CC BY
21
2011.04.014. ЛИТЕРАТУРА УРАЛА: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ: Сб. ст. / Ин-т истории и археологии УрО РАН. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2010. - Вып. 5: Национальные образы мира в региональной проекции / Отв. ред. Созина Е.К. - 562 с.
Начиная с 2006 г. вышло пять сборников статей под общим названием «Литература Урала: История и современность», подготовленных сектором русской литературы Института истории и археологии УрО РАН. Их цель - консолидация научных сил по созданию академической истории литературы народов Урала1. Реферируемый 5-й выпуск ставит своей задачей рассмотрение национального образа мира в литературе с региональным (в ином варианте - областническим) началом.
Открывает сборник раздел «Национальные образы мира».
Литература Урала - это «региональная межлитературная общность трех национальных блоков - тюркского, славянского (русского), финно-угорского - в их содержательной, этнопоэтиче-ской и исторической динамике» (с. 27), - таков исходный тезис материалов этого раздела, сформулированный в статье В.В. Блажеса (Екатеринбург) «Тюркские истоки литературы Урала». Автор раскрывает основные закономерности развития русской, башкирской, удмуртской, коми, марийской, ханты-мансийской и других литератур, составляющих полиэтническую литературу Большого Урала. Между тем сегодня, по мнению ученого, как правило, освещается только история русской региональной литературы, которая начинается с жития миссионера Стефана Пермского, написанного Епифа-нием Премудрым в начале XV в., с сибирских летописей XVII в. и т.п. Объективность описания истории литературы Урала требует учета всех ее составляющих этнокультурных традиций.
Проблему соотнесенности всемирной и региональной истории в башкирской тарихнаме («исторической записи») освещает
1 Подзаголовки 1-4 выпусков свидетельствуют о разработке различных методологических подходов: Литература Урала: История и современность. - Екатеринбург, 2006. - Вып. 1: Литература Урала в синхроническом и диахроническом аспектах; 2006. - Вып. 2: Проблемы региональной идентичности и развитие художественных традиций; 2007. - Вып. 3: Автор как творческая индивидуальность: Национальный и региональный аспекты; 2008 - Вып. 4: Локальные тексты и типы локальных нарративов.
М.Х. Надергулов (Уфа). Синкретический характер деятельности Григория Верещагина (первого удмуртского писателя и ученого), а также Кузебая Герда (педагога, этнографа, фольклориста, писателя и поэта) раскрывается в статье В.М. Ванюшева и А.В. Камитовой (Ижевск). Эсхатологическую тему в поэзии И.А. Куратова, основоположника коми литературы, выделяет П.Ф. Лимеров; особенности «текста языка» коми в творчестве этого писателя и его современников исследует В.А. Лимерова (Сыктывкар). О специфике миро-моделирования в коми поэзии 1920-1930-х годов - статья И.Е. Васильева (Екатеринбург). Образ Мирового древа в творчестве современных марийских художников исследует Э.М. Кочнева (Йошкар-Ола). Образы человека и места в неопубликованных тетрадях хантыйского поэта М. Новьюхова анализирует О.С. Прокофьева (Нягань). Особенности удмуртской «производственной» прозы 1970-1980-х годов освещает Т.И. Зайцева (Ижевск). Характеристика исламской концепции миропорядка в тюркской печати Урала составляет основу статьи Р. Л. Исхакова (Екатеринбург).
Иной - рецепционный - аспект аналитического реконструирования национального образа мира определяет суть статьи Е.К. Созиной (Екатеринбург) «Национальные лица России: Зырянский мир в русской литературе Х1Х в.». Автор ставит проблему соотношения общенационального (часто понимаемого как «русское») и этнического позиционирования народов России. «Ни русские, ни нерусские народы империи не сформировали нормальной этнической и / или национальной идентичности в тот период, когда она складывалась у народов Европы, и в настоящий момент, в условиях постсоветской действительности, русские, ставшие заложниками павшей системы... оказались "без вины виноватыми", ведь этническое легко теряется внутри суперэтнического» (с. 10). Е.К. Созина обращает внимание на то, что в России функции вектора, направляющего процесс национальной идентичности (причем не только по отношению к своему народу, но и к другим народам империи), выполняла отечественная интеллигенция. В социальном плане это совпало с народническим движением в самых разных его проявлениях, а в литературном - с расцветом натуральной школы.
Основу анализа в статье Е.К. Созиной составляет малоисследованный материал: ранняя коми словесность («Путевые заметки от Усть-Сысольска к Вишерскому селению» А. Попова, «Дневник
Василия Николаевича Латкина во время путешествия на Печору в 1840 и 1943 гг.», «Поездка в Соловецкий монастырь» М.Ф. Истомина), а также очерки Г.И. Успенского «По Шексне: Впечатления от двухнедельной поездки», его же циклы «Письма с дороги» и «От Оренбурга до Уфы», произведения Ф.А. Арсеньева («Охотничьи рассказы»), очерки К.А. Попова («Зыряне и зырянский край»), произведения А.В. Круглова о жизни коми, «Край крещеного солнца» С.В. Максимова, этнографические очерки П.П. Инфантьева, К. Д. Носилова и др. На этом материале исследовательница реконструирует мифологизированный образ коми народа, созданный к концу XIX в. и отличающий его от соседей «лейтмотивными семами национального образа мира»: чудь, лес, дым, земля, лесные люди и одновременно - ночной северный народ, несущий в своем имени северный ветер и северное дыхание (с. 24).
Обратившись к творчеству К.Ф. Жакова (по-видимому, родоначальника мифопоэтики коми), Е.К. Созина приходит к открытию парадоксального явления, названного «принципом бумеранга». В книге коми писателя и философа «Под шум северного ветра» русские предстают как «хилый народец» по сравнению с «богатырями коми». Таким образом, происходит своеобразный возврат или перенос образа коми, сложившегося в русском литературно-общественном сознании, на образ русских, но теперь уже в восприятии коми (с. 24).
Е.Г. Власова (Пермь) в статье «Пермяки о пермяках: Коми-пермяки в изображении русской периодики Перми XIX - начала XX в.» связывает нелицеприятное изображение соседнего этноса в пермской публицистике (Н. Рогов, Н. Добротворский, Ф. Тепло-ухов и др.) с активным и целенаправленным формированием в это время «великорусского колониального сознания». При этом из всех малых народов, населяющих Урал, коми-пермяки получили у пермских авторов самые уничижительные характеристики, став врагом № 1 - безгласным, но мстительным. Можно найти геопоэтические и культурные объяснения этому феномену, но самым емким из них Е.Г. Власова считает лингвистические основания. Совпадение звучания топонима и этнонима задавало особое напряжение противостоянию русских колонизаторов и коренного населения - «пермяков» (как называли коми-пермяков вплоть до начала XX в.). Коми-пермяки сыграли роль «конкурирующего alter
ego», без которого, по словам Эдварда Саида, невозможно формирование культурной идентичности. Создание «образа Другого явилось необходимым звеном общего процесса геокультурного взаимодействия» (с. 89).
В статье В.П. Лукьянина (Екатеринбург)) «Межнациональные литературные связи: Уровень языка и уровень смысла» в качестве серьезной причины, затрудняющей межэтнический и межнациональный культурный диалог, названы языковые барьеры и отсутствие школы художественного перевода в сфере внутрирос-сийских и региональных литературных связей. Проблема преодоления «области чужого» (русскому читателю были непонятны многие базовые элементы фольклорно-мифологической модели мироздания, свойственные иным этническим ментальностям) рассматривается Н.А. Рогачевой в статье «Национальный быт в литературе тюменского Севера». Автор утверждает: «Быт разделяет, а не сближает. Обыденные вещи и бытовое поведение в его стереотипных формах выступают в качестве предметного и акционально-го языка, на котором выражает себя мифологическое мышление, устанавливающее различие "своего / чужого". Поэтому именно национально-бытовой аспект художественной картины мира зачастую служит той границей, которая делает тексты произведений северных писателей закрытыми для инонационального читателя, требующего особого комментария» (с. 186).
Обращение к России и русской литературе присутствует в статьях «"Россия как целое" и региональные аспекты в прозе 1910-х годов» (автор - Н.В. Пращерук; Екатеринбург), «Национальные аспекты образа мира в поэме Гоголя "Мертвые души"» (автор -В.Ш. Кривонос; Самара).
Для статей следующих разделов - «Геопоэтика литературы Урало-сибирского региона» и «Территория культуры. Литературная жизнь» - характерны традиционные филологические понятия, категории и методики анализа. В.В. Абашев (Пермь) в статье «К истории геопоэтики Урала: Очерки Вас.Ив. Немировича-Данченко», анализируя очерковую книгу «Кама и Урал», раскрывает путь становления той системы общих мест в описании Урала, которую можно назвать «уральским кодом». Эта система стала важным звеном в становлении «геопоэтики» края. В ходе повествования писатель нередко представлялся туристом, что позволило
ему создать образ Урала в оппозиции к «казенному и имперскому взгляду на местную жизнь» (с. 193). Введением «топографических, топонимических легенд и преданий об урочищах Урала» передается народно-поэтический, фольклорный взгляд на этот край: «...каждый камень и скала оказываются окаменевшей историей... каждый рудник - хранителем тайны» (с. 195). Немирович-Данченко показал, как хищнически организованная горнозаводская промышленность уничтожала природу Урала (истребление лесов, обмеление рек), создавала нечеловеческие условия труда на рудниках и заводах. Но в то же время здесь парадоксально проявилась и другая сторона: «. заводы связаны с этой суровой, мрачной и таинственной природой и ее выражают. В заводах и рудниках природа продолжается и обнаруживается в своем существе, они вводят в ее глубь - в подземное царство» (с. 199).
К.В. Анисимов (Красноярск) в статье «Климат как мотив и идеологема: (На примере текстов, связанных с Сибирью)» стремится проникнуть в самый ход создания сибирского художественного топоса / текста / дискурса. В течение длительного времени климат и ландшафт воспринимались в перспективе культуры; «появление традиции естественно-научного описания природно-климатических условий - дело сравнительно недавнего прошлого» (с. 201). Восточная окраина России осознавалась как территория с принципиально иным климатом, чем на большей части европейского континента: Сибирь «мыслилась как суровое царство холода». Логика исследования текстов - от «Сказания о человецех незнаемых в Восточной стране» конца XV в., Есиповской летописи и «Жития» Аввакума до «Записок из мертвого дома», «Острова Сахалина», от «Описания живущих Сибирской Губернии в Березовском уезде иноверческих народов Остяков и Самоедцов» (1772) Василия Зуева до этнографических и «областнических» работ А.П. Щапова, Н.М. Ядринцева, Г.Н. Потанина) - приводит автора статьи к выводу, что сибирский дискурс национальной словесности ХЖТ-ХГХ вв. «расположился» внутри триединства «климат / ссылка / инородец» (с. 207). Взаимодействие этих «идейно-мотивных полюсов было асимметрично» в разные эпохи. Например, в конце XIX в. для Н. Ядринцева был важен инородческий компонент, а для Г. Потанина - климатический.
В ряду работ, обнаруживающих урало-сибирские «следы» в творчестве русских писателей, стоит назвать статьи Д. В. Ларковича (Сургут) «Державинские страницы пермского текста (опера "Рудокопы")», Е.Н. Эртнер (Тюмень) «Поэтика городского ландшафта в повести М.С. Знаменского "Исчезнувшие люди"», А.Г. Прокофьевой (Оренбург) «"Уральские казаки" в прозе В.И. Даля», Т.Е. Бень-ковской (Оренбург) «Фольклорные мотивы в "оренбургском" рассказе Н. Вагнера "Телепень"», А.И. Разуваловой (Красноярск) «Мифопоэтика Севера в повести В.П. Астафьева "Кража"», Н.В. Ковтун (Красноярск) «Мотивы дома и пути в повести В.П. Астафьева "Перевал"», Н.И. Онуфриевой (Стерлитамак) «"Рифейсий миф" Ольги Славниковой и "уральский текст" Бориса Рыжего», А.С. Подлесных (Пермь) «"Уральский язык" Алексея Иванова», Е.К. Дубцовой (Оренбург) «"Грибные" повести В. Солоухина и В. Одноралова: Опыт сопоставительного анализа».
Анализ устойчивых устных и / или письменно зафиксированных преданий и фактов истории определенного локуса, вошедших позднее в преобразованном виде в художественную литературу, предпринят в статьях М.П. Абашевой (Пермь) «Урал в современной историко-приключенческой повести», В.В. Мароши (Новосибирск) «Локус Каракорума в русской литературе ХХ в.», А.В. Миронова (Нижний Тагил) «Вариации на тему пограничного локуса в стихах тагильских поэтов», А.Н. Садриевой «"Петербургский след" в символическом ландшафте Нижнего Тагила» и др.
Существенным дополнением служат статьи об особенностях литературного быта: «Из повседневной жизни уральских писателей в 1930-е годы» (автор - Н.С. Журавлёва; Челябинск), «Литературное объединение Уральского университета 1930-х годов и творчество Владислава Занадворова» (автор - П.Д. Достовалова; Екатеринбург).
В названных разделах публикуются также статьи: «Литературная проекция легенд о екатеринбургском Доме Расторгуева-Харитонова» - Е.Ю. Козьминой; «Взаимовлияние мифа и истории: Нарративы о поселке Заводоуспенском» - А.М. Меньщиковой; «Жанровое своеобразие произведений литературного отдела "Екатеринбургской недели"» - Т.Я. Каменецкой; «Освещение дела Бей-лиса в екатеринбургской газете "Зауральский край" (1914)» -Ю.В. Клочковой; «Рекламный текст начала ХХ в.: (По материалам газеты "Уральская жизнь")» - М.В. Слаутиной и Ю.Е. Серебряко-
вой; «Образ Екатеринбурга в медийном дискурсе: Динамика актуальных смыслов» - Е.Ю. Дуреко.
Раздел «Литература в истории» полностью посвящен русской литературе Урала. В статье «Агиографические памятники Урала» прот. П.И. Мангилев (Екатеринбург) предлагает типологию местных святынь: 1) святыни, о которых сложилось агиографическое повествование; 2) святыни, имеющие разной степени качества агиографический материал, который мог бы, при наличии определенных условий, стать основой для полноценного агиографического сочинения; 3) святыни, почитание которых утверждается только на местной устной традиции (с. 381). Наиболее глубокие агиографические сочинения создавались в тех случаях, когда государственная или церковная власть считала необходимым поддержать складывающийся культ (с. 389).
Оригинальный материал лег в основу статьи Е.А. Полетаевой (Екатеринбург) «О составе рукописного "Цветника" XVIII в. из библиотеки екатеринбургской духовной семинарии: (К вопросу о круге старообрядческого чтения)». Анализ показал, что исследуемый текст полностью выдержан в рукописной традиции «цветников» - особого типа сборников, имевшихся почти в каждой старообрядческой библиотеке и призванных настроить читателя на ожидание скорого приближения «конца веков» («близко, при дверях») и Страшного суда. Особенность «цветников» - наличие ссылок на каждую выписку с указанием автора и названия книги, откуда взята эта цитата. На листах рукописных «цветников» в верхнем поле, как правило, располагались колонтитулы - сокращенные названия сочинений, сопровождающих текст от начала до конца (с. 304).
В ряде статей уточняются традиционные для литературы Урала имена и произведения. О.В. Зырянов (Екатеринбург) исследует роль авторских комментариев в поэтической книге «И я автор.» И.И. Бахтина, сотрудника тобольского журнала «Иртыш, превращающийся в Иппокрену». Роль «хорового» рассказчика в его взаимоотношениях с героем в прозе Ф.М. Решетникова показана в статье А.В. Кубасова (Екатеринбург). Рассказы Д.Н. Мамина-Сибиряка 1880-х годов «В худых душах» и «Все мы хлеб едим» интерпретирует Л.П. Якимова (Новосибирск). Сопоставительный анализ рассказов Д.Н. Мамина-Сибиряка «Кормилец» (1894) и
«Макарка» (1904) проводит Л.М. Слобожанинова (Екатеринбург); характеристику особенностей изображения духовенства в произведениях Мамина-Сибиряка дает А.В. Мангилева (Екатеринбург); О. Приловская (Екатеринбург) на основе малоизвестных материалов показывает влияние П.П. Бажова на изучение творческого наследия этого писателя. Роль социального начала в творчестве А. Туркина раскрывает Л.Н. Житкова (Екатеринбург). Диалектику национального и наднационального в произведениях Г. Белорецко-го о войне обнаруживает В. Б. Королёва (Екатеринбург). В контексте традиций русской лирики Т.Н. Маркова (Челябинск) рассматривает мотив молчания о любви в творчестве Л. Татьяничевой.
В статьях раздела «Современная литература Урала» представлен «поэтический блок» имен: о позднем творчестве Бориса Рыжего пишет Т.А. Арсёнова (Екатеринбург); об особенностях поэтического дискурса Юрия Казарина размышляет Г.Ю. Вяткина (Екатеринбург); принципы создания пространственно-временнного образа в поэзии Янки Дягилевой анализирует С.О. Драчёва (Тюмень). В статье Ю.Б. Орлицкого (Москва) «Особенности стихотворной поэтики Геннадия Айги» рассматриваются русские и чувашские стихотворения Г. Айги, а также его переводы на чувашский произведений мировой поэтической классики. Исследователь обращает внимание на «принципиально разные версификационные стратегии, избираемые автором: русский Айги - поэт предельно нетрадиционный, ориентирующийся на разнообразие стиховых форм, получивших распространение в русском авангарде начала ХХ в. и в европейской поэзии, использующий в первую очередь гетероморфные формы; в своих чувашских стихах Айги гораздо традиционнее (рифмованная силла-ботоника); наконец, в переводах поэт старается точно передавать ритмические особенности оригинала - от сонетной формы до раскованной тоники и свободного стиха» (с. 478). Именно таким образом Г. Айги решает «индивидуальную проблему двуязычия, используя для стихотворений, создаваемых на разных языках, принципиально разные верификационные стратегии» (с. 486).
В «драматургический блок» материалов вошли статьи М.В. Ившиной (Ижевск) о пьесах Е. Загребина, удмуртского драматурга; Т.Л. Кузнецовой (Сыктывкар) - о произведении коми литератора Ю. Екишева «Ангел рода», тяготеющем к жанру киноповести.
О «новой» драматургии Урала, связанной с именами Н. Коляды и его учеников, размышляют О.Ю. Багдасарян (Екатеринбург) в статье «"Моделирование катастрофы": Конец истории в пьесах современных уральских драматургов» и Л.С. Кислова (Тюмень) в статье «"Русский регтайм" в пьесе О. Богаева "Dawn-way. Дорога без остановок"».
Современная проза рассматривается в статье Е.В. Xаритоно-вой (Екатеринбург) - о повестях для подростков коми писательницы Е. Габовой, написанных в русле традиций А. Алексина, А. Рекемчука, В. Крапивина. О книге екатеринбургского писателя А. Ильенкова «Еще о женьщинах» пишет Н.В. Барковская. Слово «еще», поясняет автор, указывает здесь на традицию (например, на символистский культ Вечной Женственности, Прекрасной Дамы), а просторечие - о «женьщинах» - напоминает о мужских разговорах на эту тему. А. Ильенков подчеркивал этим сочетанием двуединст-во плоти и духа в человеке, жаждущем преодолеть хаос гармонией, найти их равновесие («ему нужна жена, которая одновременно и Жена») (с. 517). Гротесковой прозаик ведет к снятию оппозиции натуралистического и мифопоэтического; повествователь «постоянно нарушает границу между приличным и неприличным, трогательным и скабрезным, литературной выдумкой и жизненной достоверностью» (с. 522-523).
Сборник дает представление о множественности национальных традиций, о разнообразии творческих индивидуальностей в литературе Большого Урала. Его материалы являются актуализацией, разработкой на новом этапе емкого образа-понятия «национальный образ мира», предложенного Г.Д. Гачевым1.
Т.А. Снигирёва
(Екатеринбург)
1 См.: Гачев Г.Д. Национальные образы мира // Вопросы литературы. - М., 1987. - № 10; Гачев Г.Д. Национальные образы мира: Курс лекций. - М.: Academia, 1998 и др.
