CC BY
6
что соответствующие связи имели место в условиях, когда в письменном общении между русским и местным населением края использовался кумыкский вариант «северокавказского тюрки», а в устном - разговорный кумыкский язык.
В книге также приводятся исторические сведения об определенной распространенности русского языка среди кумыкского и родственного ему населения, соседствующего с Терской крепостью в дельте р. Терек. Лексическое влияние русского языка на тюркские языки Северо-Восточного Кавказа и Дагестана отразилось как в кумыкских эпиграфических памятниках делового стиля XVII в., так и в общенародном кумыкском (полуша 'одна из разновидностей нарядного женского платья', манна 'верша').
М.Е. Алексеев
ТИПОЛОГИЯ
2011.04.009. МАТЕРИАЛЫ СЕДЬМОЙ КОНФЕРЕНЦИИ ПО ТИПОЛОГИИ И ГРАММАТИКЕ ДЛЯ МОЛОДЫХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ. - СПб.: Изд-во Наука, 2010. - 276 с. - (Acta lingüistica petropolitana. Труды Ин-та лингв. Исслед. РАН / Отв. редактор Казанский Н.Н.; Т. 6, Ч. 3).
Из содерж.
1. АРКАДЬЕВ П.М. Зачем языку больше одного эргативного показателя? - С. 9-14.
2. ЛЕТУЧИЙ А.Б. Три случая промежуточной переходности глаголов в русском языке и типология. - С. 101-108.
3. МАКАРЦЕВ М.М. Эвиденциальность в болгарском языке: Проблема типологической классификации. - С. 112-117.
4. СУМБАТОВА Н.Р. Классное согласование и синтаксические свойства связок в даргинском. - С. 212-236.
Цель работы (1) - привлечь внимание типологов к до сих пор не изученному явлению: сосуществованию в рамках одной падежной системы нескольких показателей эргатива (падежа, основная, или единственная функция которого - кодирование активного участника двухместной ситуации), распределенных неморфонологиче-ски. Такие случаи в языках мира встречаются довольно редко (согласно Palancar, 2002, в менее 8% языков с эргативом), однако
представляются весьма ценными для понимания того, как могут быть устроены падежные системы.
По-видимому, наиболее распространены ситуации, когда разные эргативные показатели выступают в сочетании с разными лексико-семантическими классами имен. Наблюдаются следующие варианты такого распределения.
1. Местоимения vs. остальные имена
2. Собственные vs. Нарицательные
3. Одушевленные vs. Неодушевленные
4. Мужской vs. Женский.
Интересным автор находит то, что распределение показателей эргатива связано с известной «именной иерархией» (см. Silver-stein 1976 и последующую литературу): в рассмотренных языках классы имен, «обслуживаемые» каждым из эргативных показателей, занимают смежные области иерархии.
Разные показатели эргатива необязательно распределены строго лексически; «одушевленный / личный» эргатив может использоваться для персонификации животных или неживых объектов, а в языке нелемва «неличный» эргатив при названиях людей имеет пейоративные коннотации.
Выбор показателя эргатива теоретически может быть обусловлен не типом именной основы, а значением какой-либо грамматической категории уровня предложения (подобно тому как такие категории могут определять выбор эргативного или аккузативного кодирования). Единственный случай такого рода обнаруживается в одном из диалектов дардского языка шина, где выбор эргативного суффикса зависит от вида глагола.
Наконец, выбор эргативного показателя может быть обусловлен весьма тонкими семантическими и дискурсивными факторами. Например, в языке варва (Северная Австралия) эргативный показатель -nma используется с агенсами, участие которых в ситуации неожиданно и особенно активно, а фонологически распределенные показатели -na и -ma употребляются в прагматически нейтральных контекстах.
Системы с несколькими эргативными маркерами обычно возникают при вовлечении в систему кодирования агенса различных показателей семантических падежей или иных не чисто синтаксических значений. Так, в чукотско-камчатских языках «неоду-
шевленный» эргатив совмещен с инструментальным падежом, а «одушевленный» - с локативом. В языке маритиел (Северная Австралия) агенс может быть маркирован, в зависимости от довольно тонких факторов, инструменталисом, аблативом или перлативом. В языках, где эргативная конструкция находится на ранней стадии грамматикализации, за роль будущего полноценного эргативного падежа нередко конкурируют несколько показателей, и такие ситуации потенциально ведут к системам с несколькими маркерами эргатива. Редкость таких систем, видимо, объясняется тенденцией к унификации парадигм и устранению грамматической синонимии.
В работе (2) рассмотрены явления, связанные с изменением переходности и выражения объекта русских глаголов. Ряд явлений этого типа был описан К. Чвани (Chvany, 1996), которая использовала термин «slightly-transitive verbs»: например, падеж при глаголе ждать (Я жду маму / Я жду поезда) и родительный при отрицании (Я чувствовал боль / Я не чувствовал боли) (о каждом из этих явлений существует обширная литература).
Различие между материалом Чвани и своей темой автор видит в том, что в своем материале вариативность переходности глагола обусловлена прежде всего морфосинтаксическими характеристиками объекта. В статье исследованы три явления: а) местоименное наречие так при глаголах речи и мысли, б) наречия при глаголах со счетными объектами и в) вариативность падежного управления при партитивных глаголах.
Все рассмотренные группы глаголов имеют одну общую черту: они не являются канонически переходными. Глаголы речи и мысли присоединяют в основном сентенциальные актанты, глаголы с квантифицируемым дополнением не образуют пассива, партитивные глаголы вообще могут управлять дополнением в аккузативе только при особых условиях.
По мнению автора, эти факты не случайны, а связаны семантикой глагола: так, первые две группы глаголов не имеют канонического пациенса, третья обозначает воздействие не на весь объект, а на некоторый его квант.
При этом зависимость синтаксиса от семантики здесь не вполне стандартная. Неполная семантическая транзитивность не лишает глаголы возможности быть синтаксически переходными, а лишь сужает класс возможных прямых объектов.
Оказывается, что сниженная семантическая транзитивность делает возможными нестандартные конструкции, где в роли «заменителя» прямого объекта выступает, например, наречие. При этом синтаксический статус наречия не всегда выявляется тестами - например тестом на пассивизацию.
Конструкции, рассмотренные автором, показывают также необходимость, в дополнение к семантической иерархии (шкалы) транзитивности, шкалы морфосинтаксической, иерархизующей различные типы прямых объектов. На этой шкале группа квантификатора должна быть расположена дальше от полюса канонического прямого объекта, чем именная группа.
В статье (3) автор исследует вопрос о том, насколько адекватно описана с точки зрения типологии категория эвиденциально-сти, и предлагает собственный вариант решения проблемы.
В качестве исходного принимается определения эвиденци-альности, данное А. Айхенвальд: «Эвиденциальность - это лингвистическая категория, основное значение которой - источник информации. ... Эта категория включает в себя способ, которым была получена информация, однако не содержит указания на степень уверенности говорящего в ее истинности»1.
Автор дает краткий исторический обзор исследования категории эвиденциональности, в котором указывает на работы Боаса, Гивона, Айхенвальд и отмечает, что эти описания болгарского языка различаются слишком сильно; хотя все имеют под собой обоснование, и каждое из них в какой-то мере приемлемо.
Проблемы в описании эвиденциальности в болгарском языке возникают из-за того, что она тесно связана с ТАМ-парадигмами (Tence, Aspect, Mood) глаголов, а также с адмиративностью.
Эвиденциальная система болгарского языка представлена в виде схемы, с указанием смежных категорий эпистемической модальности и адмиративности. Нейтральные формы, которые не изменят общей картины (настоящее и будущие времена, а также некоторые другие формы глагола, в том числе нерелевантные), опущены. Сложности здесь возникают из-за пересечения несколь-
1 Aikhenvald A. Yu. Evidentiality. - Oxford, 2004. - P. 40.
ких категорий. Среди них: эвиденциальность, эпистемическая модальность и адмиоативность.
Схема 2. Эвиденциалыш система болгарского языка
Обозначения
................... — категория эвиденциальности;
--------- — (полу)омошшичные формы перфекта, конклюзива, простого репортатива и простого адми-
ратива, различающиеся употреблением копулы в третьем лице; формы причастий на-л; КЭ — категория эвиденциальности; ЭМ — эпистемическая модальность.
В эвиденциальной системе болгарского языка разграничиваются следующие семантические параметры: визуальность (5), репор-тативность (7), конклюзивность (9). Визуальность позволяет маркировать информацию как засвидетельствованную лично (1) или же вошедшую в личный фонд знаний говорящего (2) (№ 5 на схеме 2):
Существует и третий вид репортатива, который в болгарской научной литературе называется «усиленным», или дубитативом и используется, чтобы показать, что говорящий сообщает информацию, которой он совершенно не доверяет, и которая, более того, возмущает его. Таким образом, в семантике этой формы пересекается сразу три категории: эвиденциальность, эпистемическая модальность и (ад)миративность.
Конклюзивность маркирует информацию, которую говорящий получил путем логических рассуждений над доступными фактами.
Итак, в рамках категории эвиденциальности болгарский язык позволяет разграничивать три вида форм: свидетельские, конклю-зивные и репортативные (в некоторых случаях между последними двумя видами форм может возникать омонимия). При этом в рамках репортатива существует оппозиция по степени дистанцирован-ности от передаваемой информации.
Как это можно описывать с точки зрения типологии? При анализе выборки (из 500 языков) очень сложно, если вообще возможно, учитывать нюансы каждого отдельного языка.
Автор считает, что здесь на помощь может прийти противопоставление категорий описания и понятий для сравнения (descriptive categories vs. comparative concepts), которому посвящена недавняя статья1. При изучении языка перед обычными говорящими и исследователями стоят две разных задачи. Если цель первых -выучить язык, для чего совершенно необходимо, чтобы у говорящего сформировались языковые категории, то цель вторых - используя универсальные основания, сравнивать языки между собой. Согласившись, что языковые категории каждого отдельного языка не обязательно должны совпадать с универсальными категориями сравнения, автор приходит к выводу, что есть ряд нюансов, которыми можно пренебречь в типологическом исследовании, чтобы они не скрывали за собой более общую картину.
В статье (4) исследуется классное согласование и синтаксические свойства связок в даргинском языке. Для существительных именной класс является словоклассифицирующей категорией, которая выражается при помощи согласовательных показателей, присутствующих исключительно в согласуемых единицах. Показатели классного согласования могут быть как префиксами, так и суффиксами, а в некоторых случаях даже интерфиксами. В большинстве случаев присутствие и позиция классного показателя являются следствием присутствия в словоформе какой-то другой морфемы, которую автор называет словом «триггер». Отношения между морфемой-триггером и классным показателем подобны отношени-
1 Haspelmath M. Comparative concept and descriptive categories in crosslin-guistic studies // Language. - Baltimore, 2010. - Vol. 86, № 3. - P. 696-699.
ям управляющего и управляемого слова. К числу таких морфем-триггеров в даргинских диалектах относится (1) большинство глагольных корней; (2) некоторые превербы и именные корни в составе сложных глаголов; (3) некоторые корни прилагательных; (4) идентифицирующая связка) и экзистенциальные вспомогательные глаголы; (5) местоименные корни; (6) некоторые деривационные суффиксы. Кроме того, у существительных и локативных наречий наличие классного показателя в конце словоформы является средством выражения грамматического значения эссива, ср. тант. laclija 'на стену' - laclija = Ь 'на стене'.
Областью согласования по именному классу является либо клауза, либо именная группа. Правило контроля классного согласования в клаузе расходится по диалектам. В части диалектов (например, ицаринском и кункинском) контролером всегда является абсолютивный аргумент той же клаузы, ср. (1) и (2) (ицаринский диалект):
Связка может согласовываться по ядерному эргативу. Такое согласование возможно в акушинском диалекте (и основанном на нем литературном языке), а также в кубачинском, амухском, тан-тынском. В реферируемой работе дается описание подобных конструкции в тантынском диалекте и некоторый способ ее синтаксического представления.
Анализ в реферируемой работе дается на материале речи жителей селения Танты, расположенного в Акушинском районе Республики Дагестан. В тантынском диалекте представлена «обычная» связка sa = Ь = I, которую автор называет идентифицирующей, так как она используется, в частности, в именных предложениях идентификации.
В непереходных глагольных конструкциях классное согласование идентифицирующих связок подчиняется общему правилу: контролером согласования всегда является абсолютивный аргумент. Что касается конструкций с переходными глаголами, то в них, по мнению автора, действуют два правила контроля согласования одновременно: классный показатель в составе лексического глагола (и в большинстве случаев также в составе форм эссива) контролируется абсолютивной группой, а связка может контролироваться как абсолютивным, так и эргативным аргументом. Менее маркированными являются при этом конструкции с эргативным
контролем класса связки: они первыми выдаются при элицитации примеров и более частотны в текстах.
Автор отмечает отсутствие всякой традиции синтаксического описания двух типов согласования в даргинском языке. Поскольку в традиционной грамматике принято считать, что аналитические формы глагола представляют собой одну синтаксическую единицу (и тем самым находятся в одной клаузе), то автор делает вывод о том, что традиционное описание подразумевает необходимость постулировать две различных категории классного согласования. Для одной - из них контролером согласования всегда является абсолю-тив, а мишенью - лексическая часть глагола, обстоятельства и все прочие согласуемые единицы, за исключением связок. Для другой мишенью как раз являются связки, а контролером - по умолчанию ядерный эргатив (если он есть), а в случае высоко топикального абсолютива - абсолютив; в случае отсутствия ядерного эргатива -абсолютив. Условно назовем контролер согласования второго типа «подлежащим».
Для тантынских глагольных предложений со связками постулируется следующая синтаксическая структура: идентифицирующая связка двухвалентна и подчиняет себе, во-первых, одну абсолютивную именную группу (как правило, топикальную), и, во-вторых, еще одну группу, которая может быть практически любой (глагольной; именной в абсолютиве, генитиве, локативе, комитати-ве и др., группой прилагательного, наречия или числительного).
Гипотеза обратного контроля позволяет описывать некоторые важные явления даргинского синтаксиса. Кроме того, гипотеза позволяет существенно упростить описание в ряде важных грамматических разделов. Гипотеза обратного контроля позволяет объединить описания глагольных и именных клауз.
Гипотеза обратного контроля позволяет также объединить описания конструкций с идентифицирующими и экзистенциальными связками. Экзистенциальные связки типичны для именных. Экзистенциальные связки (по крайней мере в именных предложениях) одновалентны: их единственная валентность - на именную группу в асбсолютиве, существование которой утверждается.
В отличие от ряда других диалектов, в тантынском экзистенциальные связки употребляются и в глагольных конструкциях. При
этом они могут занимать ту же линейную позицию, что и идентифицирующая связка.
Завершает исследование авторская попытка интерпретации нулевой именной группы (ИГ). «Если все же пытаться построить какую-то семантическую или прагматическую интерпретацию нулевой ИГ в изолированном предложении, то на данный момент, к сожалению, наиболее близкой к истине будет весьма расплывчатая формулировка, утверждающая, что контролером согласования связки является ИГ, референтом которой является наиболее важный для говорящего участник дискурса».
М.Х. Шахбиева
СОЦИОЛИНГВИСТИКА
2011.04.010. ЮДИНА Н.В. РУССКИЙ ЯЗЫК В XXI в.: КРИЗИС? ЭВОЛЮЦИЯ? ПРОГРЕСС? - М.: Гнозис, 2010. - 293 с.
В монографии представлено комплексное описание активных процессов, происходящих в современном русском языке, и речевых тенденций, наблюдаемых в лингвокреативной деятельности русскоязычной языковой личности начала XXI в. Выявлены существующие в отечественной лингвистической литературе подходы к современному состоянию русского языка, определено место русского языка в контексте глобализованного информационно-коммуникационного пространства, рассмотрены основные характеристики гуманитарной образовательной и лингвоэкологической среды, описана языковая норма XXI в. и особенности ее кодификации. В работе обращено внимание на роль языковой политики в сохранении и развитии русского языка, а также предложены некоторые новые пути и методы обучения русскому языку в современных социокультурных условиях, описан опыт и представлены перспективы для реализации проектов, направленных на привлечение внимания специалистов и общественности к проблемам сохранения и упрочения статуса русского языка как духовной основы русской культуры и русской ментальности.
Настоящая работа посвящена русскому языку начала XXI в. и имеет целью отразить некоторое объективные и субъективные ин-тра- и экстралингвистические закономерности его развития. Размышление о современном русском языке было бы неполным, если
