CC BY
10
чения: лишь теоретическое описание реальности сообщает ей определенный смысл, и, следовательно, невозможна истинностная (в традиционном понимании этого слова) оценка суждения. Чтобы выйти из положения, многие философы предлагают вместо истинности говорить о референтности суждения и не вставать при этом на путь выявления референтов отдельных терминов, а обнаруживать критерий в различении между «донаучной» и «научной» историями данного термина. И сторонники теории референтности, пишет автор в заключение, объявляют подобные «донаучные» понятия пустыми, нереферентными, «однако тогда пустыми следует признать и такие вполне научные понятия, как "теплота", "движение", "сила" и т.д., т.е. пустой тогда окажется, в сущности, вся эмпирическая история науки, и поэтому здесь требуется какое-то другое объяснение» (с. 171).
А.А. Али-заде
2011.04.009. ПУАРЬЕ ММ. ПОЛАНИ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ.
POIRIER M.M. Polanyi and the social sciences // Bulletin of science, technology & society. - 2011. - Vol. 31, N 3. - Р. 212-224. - DOI: 10.1177/0270467611406519. - Mode of access: http://bst.sugepub. com/content/31/3/212
Ключевые слова: М. Полани; современная методология общественных наук.
Автор из Канады считает М. Полани провозвестником современной методологии общественных наук, суть которой состоит в следующем.
Менеджмент как современная научная дисциплина, расширившая область традиционных общественных наук, а затем и информационная наука, пишет автор, стали тем исследовательским полем, которое породило принципиально новую методологию об-ществознания. И история здесь такова. На самом деле современные феномены менеджмента и информационных технологий возникли не случайно, а в глубокой связи с эпохой, в которой они появились. Наиболее точная философская и идеологическая характеристика этой эпохи - позитивизм. Суть позитивизма заключается в отказе от принципа организации жизни по жесткой схеме - принципа, при
котором жизненная система, раз заданная какими-либо нормами, начинает существовать исключительно как отражение этих норм без всякой «самодеятельности», всяких изменений, неукоснительно выполняя нормативные требования. Позитивизм - это отказ от «внешних», все регламентирующих норм в пользу «рамочного» функционирования системности: «рамка» не образует как таковую систему, она лишь выделяет ее, задавая и охраняя ее путь как путь «самоопределения» и «самообучения». Строго говоря, «рамка» просто «называет» систему системой, которая не организовывается кем-то и чем-то, а самоорганизовывается, и «рамка» эту самоопре-деляемость охраняет именно тем, что ни в коем случае не диктует такой системе, но ведет с ней постоянный диалог.
Иными словами, «рамка» реагирует на вызовы самоопределяющейся системы - в этом, собственно, и заключается принцип самоопределения, самоорганизации системы. Идеальная иллюстрация такого «мягкого управления» системой - компьютер, программное обеспечение которого и является «рамкой» диалога между пользователем и машиной. Машина отвечает на вызовы пользователя, а пользователь - на вызовы машины. Не такое же «мягкое» отношение к реальности проповедуют позитивисты? Ведь они говорят: мир таков, каким он практически открывается людям, и люди поэтому должны не воображать, каков мир «на самом деле», а отвечать на его вызовы, вести с ним постоянный диалог. Именно сам факт осознания необходимости такого диалога и устанавливает «рамку», выявляющую подобную системность.
Стоит задуматься над тем, что позитивистская методология стала методологией таких авангардных исследовательских областей, как менеджмент и информационные науки. Не значит ли это, что подобная методология - больше чем специфический исследовательский инструмент, и ее следует квалифицировать как вызов времени? Во всяком случае, М. Полани дал понять, что такого рода методология уместна в самом широком исследовательском поле, объект которой - «целеполагающая человеческая деятельность», т.е. что таковой должна быть методология общественных наук. Согласно М. Полани, эту требуемую методологию отличает то, что она является средством не отражения реального мира в идеальных конструктах, а непосредственного конструирования мира: люди сами превращают мир в систему с помощью таких понятий, как
«возникновение», «иерархия», «коммуникация» и «контроль», отвечая своей склонности извлекать из всего смысл.
Отсюда та онтология, которая утверждается в рамках этой методологии: социальная реальность - продукт процессов, в которых социальные деятели совместно договариваются относительно смысла действий и ситуаций; социальная реальность - комплекс социально конструируемых значений, и в противоположность физической реальности социальная реальность «предынтерпретиро-вана». Поэтому данная методология исключительно сконцентрирована не на «истинных» объяснениях явлений, а совсем наоборот -на сугубо прагматической цели исправления (улучшения) проблемных ситуаций. Для этой методологии совершенно неважны различия между «эмпирическим», «фактическим», «реальным», поскольку для нее безусловная и единственная реальность - возникающие проблемные ситуации.
С позиции эпистемологии такая методология имеет нечто общее с реалистической методологией, поскольку нацелена на моделирование механизмов, которые, если бы они существовали и действовали и были постулированы таким образом, объясняли бы исследуемые явления. С тем, однако, уточнением, что исследуемые явления подлежат не «объяснению», а достижению их «лучшего понимания». Словом, модели рассматриваемой методологии используются в том смысле, в каком К. Поппер говорил о «смелых предположениях» в процессе разрешения проблемной для теории ситуации. Причем сами эти методологические модели очень сложны, выступая «морфемами» в языке, через который процесс моделирования и обретает смысл в контексте постоянно эволюционирующей «системы оценок» социальных деятелей.
И с онтологической, и эпистемологической стороны указанная методология разворачивает процесс «обучения» или «научения» всех тех, кто эту методологию использует. Ее пользователи именно «учатся» в живом процессе разрешения проблемных ситуаций, живом процессе социального конструирования, где исследователь, т.е. ученый-обществовед, также является прямым участником этого процесса, и, исследуя социальный процесс, он также «обучается». Однако при этом он, именно как исследователь, и «объясняет», «прогнозирует», «подтверждает», словом, выполняет все то, что выполняет всякий ученый. «Объяснение», «предсказание»,
«подтверждение» - это все характеристики теории. Поэтому и возникает вопрос, в какой степени подсказываемая М. Полани методология может быть представлена как теория, ведь онтологически она не о «реальном», а о «предынтерпретированном» мире, и эпи-стемологически не «объясняет» мир, а дает «понимание», как в этом мире жить, причем «понимание» всегда очень конкретное, «локальное», по поводу данной проблемной ситуации. Претензия же на теорию, или «объяснение» - это претензия на переход от «локального» к «универсальному».
А.А. Али-заде
2011.04.010. ЛОУНИ Ч. РАЗМЫШЛЯЯ НАД МАШИННОЙ МЕТАФОРОЙ ДЕКАРТА: О НЕСВОДИМОСТИ ТЕЛА, ДУХА И СМЫСЛА.
LOWNEY Ch. Rethinking the machine metaphor since Descartes: On the irreducibility of bodies, minds, and meanings // Bulletin of science, technology & society. - 2011. - Vol. 31, N 3. - Р. 179-192. -D0I:10.1177/0270467611406514. - Mode of access: http://bst.sugepub. com/content/31/3/179
Ключевые слова: Картезианский дуализм; редукционизм; научное развитие; непрерывность; движение.
Американский автор исследует историю формулирования декартовского закона сохранения движения, а также принципа инерции от платоновско-аристотелевской динамики до рожденной научной революцией XVII в. традиции. Он отмечает, что «Декарт интересен здесь не только как автор строгого и точного принципа сохранения, но тем, что обосновывал этот принцип аргументами из естественной теологии» (с. 179).
Известно, пишет автор, что физики XVII в. в той или иной форме придерживались доктрины сохранения движения, по крайней мере, представления, неточно названного принципом инерции, согласно которому движущееся тело склонно оставаться в движении и не может естественным образом прийти в состояние покоя. Этот «принцип инерции», как принято думать, «отличает философов XVII в. от их предшественников-аристотелианцев, служа эмблемой знаменитой революции в физике» (с. 183). Однако первым, кто попытался связать новую, революционную традицию со ста-
