателем социальных различий, мода стала одним из инструментов конструирования идентичности новых классов - буржуазии и рабочих, а по мере разворачивания индустриализации и связанных с ней процессов изменяли свой облик и старые сословия - дворянство и крестьянство. Так называемая общегородская одежда европейского образца к началу ХХ в. получает повсеместное распространение, сигнализируя о создании новой (модерной) идентичности.
Отмечая, что петровские указы содержали в себе не только политические меры по изменению идентичности, но и экономические соображения, автор подчеркивает важнейшую роль модной индустрии в развитии капитализма в России. Традиционно в историографии европейской и российской индустриализации изучалась исключительно роль тяжелой промышленности, механизации и создания крупных фабрик, но современные исследования начали активно переосмысливать старую парадигму, пишет К. Руэн. В них делается акцент на роли мелкого ремесленного производства и первенстве потребления (возникновения спроса) в промышленной революции. Приходит понимание, что капитализм состоит не только из производительных сил и производственных отношений, его история гораздо богаче и сложнее. Капитализм рассматривается теперь как культурная, а не только экономическая система, и при таком видении он включает в себя и потребление, и розничную торговлю, и рекламу (с. 14).
Избранный угол зрения значительно корректирует привычную картину проводившейся «сверху» индустриализации в «отсталой» России. Не подлежит сомнению, что в данном случае спрос на одежду европейского образца предшествовал ее производству: он был одномоментно сформирован царским указом, что действительно явилось чисто российской особенностью, пишет автор. Однако, говорится в первой главе, процесс создания индустрии, удовлетворявшей этот все расширявшийся спрос, был двухступенчатым, и только на первом этапе государство играло ведущую роль, приглашая иностранных мастеров и производителей, обеспечивая поставки сырья и поощряя развитие отечественной текстильной промышленности. Аналогичные меры принимались в свое время во Франции, Англии и Германии, но они не привели бы к значимым результатам, если бы не активное участие предпринимателей и по-
требителей. И хотя одно только введение мундиров для военных и гражданских чинов уже создавало обширный рынок для производителей одежды, именно потребители - от придворных до простых горожан, желавшие одеваться в соответствии с модой, сыграли решающую роль в развитии модной индустрии в России. К середине XIX в. она переходит в новую стадию самостоятельного производства тканей и готовой одежды, что сопровождалось развитием розничной торговли и модной прессы.
Прослеживая становление портновского ремесла в Российской империи, особенности системы обучения и образа жизни портных, автор отмечает проблемы, стоявшие перед русской модной индустрией, которая не могла выдерживать конкуренцию с иностранцами. Тем не менее, полагает К. Руэн, в начале XIX в. наибольшую угрозу индустрии индивидуального пошива одежды представляло то обстоятельство, что шитье стали считать женским занятием. Феминизация швейного дела, усиливавшаяся по мере распространения в России идеологии обособленных сфер (предполагавшей, что место женщины - у домашнего очага) и закрепленная в системе женского образования, вела к потере статуса этого занятия и, следовательно, к понижению оплаты труда, указывается в главе второй. Таким образом подрывалось само понятие квалификации, предполагавшее необходимость специальной подготовки, падал престиж портновского искусства, которое представлялось делом «домашним», доступным любой женщине. В то же время девальвация индивидуального портновского мастерства открывала дорогу развитию производства готовой одежды, что совпало с появлением в 1860-е годы на российском рынке швейной машинки, значительно сократившей трудозатраты (с. 65).
Тем не менее, отмечается в главе третьей, победить в конкурентной борьбе с западноевропейскими производителями готовой одежды было возможно только с помощью государства. Принятие в 1882 г. нового протекционистского закона привело к тому, что готовая одежда, пошитая по европейским образцам, стала намного дешевле сшитой на заказ (с. 70-71).
Модная пресса в Российской империи как фактор формирования рынка для производства одежды рассматривается в главе четвертой. Прослеживая истоки ее зарождения в Европе и России, где первый журнал такого рода, «Магазин английских, француз-
ских и немецких новых мод», вышел в 1791 г., автор отмечает, что только после войны 1812 г., с расширением женской читательской аудитории, модная пресса получила серьезный импульс для своего развития. В 1830-1870-е годы выпускались такие журналы, как «Вестник парижской моды», «Журнал новейшего стиля», «Листки для светских людей», «Санкт-Петербургский журнал разного рода шитья и вышиванья», «Мода», «Вестник моды», «Новый русский базар», имевший 10 тыс. подписчиков, и его конкурент в борьбе за читательскую аудиторию еженедельник «Модный свет», начинавшийся как русское издание немецкого журнала под тем же названием. Фактически, замечает К. Руэн, новости моды были настолько востребованы в России, что их печатали и другие периодические издания с целью привлечь как можно больше читателей. К началу ХХ в. недорогие модные журналы стали популярной формой развлечения для всех социальных слоев, содействуя распространению новых понятий о красоте, вкусе, производстве и потреблении (с. 87).
Динамичный и конкурентный мир модной прессы, пишет автор, стал составной частью возникающей русской коммерческой (деловой) культуры XIX в. Причем если вначале издатели пытались создать русский модный журнал, предназначенный для элиты, то затем, «покончив с ощущением неполноценности», они перестали публиковать отчеты о петербургском высшем свете и сосредоточились исключительно на европейском вкусе, что в итоге привело к трансформации модной прессы. Благодаря умелому использованию рекламы и других бизнес-стратегий издатели создали модный журнал современного образца, привлекавший все больше читательниц из средних слоев, а также профессиональных портных.
Модная пресса, отмечается в книге, давала женщинам возможность напрямую входить в мир европейской культуры и высокой моды и играла также немалую образовательную роль, с легкостью перенося читательниц на улицы Парижа, Лондона или Берлина. Они читали те же колонки модных новостей, рецепты, домашние советы и беллетристику, что и женщины других европейских стран. Наконец, модная пресса, публиковавшая массу советов по домашнему шитью и рукоделию, одновременно нацеливала женщин на совершение покупок, рекомендуя им лучшие товары в лучших магазинах. Таким образом создавалась новая социальная
идентичность: женщины становились современными, опытными и искушенными потребителями (с. 113).
В главе пятой рассматривается практика покупки одежды в императорской России, которая во всем следовала за Европой. Коротко описывая траекторию развития розничной торговли от рынков и торговых рядов доиндустриальной эпохи, модных лавок (бутиков) XVIII в. к пассажам XIX в. и универмагам начала ХХ в., автор указывает на наличие нескольких оппозиций в дискурсе, описывающем феномен хождения по магазинам (шопинга): мужской/женский, западный/русский, городской/деревенский.
В соответствии с идеологией обособленных сфер считалось, что мужчины производят, а женщины потребляют товары, и потому, пишет К. Руэн, покупка одежды относилась к занятиям исключительно женским. В представлении публицистов XIX в. приобретение модных товаров и нарядов в магазинах «западного» образца несло в себе много соблазнов: оно грозило «развратить» женщин, и к концу века стало символизировать опасности урбанизации и массового потребления для России и русской идентичности.
В дискурсе рубежа веков «чуждые» западные магазины противопоставлялись традиционным «исконно русским» формам розничной торговли, поскольку капитализм с его культурой консюме-ризма рассматривался как нечто, навязываемое России Западом. Пытаясь сохранить свое место в быстро изменяющейся под влиянием так называемой «демократизации роскоши» социальной иерархии, пишет автор, многие комментаторы призывали к сохранению «чистоты» деревенской жизни. Таким образом они утверждали разрыв между городом и деревней, причем как раз в тот момент, когда такие фирмы, как «Зингер», «Мюр и Мерилиз» и другие его размывали (с. 148-149).
Одежда и национальная идентичность - тема главы шестой, в которой автор демонстрирует, как одежда становилась важным аспектом русской жизни, превращаясь в «визуальную метафору абстрактных идей», «формируя коллективные и индивидуальные мечты о прошлом, настоящем и будущем России» (с. 151-156). К. Руэн описывает взаимоотношения между модой и народным костюмом в эпоху романтического национализма после победы над Наполеоном, в годы торжества реализма и последующего прихода модернизма, останавливаясь на описании костюмированных балов зимы
1903 г., аранжированных в «русском стиле» XVII в. Отмечая вклад объединения «Мир искусства» и русских балетных сезонов в Париже в эстетику мировой моды, она констатирует рождение космополитического сообщества кутюрье, в которое на равных вошли Лев Бакст и Надежда Ламанова. К началу ХХ в., пишет К. Руэн, в России сложились два конкурирующих представления о будущем страны. Первое ассоциировалось с капитализмом, современностью, городским образом жизни и космополитизмом, второе заключало в себе образ самодержавной православной России, твердо придерживающейся национальных традиций (с. 181).
Однако, указывается в главе седьмой, существовал и третий вариант будущего: социализм, который предлагал рабочим-швейникам ясное объяснение того, что происходит в России и как с этим бороться. Автор рассматривает рабочее движение в модной индустрии, ситуация в которой осложнялась наличием конкуренции между двумя ее отраслями - индивидуальным пошивом и производством готовой одежды, и отмечает его характерную особенность: борьба рабочих за свои права начала развиваться не в столицах, а на периферии, в первую очередь в черте оседлости. Своего пика стачечное движение достигло в забастовке петербургских швейников весной 1913 г., на следующий год к нему подключились рабочие самых мелких и непрестижных мастерских, однако начавшаяся война внесла глубочайшие изменения в модную индустрию.
В последней главе описывается «война против моды», развернувшаяся в 1914-1916 гг. в России, которая включала в себя борьбу с «засильем иностранцев» как в промышленности, так и в эстетике. В экономической войне против Германии, Австрии и Турции, объявленной русским правительством, пала жертвой модная индустрия, чей рост и процветание явились результатом «интенсивного сотрудничества и конкуренции между иностранными и русскими предпринимателями», пишет автор. Параллельно с эмбарго на ввоз предметов роскоши, который К. Руэн называет «последним залпом» в экономической войне против моды, правительственные меры, так же как и московский погром, и общее ухудшение условий жизни, в итоге привели к закрытию таких мощных фирм, как «И. и М. Мандль», торговавшей готовым платьем по всей России, и «Зингер», свернувшей свою торговлю к 1917 г. и
закрывшей фабрику, уже под давлением других обстоятельств, в 1919 г. (с. 235).
Подводя итоги своего исследования, К. Руэн в эпилоге отмечает, что произведенная Л. Бакстом революция в haute couture, интегрировавшая русские представления о красоте, линии и цвете в мировую моду, разрешила созданную Петром I «культурную проблему». Теперь не было нужды носить русский костюм, чтобы продемонстрировать свою национальную идентичность. Успехом завершилось и формирование российской модной индустрии, создававшейся как зеркальное отражение западной, во многом благодаря притоку иностранных мастеров и предпринимателей, привозивших на новую родину не только умение и трудовые навыки, но и новые технологии. В итоге современная одежда, синтез русской и европейской, стала советской униформой, и «русские мотивы» периодически и с неизменным успехом используются мировыми дизайнерами в их коллекциях (с. 240-241).
О.В. Большакова
2011.04.018. БАБКИН М.А. СВЯЩЕНСТВО И ЦАРСТВО: РОССИЯ, НАЧАЛО XX в. - 1918 ГОД. ИССЛЕДОВАНИЯ И МАТЕРИАЛЫ. - М.: Индрик, 2011. - 920 с.
Ключевые слова: Россия, начало XX в., церковно-иерархичес-кая и царская власть, церковь и государство.
Монография д.и.н. М.А. Бабкина написана на основе широкого круга источников, состоит из шести глав («Российская православная церковь в начале XX в.»; «Позиция Святейшего правительствующего синода РПЦ1 в процессе свержения монархии»; «Высшее и рядовое духовенство РПЦ и свержение монархии»; «1917-й: От Февраля к Октябрю»; «Поместный собор РПЦ 19171918 гг.: "Священство против царства"»; «Высшие органы управления РПЦ и советская власть»), заключения и двух послесловий. Книга снабжена научно-справочным аппаратом, содержит прило-
1 В реферате, вслед за автором книги, употребляется название «Русская православная церковь» и аббревиатура РПЦ, несмотря на то что это название и эту аббревиатуру стали использовать в историографии только после решения Собора епископов 8 сентября 1943 г. о титулатуре патриарха Московского и о присвоении Русской церкви указанного названия (см. сноску на с. 19). - Прим. ред.
